В 2009-м принято решение раз в два года проводить на «АРХ-Москве» программу «NEXT», обращенную к творчеству молодых архитекторов и дизайнеров. В этом году практически во всех разделах выставки присутствовали работы начинающих авторов. Для них учредили специальную премию «Авангард». Двадцать ее номинантов боролись за звание лучшего молодого архитектора в разделе «Имена». Четверо финалистов кроме денежного вознаграждения получат задание на проектирование образовательного учреждения в России и проедут по Европе, знакомясь с последними достижениями в архитектуре. В этом же разделе прошла выставка «12 дипломных работ 2009–2010» студентов архитектурных вузов. Раздел «Архитектурные школы» также показывал лучшие курсовые и дипломные работы учеников последних лет. По замыслу куратора выставки Барта Маартина Голдхоорна программа «NEXT» должна способствовать продвижению молодых архитектурных талантов, акцентируя «индивидуальность архитектора как бренда, архитектуру, как отражение развития личности и идентичность архитектора». Самым зрелищным оказался раздел «Город под названием Испания», приуроченный к Году Испании в России. Испанская государственная организация по осуществлению культурной деятельности «AC/E» привезла в Москву сто оригинальных макетов зданий, определяющих современный облик Испании. Более 70 архитекторов — от признанных во всем мире мэтров, до молодых авторов — показали архитектуру, разную по задачам, способам взаимодействия с окружающей средой и техническим решениям. Собранные в одном зале макеты, рисунки, фотографии, видео создавали причудливый и разнообразный несуществующий ландшафт реальной страны. Самым невыразительным оказался новый для «АРХ-Москвы» раздел «Дизайн мебели» и международный конкурс мебельных идей «NEXT+». Участниками стали студенты российских художественных вузов, Государственного художественного лицея «Фаусто Мелотти» (Италия) и дипломированные дизайнеры в возрасте до 34 лет. Куратором выступил Евгений Полянцев. И хотя конкурс получил масштабный резонанс, было прислано 480 заявок, выставка финалистов вновь подтвердила, что в предметном дизайне ждать прорыва пока не приходится. Самым обсуждаемым стал раздел «I Formation Point: Русские архитекторы в Сколково». Это не удивительно. Проект амбициозен и масштабен и с точки зрения развития науки, и с точки зрения архитектурного воплощения идеи наукограда. В нем принимают участие сразу три притцкеровских лауреата. В фойе ЦДХ фонд «Сколково» выставил работы финалистов международного конкурса на мастер-план будущего города, в том числе и победителя — проект французской фирмы «AREP». В один из дней работы «АРХ-Москвы» прошла лекция Григория Ревзина, архитектурного критика и эксперта градостроительного фонда «Сколково», собравшая полный зал слушателей, пришедших узнать об условиях участия российских архитекторов в конкурсах на проектирование объектов иннограда. По словам Григория Ревзина, весь будущий инноград будет разделен на пять кластеров — для программистов, биологов, энергетиков, исследователей космоса и университет. Для каждой зоны фонд «Сколково» назначил кураторов из градостроительного совета: юго-западная часть отдана Сергею Чобану и Кадзуо Седзиме, соседнюю территорию курирует Жан Пистр, въездную зону в центре — Рем Колхас, зоной университета будет заниматься Пьер де Мерон, университетской площадью — Дэвид Чипперфильд, а северо-восточной зоной — Стефано Боэри и Юрий Григорян. Кураторы разрабатывают генпланы, регламенты застройки и дизайн-коды выделенных им территорий. Среди российских проектных институтов и частных мастерских вместо отборочного этапа будут проводиться конкурсы портфолио и распределяться заказы на небольшие магазины и поликлиники. Для молодых архитекторов запланированы открытые конкурсы на жилые коттеджи. Первые конкурсы будут объявлены осенью 2011 года в Интернете. Так что возможность воплотить свои фантазии, пусть в небольшом объеме, на тему иннограда есть практически у всех. С просьбой прокомментировать проект застройки Сколкова и проблемы, общие для строительства в Москве, мы обратились к Григорию Ревзину.

ДИ. Почему пригласили столько западных звезд? Три притцкеровских лауреата на один проект! Не много ли? Все-таки Сколково — ограниченное пространство.

Григорий Ревзин. По сравнению с Пущино, со Стемфордом он маленький, но все же город, тридцать тысяч жителей. Так что на целый город звезд не много, это как раз нормально. К строительству городов есть разные подходы. Для Сколкова избран не самый современный. Сегодня европейские и американские города уже перешли на такие исследовательские программы, когда очень внимательно считаются транспортные потоки, энергетические, экологические стандарты, и они этими обязательными задачами «звездных» архитекторов очень «прессуют». А у нас вместо качественных научных исследований интуитивные художественные подходы. Но не думаю, что разница в этих подходах такая уж большая, потому что жилье и офисы можно научно посчитать, а можно интуитивно ощутить, какими они должны быть.

ДИ. Но все-таки приглашенные архитекторы достаточно разные по своей стилистике: японцы, французы, швейцарцы. Какая генеральная линия будет объединять их?

Григорий Ревзин. Традиционная европейская, просвещенческая парадигма предполагает, что город есть воплощение какой-то идеи — христианской, просвещенческой... и житель города находит свое соответствие, воплощение смысла собственной жизни через приобщение к этой идее. То есть город выполняет функцию, отчасти близкую к ритуальному святилищу, и на этом основано традиционное градостроительство, будь то Рим с его лучами, направленными на храмы, или конструктивистский Харьков в виде шестеренки, он приобщает тебя к некой идее. Но, на мой взгляд, сегодня центральным мифом нашей капиталистической культуры является миф обмена. Вы все время обмениваете свою свободу на различные виды времяпрепровождения. И ритуал, который этому соответствует, — игры обмена. Потому город, предлагающий множество различных состояний, не равный себе, выигрывает. Петербург так построен, что по смыслу он тождественен себе во всех местах. А современный город, наоборот, должен быть непохож на себя на протяжении каждых десяти метров. Как строился Берлин в девяностые годы: вот Потсдаменплац, но ты повернул и уже в парке, в каком-то совершенно ином, загородном месте. Это сюжеты постоянной смены средовых состояний. Как этого достичь, если город делается за раз, нет исторических пластов. Нет никаких других способов, как рассчитывать на разницу почерка архитекторов, поэтому, на мой взгляд, между ними мало контраста. Херцог и де Мерон не так уж непохожи на Рема Колхаса. То, что там есть Сидзима, прекрасно, жалко нет китайцев, филиппинцев. Типы городских пространств должны быть разными, тогда будет ощущение, что город живет полноценно. Вы должны иметь возможность все время меняться. Хорошо, если бы вы еще все время переодевались. Есть такое измерение в городе — куда женщина может выйти из дома, не переодеваясь. Это расстояние все время сужается. В тридцатые годы она на десять километров могла отойти, это было все еще ее пространство. Сейчас — на сто метров. Сегодня, отправляясь за покупками в супермаркет, ты уже должен по-другому одеться, как бы измениться. Это не плохо и не хорошо, но если этого нет, будет казаться, что чего-то не хватает, скучно. Нужно разнообразие.

ДИ. В советское время, когда делался градостроительный план, ориентировались на государственную идеологию, строили утопическую модель общества на платонических основах… Какой миф строит государство сегодня? Понимает ли оно важность этого мифа и каким образом транслирует его через архитектуру?

Григорий Ревзин. В Сколкове реализуется именно государственная программа, и мифология в ней очень выражена. Как возникла идея Сколкова? Случился кризис две тысячи восьмого года, все поняли, что нужно диверсифицировать экономику, уйти от нефтяной и газовой зависимости. Возникли две идеи, как изменить ситуацию: развивать демократию или развивать науку.

ДИ. Но научные интересы можно было бы воплощать в уже существующих центрах.

Григорий Ревзин. Когда люди говорят об этом, я не знаю, видели ли они эти центры и насколько хорошо представляют там среду. Она ужасна. Сравнительно неплохо в Дубне, они там на велосипедах катаются, речка рядом. Но ведь задача — продавать идеи, то есть строить рынок высоких технологий. Туда не только ученые, но и бизнесмены должны приезжать, это венчурный бизнес. Можно представить, как хедхантер ездит по региональным спортивным клубам и ищет будущих хоккеистов. И там он может найти парня, который через два года станет в Канаде всеобщим любимцем. Но большую мировую премьеру нельзя устроить в том месте, где этого парня нашли. У Сколкова задача все-таки — большая мировая премьера. Для венчурного бизнеса нужны банки, и все должно работать. А у нас Пущино, Зеленоград… Это депрессивные районы с обвалившимися подъездами, не очень понятно, нужно ли туда вкладывать деньги.

ДИ. Не получается ли так, что за счет искусства, в частности архитектуры, пытаются решить какие-то другие задачи. На последней Венецианской архитектурной биеннале российский проект тоже был основан на идее создания в Вышнем Волочке архитектурно привлекательной среды, которая даст толчок всей экономике. Чем обоснованы такие решения?

Григорий Ревзин. Разные профессионалы говорят государству: мы полезные, мы сделаем так, что людям будет хорошо, будут благодарны государству. Но нам не удалось Вышним Волочком заинтересовать государство, хотя мы очень большие усилия прикладывали.

ДИ. Может быть, такие решения возникают из-за отсутствия других идей, выводящих из кризиса? Теперь такого рода решения становятся государственной политикой. Например, в руководстве Томска рассчитывают на современное искусство. Росатом поможет как спонсор.

Григорий Ревзин. При том, что в Томске пятьсот тысяч жителей, актуальных художников там нет, их придется привозить и убеждать местное население, что это искусство имеет право на существование. Мне кажется, что довольно мрачноватое отношение к современному искусству соответствует опыту жизни сегодняшних провинциальных городов. Другое дело, что руководство ждет там от искусства чего-то другого. Они надеются, что если появится площадка, то появятся и художники. Ну, а в Германии современное искусство поддерживают государственные программы, их много, и они тоже идеологию продвигают, демонстрируют, что они открытое общество, ориентированное на идеи демократии и свободы.

ДИ. Идея открытого общества дает возможность существовать тысячам молодых художников, которые производят какой-то продукт, кто-то из них создаст нечто новое.

Григорий Ревзин. Ну и отлично. Возьмите Стрелку, жизнь там расцвела, бьет ключом только на этой идее. В Сколкове вдобавок будут налоговые льготы, и на первых порах есть надежда, что инноваторы расцветут. У нас есть опыт — культура Академгородка, Дубны. Это было объединение тех, кто ковал ядерный щит, и тех, кто требовал гласности.

ДИ. А какие отношения у нового Сколкова с Московской школой управления Сколково?

Григорий Ревзин. Эти два проекта объединяет Дмитрий Медведев. Он член попечительского совета Сколкова, и одновременно патрон другого Сколкова. Он очень активно работает на это объединение, но из десяти бизнесменов, которые делали старое Сколково, в бизнес-совете нового никого нет.

ДИ. Наверное, нужны консультанты от Академии наук, от ученых, которые бы сказали, какие лаборатории должны быть.

Григорий Ревзин. По идее должно быть так: где-то идут исследования, а здесь подаются их результаты. Размер территории не позволяет создавать конкурентоспособные центры. В то же время все должно с точки зрения инновационного бизнеса окупаться. Потом надо учитывать, что все предшествующие попытки построить инноград, технопарки и подобное были на восемьдесят процентов связаны с Академией наук, а эта структура в категориях прибыли плохо работает.

ДИ. Результаты каких исследований предполагается презентовать?

Григорий Ревзин. В Троицке, Дубне, Зеленограде ведутся разработки, они встроены в международный рынок. Вопрос в том, чтобы перевести команды из других городов сюда. Они заинтересованы, позитивно настроены. У Газпрома и Роснефти есть исследовательские отделы, проблематика, заказчики. В этой среде особенно нужны инновации. Изобретение нового вентиля, который позволит сэкономить три процента газа, дает миллиарды долларов прибыли. Есть еще биотехнологии — бурно развивающаяся область. На Западе жесткий контроль за опытами над животными и людьми, все свои опыты они вынуждены переносить в третьи страны. Если нам удастся сделать более мягкое законодательство, эта область сможет активно развиваться.

ДИ. Ученые сами достаточно креативны.

Григорий Ревзин. Образ ученого-чудака, которому ничего не надо, наверное возможен. Строить город для Перельмана не надо. Строить город для Курчатова нужно обязательно. Если принять во внимание социальный аспект, то у нас в течение двадцати лет пойти в ученые значило стать нищим. Или надо было уезжать по окончании вуза. Теперь государство готово показать, что оно уважает ученого.

ДИ. Но только на отдельной территории?

Григорий Ревзин. Все будут стремиться сюда, создастся конкуренция. Швейцарская социологическая компания представила портрет инноватора. По их мнению, инноватору в России сорок шесть лет, тридцать процентов женатых, сорок — разведенных, у него взрослые дети, у тридцати процентов есть собака, зарплата тысяча долларов. А хорошо бы, чтобы ему было двадцать семь и получал бы он пять тысяч для начала. Для такого имеет смысл строить город.

ДИ. Предполагается, что архитектурная среда будет взаимодействовать с другими видами искусств — живописью, кино, литературой. Современная архитектура в каких отношениях с искусством?

Григорий Ревзин. Архитектура — такая область, которая берет художественные идеи из искусства, но делает это нерегулярно, а потому питается собственными соками. На архитектуру классицизма активно влияла живопись Робера и Пиранези. А потом в течение целого века — ничего. Архитектура не отреагировала на реализм, ведь нет реалистической архитектуры, она продолжала питаться античностью. В истории двадцатого века произошло то же самое — на архитектуру повлиял авангард десятых-двадцатых годов, но дальше она сама себя уже питала. И довольно трудно найти в архитектуре идеи, которые бы не обнаруживались в историческом авангарде. Например, посмотришь на Габо и понимаешь, что спонтанное формообразование было изобретено уже в начале двадцатых. Попытки сделать архитектуру перформанса, архитектуру ви-деоарта, акционизма были, но это редкие эксперименты, на грани искусства, как павильон Дилер — Скофидио (Elizabeth Diller, Ricardo Scofidio. — Ред.), на всемирной ярмарке две тысячи второго года, сделавших здание из пара. Они и есть современные художники, пожилые «хиппари». Но из этого не возникло направления. Было несколько попыток создать здания, фасады которых целиком представляли собой произведения видеоарта. В гостиничном бизнесе попытались это применить. Люди там жить не захотели, все эти установки больше пяти лет не проработали. В русской архитектуре художники-архитекторы оказались мало востребованы. Возьмите Бродского, художник с мировым именем, но его работы как архитектора — интерьеры, небольшие вещи, и нельзя сказать, что в них вы узнаете автора. Вот в произведениях искусства он сразу узнаваем. Аввакумов гораздо более приближен к архитектуре, тончайший художник, но в архитектуре он оказался не востребован. Единственный, кто сумел «протащить» что-то из современного искусства в архитектуру, Сергей Ткаченко. Его дом-яйцо, реализованный гэг, но перенесенный в архитектурную плоскость, воспринимается как пошлость, квинтэссенция московского стиля, все свистят. В архитектуре все иначе воспринимается, она пасует перед современным искусством. Архитектура — очень архаическая область. Сегодня она живет проблемами, возникшими в двадцатые-тридцатые годы, до сих пор переживает обиду на Сталина, задушившего авангард, и на Хрущева, задушившего классицизм.

ДИ. Получается, что архитектор живет в вакууме, а где связь с реальностью?

Григорий Ревзин. А художник что, не в вакууме? У него тоже связи с реальностью нет, только у них разные вакуумы, разные сферы. Когда на Венецианской биеннале я выставлял Филиппова, всеми это воспринималось как какой-то «отстой»: как можно такой ужасный классицизм выставлять!

ДИ. Никогда еще архитектура не хотела быть такой красивой, так нравиться, как после перестройки, но в итоге получилось абсолютно противоположное. Что случилось с категорией красоты?

Григорий Ревзин. Условием выживания в профессии было не говорить о стилях после сталинского и хрущевского слома. Это как в современном искусстве, красота — табуированная категория, это неполиткорректно и неприлично. Профессионал может в любом стиле построить. Пожелание гедонистического шло от заказчика. В основе этого лежат разные человеческие представления, современное общество не может договорится на тему красоты. Она перешла в разряд апофатических категорий.

ДИ. При этом красота вполне узнаваема.

Григорий Ревзин. Но не называема.

ДИ. То, что будет построено в Сколкове, будет через сто лет нравиться? И простоит ли оно сто лет?

Григорий Ревзин. Не думаю. Нужны очень специальные усилия, чтобы сегодня создавать архитектуру, которая простоит сто лет. Я отношусь к поколению людей, живущих дольше, чем их дома. Дома имеют срок годности. Они как машины. Их не надо чинить, их надо выбрасывать.

ДИ. Красивого старения не предполагается.

Григорий Ревзин. Сегодня многие элементы архитектуры имеют лицензированный срок жизни — все инженерные системы, системы вентилируемых фасадов, конструктивные элементы.

ДИ. То есть современная архитектура изначально обречена на быстрое разрушение.

Григорий Ревзин. Существуют таинственные процессы в экономике, которые не всегда понятно как интерпретировать. Современная экономика не разобралась, что недвижимость имеет цену в зависимости от срока годности. Когда вы смотрите на цены на вторичном рынке, вам трудно понять, простоит этот дом еще пятьдесят лет или десять. Цена зависит не от этого, а от расположения дома. Это значит, что деньги «не понимают» продолжительности эксплуатации. Про рынок машин они очень хорошо это понимают, а про рынок жилья нет. Возможно, это оттого, что время существования недвижимости меньше человеческой жизни, но значительно длиннее инвестиционного цикла. И деньги не могут это отрефлексировать. Есть вещи, перед которыми деньги пасуют.

ДИ. Это отраслевые риски.

Григорий Ревзин. На книжном рынке Шекспир лучше всех, но от этого он не становится дороже. Вообще, деньги обычно хотят разобраться в качестве. Если нет экономического смысла, остаются только внеэкономические: профессиональная этика архитектора, государственная регуляция.

ДИ. Сколько простоит Сколково и через какое время проект окупится?

Григорий Ревзин. Предполагается, что бизнес-структуры будут арендовать здесь помещения, и это окупит его за тридцать лет. Но как предсказать состояние российского инвестиционного рынка через тридцать лет?

ДИ. Наше время не оставит архитектурного наследия? Через сто лет исчезнет все, что было построено в эти годы?

Григорий Ревзин. В этом и был основной пафос борьбы со сносами исторических домов. Но за этим стоит экономика потребительского общества. По статистике, шестьдесят процентов людей заранее обеспечены жильем. Как их заставить покупать жилье, как ввести в инвестиционный рынок тех, кто имеет жилье. Либо рынок схлопывать, либо исходить из того, что население будет все время расти. Выход только один — встраивать в архитектуру механизм ее разрушения. И когда мы говорим, что современная архитектура быстро стареет, это запланировано и экономически осмысленно. Если она будет красиво стареть, то как же мы будем ее сносить.

ДИ. Таким образом, архитектура выражает дух времени, но не через эстетические категории.

Григорий Ревзин. Да, грубее, более простыми механизмами.

ДИ. Кажется, мы обнаружили национальную идею, выраженную в архитектуре.

Григорий Ревзин. Не думаю, что у Сколкова главная цель — демонстрировать свою временность и тленность, наверное, оно будет неплохо выглядеть в момент сдачи президенту.

Беседу вели Светлана Гусарова и Нина Березницкая

Фото ДИ: Светлана Гусарова

ДИ №4/2011