В России появился ряд авторов, использующих символический багаж науки. Яркий представитель этого движения — Александр Панкин, который визуализирует теорию чисел, создавая иррациональные произведения. Можно вспомнить о московском проекте «Лаборатория», обращенном к науке как к загадочному для большинства художников и зрителей действу. Из современников Катран так же выделяет Анатолия Осмоловского и Арсения Жиляева, чье искусство, правда, обращено не к точным наукам, а к социологии.

Сам же Сергей Катран пошел по пути изобретения приборов — объектов, наглядно и неожиданно презентующих самые общие, ставшие привычными категории. Он создает простейшие механические устройства, иллюстрирующие фундаментальные понятия — время, возникновение формы, зарождение жизни и т.д. Ему удается редуцировать столь сложные феномены таким образом, что они получают пространственную локализацию, обретают возможность воспроизведения устройствами, приводимыми в действие с помощью зрителя.

Наиболее разработана художником тема времени. «Время сейчас настолько спрессовалось, что его можно разрезать ножом. Недостаток его в современном мегаполисе очевиден», — говорит Катран и создает конструкции, элементами которых становятся песочные часы, колбы, напоминающие тибетские молитвенные барабаны. Эти и подобные им предметы широко использовались в изобразительных рядах с начала эпохи модернизма. Дадаисты и сюрреалисты дополняли их своими графическими или поэтическими комментариями. Катран отказывается от «литературного» украшения, комментария, стремясь выявить самодостаточную поэтичность и многозначность классических форм, которые были созданы задолго до него. Работа художника может быть истолкована как очередная попытка алхимического действия, но Катран дистанцируется от этой традиции. Его интересуют не метафизические трансформации, а поэтические образы. Если, скажем, увлеченный алхимией философ и мистик Евгений Головин, пытаясь приблизиться к сути первоэлементов, под видом поэтических текстов создавал метафизические трактаты, то Катран заведомо уходит от мистицизма, стремится к поэтическому отображению реальности.

В его системе первоэлементы — не стихия, а объективные понятия, созданные в научных лабораториях Нового времени. Художник не архаичен, даже актуален. Он создает приборы, которые генерируют, ускоряют, накапливают вневременные эманации. Например, «Гравитационный уплотнитель времени (ГРУВ 1)». В прозрачном кубе находятся 144 штуки десятиминутных песочных часов. Если перевернуть объект, за 10 минут суммарно в часах пересыпается ровно столько песка, сколько умещается в сутках. Таким образом, художник освобождает для нас 24 часа. Катран также изобрел «Колесо времени» — диск постоянно находится в движении, песок в часах перманентно пересыпается. (Оба эти объекта были представлены в июле на совместной со шведской художницей Екатериной Сисфонтес выставке «InTime»). На стадии разработки турбина, которая поможет освободить пять или десять лет. При определенном финансировании, отмечает художник, можно создать целую станцию по производству свободного времени.

Есть у Катрана и объекты, как бы выпадающие из основного потока. Например, появляется огромная спичка, которой можно пользоваться, или сваливается обелиск из кубриковской «Космической одиссеи», снабженный кукушкой из маятниковых часов. Свободная трактовка научных концепций проявляется в проекте «Стулья Фибоначчи». Два ряда стульев, черные напротив белых, опираются ножками на теннисные мячики, количество которых возрастает в соответствии с упомянутой числовой последовательностью. Источник гармонических построений (в том числе золотого сечения) в игровой и доступной форме представлен тут же — шахматные фигуры и музыкальное сопровождение (произведения Владимира Мартынова).

Катран сознательно имитирует процесс изобретательства, чередуя последовательную работу по улучшению объектов — приборов и внезапные озарения — единичные результативные акты. Художник занимается не метафизикой, а тонкой эстетической игрой, создает театр изобретательства. Он находит способ уйти от несколько приевшегося концептуализма в область, лишенную рефлексии, сферу чистой игры.

Казалось бы, можно упрекнуть его в сознательной редукции, упрощении искусства, если бы его объекты не обладали апофатическими свойствами. Они вызывают у зрителя невольную рефлексию, которая, казалось бы, не предусмотрена самим объектом, находится вне поля обозначаемых им смыслов. Собственно, это главный признак мастерства Катрана как художника — способность локализовать сложные понятия, создавать особые точки напряжения.

В роли изобретателя Катран претендует на право рассуждать о связи вещей, сущность которых никогда до конца не прояснится. Эта позиция открывает свежий своеобразный подход к искусству. Интересно, что художник одновременно игрок и стратег. Слияние мистицизма и его последовательного, рационального развития, казалось бы, путь очевидный, но редко реализуемый. Для зрителя же в первую очередь интересны энергия и уверенность, с которой художник занимается своим делом, тем более что современный мир, современное искусство насыщены различного рода синтезами, экспериментами. Материал этот настолько богат, что располагает не только к творчеству, но и к его экспроприации и переосмыслению, к тому, что мы называем постмодернистской традицией. Катран уходит с этой проторенной дороги, занимаясь отчаянным изобретательством, а отнюдь не потреблением.

Граница меж д у наукой и творчеством отчетлива, художник описывает ее так: «Искусство отличается от науки тем, что в искусстве ты никому ничего не должен доказывать». Но и в том, что мы зовем искусством, художнику недостаточно только формы, красота не является исчерпывающим определением художественного. «Работа готова, когда она взаимодействует со зрителем. Нет зрителя — нет искусства». Для того чтобы найти зрителя, художнику приходится заниматься самоанализом, «автоархеологией», по выражению Владимира

Мартынова. При этом Катран признает, что конечный продукт усилий индивида в искусстве, в отличие от других областей человеческой деятельности (будь то медицина, математика, религия и т.д.), может быть бесполезен для человечества. Тут мы вспоминаем Марселя Дюшана, искусство реди-мейда.

Сергей Катран находится в постоянном движении, цель которого — объект, способный к устойчивому существованию во временном потоке, омывающем его, но не способном разрушить. Катран придерживается столь редкой сейчас позиции, что усилия художника могут изменить мир. «Не цель ли это художника?» — спрашивает он. У вас есть что возразить?

ДИ №5/2011