ДИ. Вы уже не единожды выступали куратором проектов, место демонстрации которых — окраины Москвы. Как возникла идея «Спального района»? Какова мотивация этих «хождений в народ»?

Марина Звягинцева. Первое — я сама живу в «спальном» районе и на себе ощущаю эту оторванность от арт-процесса, который сосредоточен в центре. То есть отдаленность от центра и есть мой бэкграунд. Второе — на выставки ходит одна и та же публика, перемещаясь из одной галереи в другую. И эта замкнутость арт-процесса для меня не комфортна. В то время как подавляющее число людей, а среди них и мои соседи, одноклассники и учителя моих детей, то есть те, кто живет со мной рядом и с кем я встречаюсь едва ли не каждый день, ничего не знают про современное искусство, хотя это очень насыщенное пространство. Получается, что современное искусство существует само по себе, а обычные люди — сами по себе. Они в курсе того, что происходит в театрах, кинематографе, музыке, балете, но только не в этой области. Вернее, для них современное искусство ассоциируется со скандалом. И им известны имена художников, которые с этими скандалами связаны — «Синие носы», Олег Кулик, «Война». Но когда говоришь им, что этим список не исчерпывается, например, есть еще Николай Полисский, Александр Савко, Олег и Ольга Татаринцевы, показываешь фотографии, они говорят: боже, это так красиво, и совсем не то, что мы думали. То есть моя первая мотивация — разрушить мифы о замкнутости современного искусства, о том что это искусство непонятно народу. Но я не думала, что стану заниматься этим так целенаправленно, что это будет серия выставок. Сначала мы с Сашей Пановым планировали только одну выставку на окраине Москвы, которая так и называлась «Спальный район». Она была групповая, и ее экспозиционный прием заключался в том, что произведения подвесили к потолку, а зритель смотрел на них снизу, лежа на надувных матрасах. Выставка вызвала резонанс. Людей «зацепила» эта история — «спальный» район существует как пустое пространство, и вдруг мы его начинаем насыщать современным искусством. Потом возникло желание выставить искусство непосредственно на улице. То есть пойти по пути всех европейских биеннале — превращать улицы в объекты искусства, преображая город и вовлекая в эстетическое переживание его жителей. Так возникла идея с кроватями (Проект «Спальный район» в рамках 3-й Московской биеннале современного искусства. См.: ДИ. 2009. №6. С. 138–140). Было интересно вырваться из выставочного зала и посмотреть, а вообще русский народ готов к тому, чтобы это искусство стояло на улице? Из семидесяти кроватей три стащили и одну разломали. Я считаю, что это небольшой урон, при том что в нашей стране таблички «Руками не трогать», «Не садиться» и подобные не проходят. Я видела, что в субботу, воскресенье толпы народа возле каждой кровати фотографировались и разыгрывали какую-то свою историю. Сначала я «дергалась» как куратор и как художник, которому жалко произведение. А потом поняла, что у нас такой менталитет — это нормально. Человеку хочется потрогать руками, и тогда он чувствует некую сопричастность, возникает коммуникация. Просто смотреть наши люди еще не готовы. Они должны почувствовать себя в процессе, тогда им становится интересно. После кроватей стало понятно, что это надо как-то двигать дальше. Я опять пошла в префектуру нашего Юго-Восточного округа и, поскольку был Год учителя, меня попросили сделать что-то связанное с этим. И тогда у нас с Пановым родилась идея — а почему бы не попробовать сделать выставку непосредственно в школе? Ведь школа — это пространство, где не изучают современное искусство. Дети, живущие далеко от центра, не могут без родителей поехать на Винзавод, в Гараж. Они не могут на это посмотреть живьем, только в Интернете, и вряд ли они будут настолько заинтересованы. Но когда я пошла по школам, то поняла, что там очень превратное представление о современном искусстве. Мне говорили: это же голые попы, это скандал. Я отвечала: нет, это совершенно другая история. Это красивые материалы. Давайте мы сделаем выставку из учебников, линеек, тетрадок, предметов, которые школьники видят вокруг себя и превратим это в арт-объекты. Удалось уговорить только руководство школы номер сорок пять, которая находится в Люберцах. Это первая школа за МКАДом. Директор Валентина Ивановна Завьялова сказала: «Я в этом ничего не понимаю, но, думаю, детям будет интересно». Мы воспринимали это как акцию, не рассчитывали, что продержимся долго. Продержались два дня. Мне повезло, что посмотреть выставку приехал правозащитник Юрий Самодуров, считающий язык актуального искусства значимым и уникальным языком культуры и коммуникации, без которого невозможно понимание современного мира. Самодурова выставка «зацепила», и он привел на нее Евгения Ямбурга, директора Центра образования номер сто девять города Москвы. А у Ямбурга уже был опыт, они с Самодуровым делали выставку «Книга художника» в библиотеке. Но библиотека — замкнутое пространство. А тут он получил наглядное представление, как это будет выглядеть, если искусство распространить по всей школе. И он сказал: делайте. Дал нам карт-бланш, и выставка разрослась вдвое. Пространство сорок пятой школы было такое же, но его не все можно было использовать, а здесь нам разрешили по всей школе распространиться, вплоть до кабинета директора. Выставка должна была простоять две недели. И две недели туда ходили толпы народу, в основном взрослые, чтобы посмотреть, а что такое современное искусство? А дети жили с этим две недели, и было интересно наблюдать, как у них меняется восприятие каждого объекта — либо они начинают принимать, либо отторгать. Вообще интересно, как дети реагируют на некоторые привычные нам вещи. Так, у них вызвало шок, что современное искусство задает вопросы, но не дает на них ответы. Они привыкли, что в учебном процессе им все объясняют. А здесь задали вопрос, а ответ нужно придумать самому. Для меня значима непосредственная реакция на произведение людей, которые не видят твой бэкграунд, не знают, что ты член такого-то союза, окончил такой-то институт, у тебя были такие-то выставки — им это все по барабану, они не знают, что тот художник крут, а этот нет, они реагируют непосредственно на произведение. Чистота восприятия очень важна для этих проектов. Некоторые художники читали лекции, объясняли свое произведение. Надо было видеть, с какими светящимися глазами они выходили после них. У Александра Панкина работа называлась «Мнимость черного квадрата». И он рассказывал про «Черный квадрат» Малевича, про свое восприятие. Дети заинтересовались, кто такой Малевич. Это уже достижение. К тому же ребята были поражены, что художник так разбирается в математике. А у Владимира Смоляра есть серия географических карт «Америки нет». И вот он им рассказывал о своем проекте на уроке географии… Любого художника, поскольку он общается со зрителем через произведение, непосредственный контакт сильно заряжает. Происходит какое-то переосмысление своего творчества.

ДИ. Только закончился этот проект, а вы уже с Юрием Самодуровым приступили к следующему из серии «Спальный район». Если можно, расскажи о нем.

Марина Звягинцева. Мы уже выходим на грандиозную историю. Называется проект «Дом художника «Южное Бутово/ Спальный район». Он пройдет как специальный проект от ГЦСИ на предстоящей Московской биеннале. В Южном Бутове есть прекрасный девственный ландшафтный парк. И его отдают нам под проект. Идея в том, чтобы построить Дом художника из строительных вагонов. Художник как бы гастартбайтер. Но вообще Дом художника — понятие широкое. Существует проблема сноса ЦДХ. Где будет у художников свой дом? Например, такой мифический проект «Южное Бутово». Каждый вагончик представляет собой выставочный зал. Внутри тематическая экспозиция. Плюс какие-то объекты под открытым небом. Все вагончики будут располагаться на четырех подиумах, словно они приплыли на плотах, временно оккупировали территорию и потом могут так же плавно переместиться куда-то еще. То есть здесь идея временного пребывания художников в пространстве, которое он преобразил, изменил менталитет жителей, если смог, и потом может точно так же уйти. В замысле сотрудничество художников с организациями, людьми, которые живут в этом районе (автор идеи мифологии проекта Юрий Самодуров). Чтобы каждый проект перекликался с тем, чем живет Южное Бутово. Например, студенты МАРХИ под руководством Евгения Асса и Никиты Токарева разработали специальный архитектурный проект Дома творчества для Южного Бутова.

ДИ. Это уже можно назвать искусством взаимодействия, когда обычные люди становятся не просто зрителями проекта, а его создателями.

Марина Звягинцева. Проект искусствоведа Натальи Гончаровой «Реконструкция прекрасного» предполагает непосредственный контакт художников с жителями. Так, Андрей Кузькин будет работать с ребятами из реабилитационного центра для проблемных детей, а Александр Петлюра — делать какой-то проект с жителями одного подъезда. И еще Алла Елесина и Наталья Фомичева возведут совместно со школьниками района панду из мусора. По сути, это творческая мастерская, которая будет работать все три недели выставки. Шутов бросил лозунг: каждому району свой Байконур! То есть люди, которые живут в Бутове, под его руководством построят ракету. Здесь не как с кроватями — мы к вам приехали и поставили, а вы смотрите и можете фотографироваться. В Бутово мы приехали преобразовывать район вместе с вами. В школе, кстати, такой шаг уже был сделан. Часть проектов создавалась совместно с учениками. Ученик Павел Пухно сделал «Классные мемуары» — вывесил свои дневники с первого по десятый класс, Василий Кармазин и Дарья Зорина сделали объекты из своих учебников. Несколько учеников под руководством Тани Антошиной сделали «Фразеологический словарь». То есть такое взаимодействие уже было. И Владимир Смоляр с этими детьми на «Ночь музеев» сделал проект в Третьяковке. Но там была другая история. Это школа, и все как бы внутри учебного процесса, а здесь люди из разных мест: жители подъезда, строители из СУ-155. То есть обычные люди будут непосредственно участвовать в работе над проектом. Когда два года назад мы делали проект с кроватями, меня с таким предложением из префектуры выгнали бы взашей, а сейчас, когда слава о «Спальных районах» распространилась и люди понимают, что это круто, это работает, что это искусство интересно, нам всячески содействуют. В Южном Бутове мы с Самодуровым приходим и говорим: нам надо это и это. И нам отвечают: пожалуйста! Проект расширяется и, слава богу, есть куда. Значит, мы не зря работаем, сознание меняется. Сейчас пока проще разговаривать с людьми, живущими за МКАДом. Они не так зашорены, и им нечего терять. У них пустое пространство, их дальше не сошлют. Но как я пробивала кровати, ходила в префектуру и получала по шапке и как я сейчас работаю — не сравнить. И название «Синие носы» уже никого не пугает. Помню, в школе мне сказали: только не «Синие носы!» Я говорю: ребята, но у них такой красивый «Кухонный супрематизм». Что вы, это скандальная группа! Одно название людей приводило в шок.

ДИ. Многие считают, что современное искусство несет критический импульс, провоцирует. В чем провокативность «Спального района»?

Марина Звягинцева. Все провокационные темы уже «истоптаны». Но оказывается, если в России вынести современное искусство в открытое городское, достаточно агрессивное пространство, это уже провокация. И вообще, чтобы выйти на улицу и выставить свое произведение там, где его могут сломать, надо быть смелым человеком. Это гораздо сложнее, чем выставляться в подготовленном зале.

ДИ. Вы наверняка помните «Арт-Клязьму». Чем отличается проект «Южное Бутово»?

Марина Звягинцева. Тем, что люди на Клязьму ехали специально, на арт-фестиваль, знали, куда едут и зачем. А «Спальный район» рядом с их домом. В чем для меня личностное ощущение этого проекта? Я живу на окраине. Центр где-то далеко. Как сделать так, чтобы центр находился рядом с моим домом? Перевернуть психологию. Чем мне импонирует Ямбург — он превратил обычную школу на окраине в центр притяжения. Человек живет спокойно на периферии, ездит на работу в центр, и вдруг рядом с его домом появляется что-то необычное, и уже к нему едут посмотреть это необычное, и у человека меняется отношение к своему дому. Если ко мне едут, значит, я в центре. «Спальный район» — попытка разбудить человека, который живет в «спальном» районе и думает: моя хата с краю. Это изменение психологии: от тебя что-то зависит, что, мне кажется, важно и чисто по-человечески вдохновляет.

ДИ. Проект все более институализируется. Вы воспринимаете это как плюс?

Марина Звягинцева. Для художников — участников проекта это важно — быть в контексте арт-процесса. И мне кажется, что еще лет пять, и подобных проектов puplic art станет очень много, это направление будет развиваться. Уже сейчас такие истории начинают появляться там-сям. Пройдет лет пять, и арт-объекты на улице, как и на Западе, станут нормой нашей жизни. И люди не будут спрашивать: а что такое современное искусство?

ДИ. Нет желания полностью сосредоточиться на кураторстве?

Марина Звягинцева. Нет. У каждого художника индивидуальное развитие. Когда я начинаю работать как куратор, у меня появляется смелость делать более крупные проекты. К тому же все мои работы имеют какую-то корреляцию со словосочетанием «спальный район». Началось все с того, что я сама сделала кровать, над которой повесила блок. Отсюда и идея поставить кровати на улице. Но я не придумаю много кроватей. А если взять семьдесят художников… Идея поработать с панцирными кроватями родилась из моего объекта. Скажем так, как художник я расширяюсь благодаря кураторству. Кураторство обогащает. Художники же работают в разных жанрах и техниках. Так и кураторство — один из видов деятельности… Я здесь работаю не только со своими произведениями, но и с чужими. У меня и родилась идея поставить вагончики. Вагончик — некий модуль. Это художественное решение. Я здесь как художник самовыражаюсь. Когда я смотрю, как другие работают с разными материалами, у меня возникают свои идеи. Я не могу одна продвинуть идею «спального» района, не могу одна заполнить целый парк Южного Бутова, я пока не Коля Полисский — мне «слабо». Я не могу одна заставить приехать пол-Москвы на окраину, поэтому мне нужна команда единомышленников. Для меня важна еще и энергетика

«Спальных районов». Я получаю от этого заряд. Здесь происходит мой творческий рост. Я начинаю понимать пространство, как его организовать. Мне эта задача интересна как художнику — освоить новое, чужеродное пространство, пусть не только с помощью своих работ. Для меня это вызов.

ДИ. Сколько в Бутове участников?

Марина Звягинцева. Человек пятьдесят. Еще зависит от того, разрешат ли нам расписывать колонны легкого метрополитена, которые проходят через парк. Если разрешат, еще добавятся люди.

ДИ. А что после Южного Бутова?

Марина Звягинцева. Когда мы делали школу, идея Бутова уже возникла. А сейчас не знаю, каким будет следующий шаг. Пройдет, увидим реакцию, и будет понятно, куда дальше развиваться. Хотя есть предложение попробовать в Питере сделать. «Спальные» районы есть везде. По сути, вся наша страна — большой спальный район, разбудить который под силу актуальному искусству.

Беседу вела Лия Адашевская Фото ДИ: Константин Чубанов

ДИ №4/2011