ДИ. По профессии вы художник-постановщик. Работаете с такими режиссерами, как Юрий Бутусов, Андрей Могучий.

Александр Шишкин-Хокусай. Почти двадцать лет как практикую в театре.

ДИ. Но теперь вы еще и художник, работающий независимо. Вы довольно стремительно стартовали. Разгона никакого не было, и вдруг Русский музей, параллельная программа «Манифесты» и т.д. И везде заметны и узнаваемы. Вам стало тесно в театре? Возникла потребность сказать что-то свое?

Александр Шишкин-Хокусай. Такая странная физиология, как в нашем организме постоянно обновляются клетки, так и здесь каждые десять лет запускается механизм обновления. Пространства, сюжеты, воздух. Второй момент. Ты постепенно растешь, и круг волнующих тебя вопросов становится более обширным. Театр — вещь, с одной стороны, коммунальная, такой коллективный разум, а с другой — есть воля режиссера, и даже если ты работаешь в соавторстве, это все же остаешься в зависимости от материала, который он выбрал. И в этом смысле возникает конфликт интересов.

ДИ. А тут вы сами себе режиссер.

Александр Шишкин-Хокусай. Режиссер прежде всего занят темой, которая ему интересна. И если ваши темы не совпадают, твоя тема начинает требовать отдельного воплощения. Кроме того, опять же работает физиология вытеснения, связанная с тем, что театр — черная комната, герметичное пространство со специальным искусственным светом, с очень специальной замкнутой средой — стал действовать на меня физиологически разрушительно. Театральное действо ориентировано на публичность, адекватность восприятия, на конкретный месседж, рассчитанный на определенную аудиторию. Это очень адресные вещи. Есть понятие фантомного зрителя, что вынуждает и режиссера определенным образом реагировать. Это и делает театр сферой обслуживания. К тому же все время находишься в жестких временных рамках и в состоянии материальной ответственности.

ДИ. Но художники тоже часто адресуются к конкретной публике. Большинство знают своего зрителя, знают, кто придет на вернисаж, какие критики на это отреагируют, и стараются оправдать ожидания. У вас не так? Вы чувствуете себя в этой сфере свободно? Александр Шишкин-Хокусай. Тут иллюзии тоже постепенно рассеиваются... Конечно, сейчас я чуть лучше стал понимать ситуацию. Но как бы то ни было здесь более широкое поле существования, более демократичное, либеральное. И круг знакомых у меня расширился, кроме того, он совсем другого типа. Это совершенно другая для меня среда, гораздо более питательная. Но я, конечно, не могу уйти из театра. Там у меня сохраняются серьезные интересы. Театр — очень эмоциональная среда, наркотик определенного типа. Его надо как-то дозировать либо перемешивать с чем-то. Вот и стараюсь совместить свой интерес к искусству и театру… Персонажи арт-тусовки плохо знают жизнь театра, и я их пытаюсь туда привести. Был опыт включения «Паразитов» в театр Ленсовета. Там прошел ремонт и появилось пространство, где можно устроить выставку. А в основе концепции группы «Паразиты» как раз и лежит паразитирование на разных институциях. В общем, полгода мы делали выставки в театре Ленсовета. И столкнулись с тем, что театральная публика не очень знает, что такое — современное искусство. Пришлось прекратить эту практику: директор театра понял, что часть публики интересуется и к этому благосклонна, но остальные в недоумении и оскорблены. Позже предпринял аналогичную попытку в Гоголь-центре, куда моя знакомая Вера Мартынова, главный художник центра, пригласила меня что-то сделать в фойе театра. Но поскольку там пространство не очень подготовлено, а может, это я его недостаточно осмыслил, получилось, что я довольно агрессивно в него вклинился с инсталляцией из фанерных персонажей, тем самым вступил в конфликт с моторикой публики, которая спотыкалась об это искусство. Люди же идут на спектакль, и они настроены видеть фотографии, сопутствующие постановке. Так принято: когда приходишь в баню, сталкиваешься с вениками. Это потребительское преднамеренное ожидание увидеть что-то определенное. И инсталляция автоматически была включена в контекст спектакля. А это совсем не так. И возникал диссонанс.

ДИ. Наверное, не только в театр, но и в любую другую культурную среду, от которой исходят свои флюиды, вжиться не так просто. Особая энергетика.

Александр Шишкин-Хокусай. Конечно. Мы опять сталкиваемся с тем, что есть воля конкретного режиссера или худрука, и она может совпадать с твоей или нет. Хотя, в принципе, мы из одного теста и с Могучим, и с Бутусовым, и с Серебренниковым, но все равно вокруг них образуются собственные лакуны, в которые ты слишком агрессивно не можешь входить. Продолжая тему вытеснения… Пространство мастерской также самоценно и замкнуто. С одной стороны, это хорошо, а с другой — мне как физически его не хватает, так и ментально. Поэтому я и выхожу на лестницу, на улицу, в лес. Лес — в своем роде моя тотальная мастерская. Под лесом я подразумеваю не только конкретный лес, но и любое пространство, где нет публики.

ДИ. А для кого же тогда вы в этом случае творите?

Александр Шишкин-Хокусай. Природа же наполнена глазами. И у меня была задумка сделать специальные скворечники с объектом внутри, предназначенным исключительно для глаз пернатых — музеи для птиц. Кроме того, это попытка ухода от тотального медийного пространства, в которое ты так или иначе включен. Фейсбук — тот же скворечник для птиц. Кто туда прилетает — мы знать не знаем. Это не люди уже, это птицы, природные существа… Потом я обыгрываю еще и свою фамилию. Шишкин работал с природой. Но к ней я добавил антагониста Шишкина-Хокусая. Хокусай с персонажами, с фигуративной пластикой, актерской в каком-то смысле. Таким образом я для себя зашифровываю два вектора: Шишкин как средовой момент, а Хокусай как психодрама, работа с гомо сапиенсом.

ДИ. С какой галереей вы сотрудничаете?

Александр Шишкин-Хокусай. Постоянная практика и сотрудничество с галереей «Parazit». Это художественное объединение уже больше десяти лет базируется в основном коридоре галереи «Борей», практически каждые две недели открываем новую выставку. Уже два года как я работаю с галереей Марины Гисич. Сделал там выставку «Двенадцать звуков тела человека». Эти машины вы могли видеть в Русском музее на выставке «Актуальный рисунок». Сотрудничаю я и с галереей «Комната» и Галереей Анны Франц.

ДИ. Механизмы сами придумываете?

Александр Шишкин-Хокусай. Механизм я изобрел по необходимости, потому что мне нужно было раскрыть эту тему расслоения, аннигиляции предметного мира, и от задачи я перешел к воплощению, вот как-то голова и сработала.

ДИ. А галерея ничего не диктует?

Александр Шишкин-Хокусай. Я не настолько связан с коммерцией. Конечно, эту первую выставку я пытался сделать относительно адаптивной для галереи. Проблема в том, что паразитовские практики не предполагают явно товарного вида, а тут были требования, но я их сам себе предъявлял. Что для меня трудная задача — я не могу пока найти середину. Видимо, это тоже привычка театрального человека. С одной стороны, делаешь продукт, а с другой — он сиюминутный, нечто событийное, то есть тебе важно событие, а как оно дальше будет развиваться, это уже следующая проблема, она как раз и становится конфликтом. Как эта бумага будет жить на протяжении какого-то времени? Этот технологический момент в театре с тобой спорит. То же самое, когда работаешь с галереями.

ДИ. Отсюда появились банки в ваших объектах — как идея консервации?

Александр Шишкин-Хокусай. История с банками чуть проще. Предстоял благотворительный аукцион, и меня попросили сделать несколько вещей, которые человек может забрать с собой. Словом, эти жидкие бумажные объекты нужно было как-то защитить. И ничего другого не пришло в голову, как поместить персонаж в замкнутое, клаустрофобичное пространство, клетку, откуда бы он пытался вырваться. В итоге получились своего рода шахматы — банки можно двигать и выстраивать таким образом разные мизансцены. Я не могу эти вещи завершить, поскольку предполагается постоянное развитие и новая комбинаторика. Статика в работах для меня мучительна, отсюда и кинематика, как и помещение статичных объектов в живую среду, где они за счет контекста начинают меняться. Сейчас я еще над одним проектом работаю для паразитовской выставки «Цемента» в «Борее». Я сделал специальное устройство для объекта, чтобы он мог как бы самостоятельно перемещаться по городу и лесу, а я его буду снимать на камеру. В результате через совмещение видео и объекта, которые будут представлены в галерейном пространстве, я смогу условно включить природу. Такое перетекание мне интересно на данный момент.

ДИ. Как я понимаю, сейчас уже больше думаете над художественными проектами, чем над театральными? Искусство поглотило?

Александр Шишкин-Хокусай. Да, все включено. Это тотальный процесс. Постепенно для меня театр приобретает другие надобность и качество. Пытаюсь уже в театре свои вещи проверять хитрым способом, воспринимаю его как лес. Театр становится моей лабораторией. Я стал к нему относиться уже несколько отстраненно. Но театр — настолько мощная самоценная машина, что, когда ты в нее включаешься, забываешь про все свои частные проекты.

ДИ. Какие художники из современных у вас любимые?

Александр Шишкин-Хокусай. Тут сепаративная ситуация. Расширяющиеся круги. Есть художники ближнего круга — «Паразиты» (Владимир Козин, Юрий Никифоров, Семен Мотолянец, Алена Терешка), есть питерский круг (Петр Швецов, Петр Белый, Иван Сотников, Марина Алексеева…), московский круг (Анатолий Осмоловский, AES+F, «Синий суп», Олег Кулик, Ирина Корина). Как театральный и как свободный художник я работал в Южной Корее, в Китае, это другой круг — Ян Фудон, Цай Гуо-Кван (Cai Guo-Qiang). Нам Джун Пайк меня по-прежнему очень привлекает, его работа с электричеством. Тема электричества меня не отпускает. Потом европейский круг Ян Шванкмайер, Марсель Дзама (Marcel Dzama), Грейсон Перри, ну и американский Джон Балдессари, Пол Маккарти, Ричард Колман, западная культура, которая все же остается не очень познанной, мало виденной мной в реальности. Вообще, современные западные художники доходят до меня, к сожалению, в основном в новостных и книжных форматах. Поэтому говорить, что я что-то о них знаю, было бы сильным преувеличением. Можно сказать, что я живу в относительной изоляции.

ДИ. В стеклянной банке...

Александр Шишкин-Хокусай. В каком-то смысле да, потому что мы через стекло получаем информацию, очень искаженную, оптическую. И одновременно эта банка нами «надышанная». Вот «Манифеста» с нами поработала, слава богу. Неважно, что конкретно это было, важно, что состоялся такой энергетический, питательный заход. Это был большой праздник на нашей поляне, после чего, думаю, вырастут какие-то грибы. Вообще, все эти перетекания, встречи, поездки очень важны. Даже в Москву. Москва — заграница для большинства питерских художников. Ее можно рассматривать как западную модель для Питера. С одной стороны, дистанция короткая, но с другой — такая же длинная, как до Берлина. Съездить в Нью-Йорк или Москву — для многих близкие вещи. Я не говорю, что опыт будет одинаковым, но… Есть такой момент — мы едем в Москву. А москвичи говорят: мы едем в Питер. Сейчас я стал и в региональные столицы выезжать — Екатеринбург, Новосибирск. Но это уже другое.

ДИ. Как вы думаете, в провинции лучше воспринимают театральные новаторские предложения или художественные?

Александр Шишкин-Хокусай. Несколько лет назад я ездил в Екатеринбург помогать местному театру выпустить спектакль. В то время там проходила Уральская биеннале. Естественно, я туда пошел и потом всем актерам рекомендовал. Они сходили и были просто счастливы. Но провинциальные города, конечно, гораздо больше ориентированы на театр. Театр — мощный маркер культурного времяпрепровождения. Театр — это любовь, страсти, эмоции. А современное искусство как бы интеллектуальное, надо быть в контексте. В театре мы видим самих себя, и это всегда интересно. Вот в Китае я был в одном театре и вдруг почувствовал его значимость для людей. Китаец — работящий человек, и после трудовой недели он с семьей идет в театр. Я обратил внимание, как они живо реагируют на комедийный жанр и тут же засыпают, когда возникает какая-то лирическая интеллектуальная нота. Мне кажется, везде так. Просто у них заметнее. Женщины еще смотрят, но мужчины засыпают сразу. Значит, основной потребитель искусства — женщины. В России точно. Мужчины занимаются этим профессионально и около женщин. Конечно, театр в России первенствует. Для меня же театр — в большей степени социальный проект, к искусству это имеет косвенное отношение.

Беседу вела Лия Адашевская

ДИ №1/2015