«Это описание, — отмечает Вальтер Беньямин, — представляет собой одну-единственную развернутую метафору деятельности поэта. <…>Старьевщик или поэт — оба заняты отбросами»2. Именно эта мифология невольно вспоминается на выставке петербургского художника Вадима Воинова «Фабула предмета» в Московском музее современного искусства, показанной в рамках параллельной программы Московской биеннале современного искусства. Творческий метод художника, собирающего материал для своих произведений в заброшенных, расселенных домах или просто на городских улицах, почти буквально отсылает к фигуре старьевщика-поэта.

Функциоколлажи — так Воинов называет свои произведения. Он составляет их из осколков исчезнувших жизней, из случайно уцелевших фрагментов бытовых предметов, документов, фотографий, разной печатной продукции. Эти разрозненные и разноплановые следы человеческого существования и культурных традиций художник организует в своеобразные микроистории, превращает в лаконичные и вместе с тем яркие метафоры. Посетители, попадая на выставку, оказываются в роли археологов, производящих «раскопки» в собственных памяти или воображении. Рассматривая ассамбляжи Воинова, они невольно совершают путешествие в прошлое, раскапывая, оживляя круг воспоминаний и ассоциаций, которые вызывают истории, рассказанные художником через комбинацию предметов.

Важно, что Воинов настаивает на руиниро­ванности, сохранении следов, оставленных на предметах временем. «Пятна, прорывы, обломы, руинированное состояние и любого рода поражения, по-моему, являются яркими знаками времени и судьбы каждого из компонентов функциоколлажа»3, — утверждает художник. Все эти следы времени не только создают определенное настроение, особую атмос­феру или ощущение дистанции. Они связывают произведения художника с особой постмодернистской чувствительностью, располагают их в пространстве актуального, сегодняшнего ощущения времени, истории. Фрагментарность, неполнота предметов всегда сигнализирует об утрате, окрашивая их созерцание меланхолическим настроением. Такие «знаки времени и судьбы» на предметах неизменно отсылают к классическому для искусства мотиву руин, с одной стороны, связанному с меланхолией, а с другой — ставшему эмблемой аллегорического мышления4. Крэг Оуэнс в известной статье «Аллегорический импульс: к теории постмодернизма» считает возврат к аллегорическому мышлению одним из знаковых для культуры второй половины ХХ столетия. Он отмечает присутствие аллегорического мышления в разных произведениях современных художников, где есть двойное кодирование, где сквозь один «текст» просвечивает другой, где произведение нарочито «оттягивает», замедляет рождение смысла, предлагает только «фрагменты или руины, которые должны быть дешифрованы». «Фрагментарность, несовершенство, неполнота неизменно притягивают аллегорию. Эта близость находит свое наиболее полное выражение в руинах»5. Не только заведо­мо скрытая полнота смысла, но и программная неполнота, несовершенство и фрагментарность формы в современном искусстве обнаруживают его тяготение к аллегории. Этот «аллегорический импульс» присутствует и в работах Воинова. В его функциоколлажах всегда есть двойной код, «историческое» в них предстает в момент развоплощения, рассеивания, перехода в «природное» — в банальный предмет, в чисто фактурные эффекты старого материала. Однако фабулы его ассамбляжей выстроены так, что возможно и обратное движение от материала, материи к истории (и к малым историям отдельных человеческих жизней, и к большой истории страны и культуры). Переплетение разнородного, случайные совпадения, спонтанные аналогии, непреднамеренные параллели — важные компоненты творчества художника. Все это освобождает его произведения от прямолинейности, одномерности. Фабулы его историй, их смыслы только мерцают, ускользая от окончательного схватывания, от фиксации.

«Фабула предмета», которую Воинов умеет извлечь из разных объектов, связывает его коллажи со словом, заставляет просвечивать литературный, нарративный, словесный пласт за различными сочетаниями предметов. Подобное «вторжение изобразительных искусств в область искусств “речевых”» также принято считать одним из сущностных признаков аллегорического мышления. Ассамбляжи Воинова превращаются в постмодернистские аллегории постоянного мерцания исторического и природного, памяти и забвения, музея и свалки, искусства и быта.

Художник работает с традиционными техниками и методами искусства ХХ века — ассам­бляж и найденные объекты (found object). Однако эти «классические», исторические способы создания модернистского искусства он существенно переосмысливает, меняет в них акценты, наделяет двойным кодом. Функциоколлажи художника — это не только размышления об истории страны и человека, о разрушительном времени, об эфемерности человеческой жизни, но и о самом искусстве ХХ столетия. Цитаты или, точнее, намеренные ссылки на стилистику, например, русского беспредметного искусства или на конструктивистские ассамбляжи начала прошлого века, помещаются в пространство руин и исчезающих следов. В этом пространстве они представляют уже не столько стратегии проектирования или конструирования реальности, изначально присущие этим направлениям в искусстве, сколько ностальгические и меланхолические раздумья о судьбах самого авангардного искусства.

Функциоколлажи Воинова — материал выигрышный и одновременно достаточно сложный для куратора. Разместить в пространстве такой чрезвычайно насыщенный, активный и вместе с тем ускользающий материал — задача не простая. Куратор выставки Ирина Карасик блестяще справилась с этой задачей. Она создала отчетливую, почти математически выверенную и продуманную экспозицию, где каждый ассамбляж обладает автономным пространством, в котором разворачивается его собственная история, где паузы между работами не воспринимаются как пустоты, а задают определенный ритм и темп и зрению, и пониманию. Вместе с тем выставка воспринимается как целостное высказывание. Именно такая рациональная и жесткая структура экспозиции позволила куратору не потерять или нивелировать сложную, игровую и одновременно аналитическую природу ассамбляжей художника.

Выставка Вадима Воинова (а это его первая персональная выставка в Москве) еще раз блестяще продемонстрировала московской публике свойственные петербургскому искусству качества — игровой характер, артистизм, визуальную эффектность и вместе с тем строгую и изысканную манеру мыслить, аналитичность и отчетливость.

1Цит по: Беньямин В. Шарль Бодлер. Поэт в эпоху зрелого капитализма // Беньямин В. Маски времени. Эссе о культуре и литературе. СПб., 2004. С. 140.

2Там же.

3Воинов В. Функциоколлаж // Вадим Воинов. Фабула предмета. СПБ., 2008. С. 21.

4 Беньямин В., чья интерпретация аллегории стала своеобразной классикой для исследователей, подчеркивал глубокую связь аллегории и руин: «В царстве мысли аллегория – то же, что в царстве вещей – руины» (Беньямин В. Происхождение немецкой барочной драмы. М., 2002. С. 185).

5Owens Craig. The Allegorical Impulse: Toward a Theory of Postmodernism // The Art of Art History: A Critical Anthology. Ed. by D. Preziosi. Oxford University Press, Oxford — New York, 1998. Р. 318.

ДИ №6/2011