Именно изобразительное искусство, как никакое другое, наглядно демонстрирует глобальность современного мира. Можно сказать, что современное искусство говорит на языке эсперанто — «языке мировой революции», по Троцкому. Критику это значительно облегчает задачу — например, чтобы судить о произведениях современного японского искусства, совсем необязательно быть японистом. Действительно, работы Йоко Оно принципиально не отличаются от работ западных концептуалистов. Или проекты Симабуку. Могут возразить: позвольте, а как же такие художники, как Акира Ямагути или Юкэн Тэруя, работающие с пластами традиционной японской изобразительности, с языком национального? Как же такие явления современной культуры Японии, как аниме и манга? Еситомо Нара, Такаси Мураками? Чем не пример, при всех влияниях совершенно идентичного именно японского искусства? И это действительно так. Мало того, думается, что именно эта «японистость», присущая произведениям Нара и Мураками, работающим со стилистикой манга, и является главной причиной их популярности во всем мире.

Как известно, европейцы открывали для себя Японию несколько раз. Впервые загадочная страна Чипангу (средневековое название Японии) упоминается в «Книге Марко Поло» XIII века. Реальное же знакомство произошло спустя триста лет, когда в Страну восходящего солнца приехали португальцы — моряки, купцы, служители ордена иезуитов, устремившиеся на Восток для проповеди «истинной веры» и приумножения подданных португальской и испанской короны.

Интересно, каким бы мы сегодня знали искусство Японии, если бы в 1639 году правивший в то время сегун Токугава Иэмицу не издал специальный указ о закрытии страны и начале политики полной изоляции, тем самым защитив Японию от колонизаторских амбиций Европы. Тот первый период контактов оказался слишком непродолжительным для подлинного культурного взаимообмена — каких-то 80 лет. Что неудивительно, ведь тогда, в XVI веке, интерес обеих сторон друг к другу носил в большей степени прагматический характер. Что же касается культуры, то ни те ни другие не были готовы ни понять, ни оценить друг друга — слишком по-разному они смотрели на мир, разные проблемы решали, разные системы ценностей исповедовали.

«…Листок бумаги с нарисованной на нем птичкой или деревцем может продаваться у них за три, четыре или десять тысяч дукатов, если это работа признанного старого мастера, хотя, на наш взгляд, он не стоит ничего. Когда мы спрашиваем их, почему они тратят так много денег на эти предметы, которые сами по себе не стоят ничего, они отвечают, что они это делают по той же причине, по которой мы покупаем за большие деньги алмаз или рубин, что вызывает у них не меньшее удивление…», — писал в одном из писем из Японии видный деятель иезуитского ордена Алессандро Валиньяно. Спустя двести лет Запад пересмотрит свои оценки…

14 июля 1853 года в гавань Урага в префектуре Канагава под командованием коммодора ВМС США Мэтью Перри вошло соединение военных кораблей, что стало весомым аргументом в подписании документа о торговле между Японией и США, а тем самым новым открытием Японии для стран Запада. За сим последовала Реставрация Мэйдзи (1866 –1869), с которой и начался интенсивный процесс европеизации японской культуры. Однако с запретом на христианство. А что касается буддизма, самой распространенной религии Японии, то он оказался весьма популярен среди западных интеллектуалов, в определенной степени придя на смену средневековой мистике, восполнив нехватку учений, опирающихся не на разум и волю, а на интуицию и природу. В то же время дзен, с его культом внутренней свободы, по замечанию христианского апологета Уолтера Мартина, являлся тонкой формой атеизма, перечеркивающей учение о Творце и отрицающей нужду в Спасителе.

Влияние дзен испытали на себе Гессе, Сэлинджер, Уотс, Ван Гог, Матисс, Малер, Кейдж, Швейцер, Юнг, Фромм. В 1960-х годах многие университеты Европы и Америки охватил «дзенский бум», придав характерную окраску движению битников, а впоследствии и хиппи. Несложно уловить отголоски дзен и японского синтоизма и в концептуализме, ленд-арте, минимализме, арте повера и прочих современных художественных практиках. То есть многое из того, что мы считаем проявлением авангардистских устремлений западного искусства, укоренено в восточной визуальности и философии. Поэтому здесь закономерно задаться вопросом, каково бы было сегодня современное искусство, которое принято считать явлением западным, без этой серьезной инъекции Востоком и Японией в частности? А посему заявление одного из участников выставки в ММОМА художника Есинори Нива: «…нет необходимости искать большего доказательства принадлежности к японскому искусству, чем собственно просто быть японцем» — звучит вполне убедительно и справедливо в отношении всех прочих апологетов современного искусства, из какой бы страны они ни происходили. Во всяком случае, на выставке было достаточно работ, авторы которых изъясняются на эсперанто современного искусства, можно сказать, без акцента. Они сосредоточились главным образом в пространстве на Ермолаевском и были маркированы как «Реальный мир/ Повседневность». Экспозиция же на Гоголевском проходила под маркировкой «Воображаемый мир/Фантазии». Однако деление это все же весьма условно, поскольку современное искусство по природе своей всегда ориентировано на вполне реальную проблематику, а она в глобальном мире общая. Как, впрочем, и «фантазии». Под «шапкой» этого последнего объединились преимущественно художники, которые на формальном уровне тяготеют к диалогу с японской традицией или же, что чаще, с поп-культурой Японии — аниме и манга. То есть по крайней мере визуально сохраняют элемент экзотики. Поэтому, надо думать, неслучайно вернисаж проходил именно на этой площадке — зрителям все же хотелось увидеть именно «японское». Однако заметим, что оба мира явно отбрасывали друг на друга рефлексы. Так, фантазийное, в смысле «именно японское», можно было заметить и в пространстве «Реального мира». По крайне мере, две работы не оставляли на этот счет никаких сомнений. Речь о воплощающей дух синтоизма кинетической инсталляции Тэцуя Умэда, известного также и как музыкант. Созданная из обычных предметов — розового вентилятора, металлического шарика, гирлянды из шланга и провода, коммуникационных труб, виднеющихся в проемах специально разобранного потолка, она производит впечатление чего-то таинственного, что усиливается звуками, издаваемыми всеми этими вдруг оживающими сущностями. Умэда словно испытывает привычные границы восприятия, заставляя зрителя анализировать собственные реакции.

Во второй работе — «You-I, You-I» Юкэна Тэруя изящество и тонкость формы соединялись с актуальным сюжетом из истории острова Окинава. Она представляет собой кимоно, в орнаменте которого, выполненного в традиционной технике бингата (bingata), островные растения и животные перемежаются с изображениями американских истребителей и парашютистов как напоминание о военном присутствии США на Окинаве.

В остальных работах, представленных в Ермолаевском, японская родословная не столь очевидна, что, однако, ее не отменяет. Хотя применительно к перформансам Йоко Оно высказывание Есинори Нива кажется более чем справедливым. Оно — японка, как художник сформировалась в Америке. В 1960-х в Нью-Йорке поднималась вторая волна феминизма, которая оказалась не чужда своенравной молодой женщине. Тема телесности, женской сексуальности была важна для нее.

В 1964-м Оно проводит ставший впоследствии весьма известным перформанс «Cut piece», в ходе которого художница сидела в неподвижной позе, в то время как зрители отрезали ножницами лоскуты от ее платья, пока она не оставалась почти обнаженной. В 2003 году Оно повторила этот перформанс в Париже, на сей раз посвятив его борьбе за мир в эпоху, пережившую события 11 сентября 2011 года. В Ермолаевском были представлены видеодокументации обоих вариантов перформанса, а также работа 1961 года «Cough Piece» — акустическая композиция из звуков кашля, созданная в лучших традициях флюксуса, тоже не избежавшего влияния дзена.

На прошедшей недавно в ММОМА выставке «Невозможное сообщество» (кураторский проект Виктора Мизиано, посвященный практикам «эстетики взаимодействия») мы уже имели возможность познакомиться с Симабуку. Тогда он скупил оптом весь товар у нескольких уличных московских торговцев всяким хламом и представил его на выставке в музее. В этот раз кураторы отобрали для показа в Москве видео «Предложение импровизаторам Peneira & Sonhador сделать ремикс моих работ с осьминогом» (2006) — продолжение более ранней работы «Тогда, я решил провести экскурсию по Токио осьминогу из Акаши» (2000), в которой Симабуку показал осьминогу, пойманному им в океане, городские достопримечательности, чтобы затем вернуть его в водную стихию.

На коммуникацию ориентирован и проект Есинори Нива, специально сделанный художником для московской выставки, «Разыскивая Владимира Ленина в московских квартирах». Нива заранее приехал в Москву и отправился по блошиным рынкам, антикварным магазинам, квартирам в поисках артефактов, связанных с вождем мирового пролетариата. В результате он собрал приличную коллекцию почетных грамот, бюстов, значков, вымпелов, вырезок из газет и прочей идеологической продукции, из чего и сделал означенную инсталляцию, сопроводив ее видео, зафиксировавшим процесс сбора материала. Ну и конечно, художник познакомился с двойником Владимира Ильича, который не преминул прийти на вернисаж поддержать японского друга. Вообще Нива в своих работах часто затрагивает политический контекст, но только не в своей стране, в отношении к которой, как объясняет художник, ему трудно установить критическую дистанцию.

Ясумаса Моримура тоже не обошел вниманием Владимира Ленина. Это видео из цикла «Реквием по ХХ веку», над которым художник работает в последние годы, перевоплощаясь в мужчин, символизирующих ХХ век. Мировую известность Моримуре принесли серии автопортретов-перевоплощений в канонические фигуры современной массовой культуры (таких как Мэрилин Монро, Вивьен Ли, Лайза Минелли), а также коллекция работ, иллюстрирующих западную историю искусств (от полотен Леонардо да Винчи, Рембрандта, Гойи, Ван Гога до Фриды Кало). На выставке в Ермолаевском также представлено видео, где художник в образе чаплинского диктатора пытается донести до нас страшную истину — диктатор живет в каждом из нас.

К социально-политическим вопросам обращается в своем творчестве и группа «ChimPom». В экспозиции была показана одна из самых известных их работ — инсталляция «Суперкрыса» (2006). Она представляет собой макет района Сибуя, одного из главных центров моды Токио, где сосредоточено огромное множество дорогих магазинов и ресторанов, а сверху в позах покемона Пикачу застыли раскрашенные чучела упитанных крыс, которых участники «ChimPom» поймали во время акции в означенном районе. На видео мы имеем возможность наблюдать, как это все происходило.

А вот участники группы «Контакт гонзо» («Contact Gonzo») стараются прочитать «структуру мира» посредством гонзо-контактов. Слово gonzo означает «безапелляционный». Метод гонзо был впервые применен в журналистике в 1970-е годы и представлял собой крайне субъективный стиль повествования, ведущегося от первого лица, в котором репортер выступает в качестве непосредственного участника описываемых событий. Он-то и вдохновил лидера группы Цукахару устраивать в публичных пространствах импровизированные контактные перформансы, со стороны порой напоминающие драки. На выставке были представлены снимки и видео, позволяющие зрителю не только составить представление, но и понять контактгонзо как методологию и стратегию.

Вторая часть экспозиции, оккупировавшая пространство на Гоголевском, в визуальном плане временами, конечно, больше захватывала. Чего стоит одна только картина Макото Аида «Сэппуку старшеклассниц», где ритуальное самоубийство облекается в форму протестного самовыражения школьниц. Причем против и традиционной морали, и стереотипов красоты (как западных, так и японских), и представления о женщине, как покорном объекте мужского желания. Что в реальности воплотилось и в моде, распространившейся в 1990-е годы среди учениц средних и старших классов, которые красили волосы в коричневый цвет, носили приспущенные широкие гольфы и темнили кожу лица. Такие девочки и стали героинями работы Аида. Раздел экспозиции назывался «фантазия», но, по сути, это скорее метафора.

Для тех, кто любит аутентично «японское», но обязательно с элементами современности, произведения Акира Ямагути — настоящий подарок. Художник работает в раннем стиле японской живописи ямато-э, сложившемся еще в XI–XII веках. Представленная в экспозиции работа, в которой переплетаются прошлое, настоящее и будущее, очень характерна для Ямагути. И одна из немногих, полностью соответствующих названию этой части выставки. На картине двух- и трехъ ярусные вагоны метро, оборудованные один под общественную баню, другой под буддийский храм, пассажиры облачены в старинные одежды. Такой вот временной и культурный коктейль, приготовленный по рецепту наших дней.

Яеи Кусама — одна из немногих японских художниц, безоговорочно признанных во всем мире. Уже в конце 1950-х она завоевала в Америке репутацию лидера авангардного движения. Еще в десятилетнем возрасте Кусама начинает писать картины, состоящие из узоров в горошек и клеточку, что впоследствии станет ее визитной карточкой. В 1960-е, перейдя к жанру инсталляции, она декорирует объекты своим фирменным горошком, помещая их в зеркальное пространство, добиваясь ощущения сюрреалистичности. Один из постоянных мотивов Кусамы — тема «самоисчезновения» — разрабатывается художницей и в представленной на выставке инсталляции (у оказавшегося внутри нее зрителя возникает чувство, что он растворяется в пространстве).

Работам Кэндзи Янобэ был отдан целый зал. В свое время на Янобэ очень сильно повлияла поездка в Чернобыль. Увидев «конец света», художник стал разрабатывать тему воскресения. А после большого землетрясения и катастрофы на АЭС «Фукусима-1» он создает скульптуру «Дитя солнца», которую называют Давидом ХХI века — четырехметровый мальчик, отчасти напоминающий героев аниме, а отчасти огромные объекты Джефа Кунса, с непокрытой головой, в желтом защитном костюме атомщика со счетчиком Гейгера на груди, который показывает «000».

На Гоголевском можно было увидеть произведения звездных японцев Такаси Мураками и Еситомо Нара. Правда, вопреки ожиданиям довольно скромные. Мураками был представлен своими ранними работами: «Без названия», изображающей придуманного художником в 1993 году персонажа по имени Мr. DOB, стилистически напоминающей произведения школы римпа эпохи Эдо, и «Polyrhythm» — панель из неокрашенного стекловолокна, на которой закреплены белые фигурки американских пехотинцев (типичная продукция японской компании «TAMIYA»).

Всего же на выставке, разместившейся на двух площадках, были представлены произведения более чем 30 художников, созданных с 1960-х годов до настоящего времени. Учитывая, что с большинством из них мы до этого не были знакомы, еще одно открытие Японии можно считать состоявшимся.

ДИ №3/2012