Все участники выставки — обладатели многочисленных международных призов и лауреаты международных конкурсов. Опытные художники с явным воодушевлением создавали текстильные парафразы литературных сюжетов. Агату Руис де ла Прада (Agatha Ruiz de la Prada), Роберто Верино (Roberto Verino), Лидию Дельгардо (Lydia Delgardo), Кусто (Custo), Хуана Дуоса (Juan Duyos) вдохновили произведения Мигеля де Сервантеса, Льва Толстого, Антона Чехова, Анны Ахматовой, Марины Цветаевой, Габриэля Гарсиа Маркеса, а также менее у нас известных, но весьма почитаемых в испаноговорящих странах Карлоса Фуэнтеса, Антонио Гамонеды, Анны Марии Матуте, Мигеля Делибеса. Так, Энрико Лоэв вдохновлялся фантазией Дон Кихота о своей Прекрасной Даме: «…могу вам сказать, что зовут ее Дульсинея. Родилась она в одном из селений Ламанчи, а именно в Тобосо. Она моя королева и госпожа, следственно, по меньшей мере принцесса. Обаяние ее сверхъестественно, ибо в ней воплощены все невероятные и воображаемые знаки красоты, коими наделяют поэты своих возлюбленных: ее волосы — золото, чело — Елисейские поля, брови — радуги небесные, очи ее — два солнца, ланиты — розы, уста — кораллы, жемчуг — зубы ее, алебастр — ее шея, мрамор — перси, слоновая кость — ее руки, белизна ее кожи — снег, те же части тела, которые целомудрие скрывает от людских взоров, сколько я понимаю и представляю себе, таковы, что скромное воображение вправе лишь восхищаться ими, уподоблять же их чему-либо оно не властно…» Энрике Лоэв («Loewe» — одна из старейших в мире фирм по изготовлению предметов роскоши, основана Энрике Лоэвом Роессбергом в Мадриде в 1846 году) посчитал, что подобному описанию будет соответствовать маленькое, скромное черное платье чуть выше колен, без рукавов, с открытыми спиной и грудью. Видимо, чтобы помимо вышеописанных прелестей несчастный влюбленный мог восхититься и остальными.

Хуан Дуос заинтересовался описанием Анны Карениной у Л.Н. Толстого «… Другая лампа-рефлектор горела на стене и освещала большой во весь рост портрет женщины, на который Левин невольно обратил внимание. Это был портрет Анны, деланный в Италии Михайловым… Левин смотрел на портрет, в блестящем освещении выступавший из рамы, и не мог оторваться от него. Он даже забыл, где был, и, не слушая того, что говорилось, не спускал глаз с удивительного портрета. Это была не картина, а живая прелестная женщина с черными вьющимися волосами, обнаженными плечами и руками и задумчивой полуулыбкой на покрытых нежным пушком губах, победительно и нежно смотревшая на него смущавшими его глазами». Испанский дизайнер решил, что Анне Карениной больше всего подошло бы платье-туника цвета перванш с желтыми деталями, напоминающее одеяние папуаски. Прозрачный капрон как бы прикрывает грудь, спину, ноги, а в качестве завершающего штриха придуман желтый стоячий воротник для посещения воскресной службы.

У Роберто Верино платье вышло белым и прозрачным, как каменная соль, благодаря ассоциации с «Лотовой женой» Анны Ахматовой: «И праведник шел за посланником Бога,/ Огромный и светлый, по черной горе./ Но громко жене говорила тревога:/ Не поздно, ты можешь еще посмотреть,/На красные башни родного Содома,/ На площадь, где пела, на двор, где пряла,/ На окна пустые высокого дома,/ где милому мужу детей родила./ Взглянула — и, скованы смертною болью,/ Глаза ее больше смотреть не могли;/ И сделалось тело прозрачною солью,/ И быстрые ноги к земле приросли».

Аннибал Лагуна обратилась к стихотворению поэта, эссеиста и переводчика и одного из самых узнаваемых голосов испанской поэзии ХХ века Хосе Анхеля Валенте («Простертый»: «Прильнуть к тебе, лежать поверх, приникнув,/ как ящерка на солнце в день печали./ Глухие всхлипы задувает ветер,/ и плющ уже оплел/ лодыжки статуй,/ твоя рука найдет меня на ощупь,/ пока я сплю,/ к твоей приникнув коже»). Текстильные ассоциации приобрели вид роскошного золотого вечернего платья в пол в стиле а-ля ар-деко. Ане Локинг (Гонсалес) ее платье навеяло стихотворение поэтессы Ольвидо Гарсиа Вальдес «Та мошка, что назойливо кружила»: «Поздно вечером/ в свете ночных фонарей/ по набережной проходит женщина/ с тяжелой сумкой./ Блондинка в чем-то светлом./ Как похожа она/ на сестру моего отца,/ но та давно умерла,/ а мне сейчас ровно столько, сколько ей когда-то./ Она была неболтлива». Дизайнер создала в ответ на эти строки длинное, красное, со сложными разрезами на груди и плиссе платье.

А вот Лемоньез заставил лучи мартовского солнца у Антона Чехова в «Учителе словесности» («…Мартовское солнце светило ярко, и сквозь оконные стекла падали на стол горячие лучи. Было еще только двадцатое число, но уже ездили на колесах, и в саду шумели скворцы.

Похоже было на то, что сейчас вот войдет Манюся, обнимет одною рукою за шею и скажет, что подали к крыльцу верховых лошадей или шарабан, и спросит, что ей надеть, чтобы не озябнуть. Начиналась весна такая же чудесная, как и в прошлом году, и обещала те же радости…») светиться на зелени чудесного летнего платья. Забыв, правда, что март в Испании и описанный русским писателем март в России — все же большая разница.

Вот цитата из «Ста лет одиночества» Габриэля Гарсиа Маркеса: «…В этот миг начал дуть ветер, слабый еще только поднимающийся ветер, наполненный голосами прошлого — шепотом старых гераний и вздохами разочарования, предшествовавшими упорной тоске. Аурелиано его не заметил, потому что как раз в ту минуту обнаружил первые признаки собственного существа в своем похотливом деде, позволившем легкомысленно увлечь себя в пустыню миражей на поиски красивой женщины, которой он не даст счастья. Аурелиано узнал его, пошел дальше тайными тропками своего рода и наткнулся на то мгновение, когда был зачат среди скорпионов и желтых бабочек в полумраке купальни, где некий мастеровой удовлетворял свое сладострастие с женщиной, отдавшейся ему из чувства протеста. Аурелиано был так поглощен своим занятием, что не заметил и второго порыва ветра — мощный, как циклон, этот порыв сорвал с петель двери и окна, снес крышу с восточной части галереи и разворотил фундамент. К этому времени Аурелиано узнал, что Амаранта Урсула была ему не сестрой, а теткой и что Фрэнсис Дрейк осадил Риоачу только для того, чтобы они смогли искать друг друга в запутанных лабиринтах крови до тех пор, пока не произведут на свет мифологическое чудовище, которому суждено положить конец их роду». Эти строки вдохновили Девота&Ломба на создание очень красивого яркого лимонно-желтого платья-драпировки, волнами обвивающего пластиковое тело манекена.

Конечно, во времена Н.В. Гоголя не нашлось бы ни одной дамы, осмелившейся бы прогуляться по Невскому проспекту в платье, которое придумал Анхель Шлессер по «Петербургским повестям». И Снежная королева из одноименного рассказа Кармен Мартин Гайте непременно замерзла бы в платье от Мигеля Паласио. А вовсе еще «не старая рухлядь» 49-летняя героиня «Праздника козла» Марио Варгаса Льоса вряд ли решилась бы в собственный день рождения нарядиться в пластиковое прозрачное платье-пакет, наполненное разноцветными шарами, от Агаты Руис де ла Прада.

Интеллектуальный задор модельеров не может оставить равнодушным, так же как и прекрасно сделанная экспозиция (чего в случае с выставкой костюма крайне сложно добиться). А еще то, что вряд ли хоть одна здравомыслящая женщина откажется от появления в обществе в литературном платье от хорошего дизайнера. Да и вообще, почему бы хоть на время не стать Анной Карениной или женой Лота, особенно если тебе это ничем не грозит.

ДИ №3/2011