Жанр книги художника (Livre d’Artiste) недаром привлекает мастеров актуального искусства. Есть известная провокативность и особый творческий искус в задаче создать в традиционной, если уже не археологической, книжной форме собственный артефакт, становящийся автономным художественным объектом. Книги с поэтическими текстами, предоставляя большее поле для импровизации, занимают в этом кругу особое место. Подход Владимира Наседкина, художника аналитического склада, исключает это искушение свободой. Предпочитая «парению в эмпиреях» вдумчивый, ответственный путь, соотносящий собственный визуальный опыт с мировой художественной традицией, он не просто создает свой пластический ряд в pendant к стихотворному оригиналу, но и сопрягает их множеством хоть и не буквальных, но от того не менее убедительных связей и аллюзий.

Это отчетливо заявлено уже в выборе техники. Гравюра на дереве появилась на заре XV века именно на венецианских берегах. Мастерски используя ее богатые возможности в передаче тональных переходов цвета, позволяющие передать «фактуры» неба, воды и земли, художник намеренно остается в рамках черно-белой палитры. В серебристом тоне гравюр возникает та узнаваемая венецианская дымка, та влажная взвесь, что обволакивает этот город, стирая на удалении многоречивые подробности его фасадов и яркую цветность жизни его улиц и площадей. Рукотворные штрихи и естественный рисунок самшита образуют чреватый многими ассоциациями ландшафт, и даже случайные дефекты дерева художник превращает в изящное напоминание, намек, за которыми считываются то венецианский городской силуэт с абрисами церквей и соборов, то неожиданно возникающие и растворяющиеся, словно призраки, контуры летящей чайки или одинокого гондольера.

Однако при всей органичности исполнения и фрагментарности образов гравюры Наседкина начисто лишены случайности. Все элементы четко отделены друг от друга контурными линиями и сопоставлены по контрасту, как негатив и позитив. Композиции подчеркнуто структурны и минималистичны, что сближает их с хорошо известными, не раз выставлявшимися и приобретавшимися музеями Европы и Америки сериями его гравюр «Берег моря» (1994) и «Хакасия» (1991—1992). Выполненные в той же технике, они уже почти двадцать лет назад заявили об особой авторской манере работы на торцовых досках, позволяющей в абстрагированной, обобщенной форме передавать не только водную гладь, зыбь на ее поверхности, но и угадывать силуэты, ассоциирующиеся с ритуальными рисунками древних пещер. Но главное их родство с нынешним проектом состоит в том парадоксальном на первый взгляд умении художника, во многом определяющим по сей день его творческое лицо и место в современном художественном процессе, — сочетать метафорическую созерцательность с точной, практически топографической «привязкой к местности». В данном случае гравюры передают авторское видение особого пространства Венеции — одновременно физического и умозрительного, сегодняшнего и вневременного, того уникального пространства, которое существует только здесь — на границе земли, неба и огромной водной глади.

Из этого единства метафоричности и топографической точности возникает ощущение погружения в материковые пласты культуры конкретного genius loci, которые переживаются как личный опыт.

Пожалуй, именно здесь возникает то родство, что прочно связывает гравюры, созданные под впечатлением «Венецианских строф», со стихотворным текстом и позволяет говорить всерьез о художественном проекте как о книге. Иосиф Бродский — один из самых трудных авторов для прямых визуальных параллелей, недаром большинство иллюстраций к его текстам (может быть, только за исключением собственных) нельзя признать хоть в какой-то степени убедительными. Но работы Наседкина и не балуют прямыми аллюзиями. Просто в их броских силуэтах и контурах, подчеркнуто вдруг возникающих из серебристого марева гравюрных листов, есть та же острота и обнаженность взгляда, что и у поэта, некогда выхватившего и накрепко запечатлевшего в слове и «мокрую коновязь пристани», и «скрипичные грифы гондол», и «золотую чешую всплывших в канале окон». При этом как в строфах, так и в гравюрах именно конкретика играет роль метафор, из-за чего утрамбованный культурной памятью и шумный поныне город превращается в загадочный континент, почти такой же, как Антарктида в проекте Александра Пономарева

«Первая биеннале современного искусства в Антарктиде», в рамках которого «Венецианским строфам» Владимира Наседкина впервые суждено увидеть свет. Но опять-таки значимо и важно, что книга начнет свой путь именно во все и всех обнимающей Венеции, соединяющей несоединимое, как это происходит во вдохновленных ею мирах выдающегося поэта и великолепного художника.

ДИ №5/2011