Чеховская «Чайка» всегда мстительна в отношении отсутствия ответа на вопрос, который задает граффити-команда с фасадов многих домов: «ЗАЧЕМ». Как в случае с прилежным следованием тексту, так и с радикальной его трансформацией, вопрос остается чаще всего безответным. Пьеса длинна, скучна, предсказуема, без интересных поворотов сюжета. Люди носят свои пиджаки и платья, жуют текст, один из них стреляется. Но от скуки это не спасает.

В мхатовской версии режиссера Оскараса Коршуноваса начало веселое: актеры выходят на авансцену и болтают, будто в гримерной. Дескать, опять карантин ввели, мало зрителей из-за QR-кодов. Играющий доктора Дорна ректор школы-студии МХАТ Игорь Золотовицкий неожиданно обращается в зал: «Молодцы, что пришли! Чеховская „Чайка“ тоже вакцина. Способствует выработке антител». Веселый ректор сформулировал серьезную вещь. Скучная и неудобоваримая «Чайка»—прививка архиважных знанийо современном человеке, обществе и искусстве. Только необходимо увидеть в пьесе сложного собеседника, с которым можешь доверительно и уважительно общаться, не коверкая речь и не суетясь. Оскарас Коршуновас разговорил пьесу по существу, cпроецировав текст Чехова на территорию современного искусства.

Несколько лет назад в ММОМА выставка «Генеральная репетиция» уподоблялась пьесе в трех актах. В первом «Театр взаимных действий. „Чайка“» зрителю предлагался инновационный способ знакомства с коллекциями MMOMA, фондов V-A-C и Kadist. Произведения разных художников, от Инке Шонибаре, Апичатпонга Вирасетакула до Синди Шерман, Влада Мамышева-Монро и Кирилла Гаршина, ставили ключевой вопрос выставкиспектакля: считать ли «Чайку» комедией, сатирой на общество или трагедией разбившихся жизней? Подобные вопросы в постановке Коршуноваса оказались ключом, которым он «открыл» чеховскую пьесу: почему важно, чтобы театр комментировал себя посредством разных искусств? И что такое образ «другого» в себе? Прибалтийский режиссер сделал двойную раму: пьеса проживается и как текст, и как текст об этом тексте. Этот портал зазеркальных отражений создается с помощью многочисленных видеопроекций. Спектакль снимают на камеру разные его герои, и эксперимент по восприятию себя как «другого» выдерживается последовательно. Прием распространенный. Этой осенью подобный эксперимент воплотил хореограф Вячеслав Самодуров, поставивший « Дар» Леонида Десятникова в рамках премьеры L.A.D. Прямо на сцене в группу танцоров затесался оператор Михаил Волков, ведущий прямую видеотрансляцию, и как точны и выразительны были случайные кадры.

Проверено: пьеса «Чайка» убита, когда все делают вид, что разговор может вестись от первого лица, и слова о служении в искусстве, новых формах, любовные признания и интриги, быт и шутки становятся мелки, банальны и неловки. Каждый отвечает за свою «идейку» (апломб провинциальной звезды —Аркадина, тернистый путь к гениальности —Заречная и т.д.). Эти амплуа сразу задают некий трафарет, шаблон игры и восприятия. Обращение к современному искусству помогло его разрушить. Оказывается, пьеса не о конкретных типажах и характерах, а о том, что находится между ними, —вещах, фактурах, текстурах, бликах и отражениях, о способности разговора, в перспективе —возможности понять образ «другого», встать на чужую позицию.

Еще до начала спектакля на сцене появляется Константин Треплев с видеокамерой. Тандем «Треплев —Заречная» в исполнении Кузьмы Котрелева и Софьи Евстигнеевой радует неожиданным сходством не с чеховскими героями, а с жадными до новых форм юными борзыми студентами современных арт-институций. Треплев документирует на видео всех героев и их разговоры. Документация проецируется на экраны. Избитый будто бы мультимедийный прием, рассказ в рассказе, в постановке Коршуноваса не выглядит данью моде. Он обращает к лейтмотиву: где есть граница старой пьесы / спектакля и современной рефлексии? Видеоарт в версии homevideo создает эффект отстранения и делает главными не героев, а их общение. И тут происходит самое интригующее. Каждый из актеров играет не только свою роль, но и ситуацию, когда эта роль переживается в шлейфе традиции разговоров по ее поводу. То есть ситуация коммуникации, postproduction, «эстетика взаимодействия» оказывается главной. Например, Костя Треплев вместе с Ниной играют свою декадентскую пьесу о мировой душе и глазах дьявола. Режиссер, художники спектакля Ирина Комиссарова, Еугениус Сабаляускас, Артис Дзерве, композитор Гинтарас Содейка, художник по костюмам Агне Кузмицкайте словно переносят нас в пространство выставки «Живое вещество» (большой выставочный проект и форум на тему новой экологии и объектно-ориентированного искусства, прошедшие в этом году в ГТГ). Атомарная дискотека, уфологические костюмы и символистская сага о цивилизации без людей фокусируют сюжет, достойный Бруно Латура и Квентина Мейясу о постгуманизме, антропоцене. И это вспарывает мерное течение трепотни чеховской пьесы. Новое понимание места человека в мире, о котором нежданно проговаривается, казалось бы, декадентская символистская пьеса Треплева, буквально выбивает с насиженных мест героев «Чайки». Треплев злится, что его пьеса не понята и сдергивает каждого из персонажей-зрителей с кресел, в которых аркадины, тригорины, шамраевы, сорины, медведенко и дорны привыкли расслаблено вещать и ссориться в «Чайке» классического образца.

В новой постановке каждый герой аккумулирует эмоцию разговора сегодняшнего. Аркадина (Александра Ребенок) не изображает яркий характер провинциальной примадонны, а общается, как кураторка «Гаража», с богемным прононсом и самоиронией. Она всегда комильфо, не позволяет себе срывов и лишь кажется равнодушной, на деле одержима проектной идеей, которая масштабнее ее эго. Она живая, и ей веришь. В кульминационном моменте любовного объяснения с Тригориным (Игорь Верник), когда оба в жарких объятиях катаются по полу, она внезапно восклицает: «Как же устала я играть эту сцену!» Игорь Верник, Игорь Золотовицкий, Евгения Добровольская играют ситуацию общения на тему старых мхатовских спектаклей и их биографий (представляющая Полину Андреевну Евгения Добровольская сыграла все женские роли в «Чайке», вводилась в разные составы легендарной постановки 1980 года Олега Ефремова). Так вышло, что Верник и Золотовицкий получили настоящее признание, раскрылись как сложные масштабные артисты сравнительно недавно. И в своих героях (беллетрист Тригорин, доктор-эстет Дорн) они будто вспоминают и собственные биографии, иронизируют над своим возрастом. Эта самокритичность дает интересную перформативную дистанцию, вопрошает о границах спектакля и театра жизни. Сценография спектакля с раздвижными ширмами и прибалтийскими дождливыми пейзажами ассоциируется с домом из фильмов Ингмара Бергмана или инсталляциями датчан Элмгрина и Драгсета. Конструируется дом обеспеченных яппи, в котором и промозгло, и душно от произнесенных смертельно ранящих слов. А видеопроекции, лентами перехватывающие пространство сцены, а потому раздвигающие его, задают логику duree, медленного, разворачивающегося, как свиток, времени, словно в видеоработах финской художницы Эйя-Лиизы Ахтилы.

QR-код чеховской «Чайки» вынуждает зрителя расшифровывать темы идентичности в стадии лакановского зеркала и двигаться далее, вплоть до выхода из себя через усилие по «присвоению пространства» общения.