Представленный далее текстовой микс, симулирующий по ряду причин невозможную сегодня в реальности беседу, — почти произвольное соединение фрагментов из четырех статей участников классического состава группы «Программа ESCAPE» (Валерия Айзенберга, Богдана Мамонова, Антона литвина, лизы Морозовой), в которых художники осмысляют пережитый ими опыт сообщества.

ВАЛЕРИЙ АЙЗЕНБЕРГ. В 1999 году в Капернауме у озера Кинерет состоялась случайная встреча — передо мной в белой майке с иерусалимским крестом на груди возник Богдан Мамонов. В тот момент мне почему-то вспомнилась его картина «Яблоко» со знаменитой молодежной выставки 1986 года. Яблоко было таким же красным, как и крест. Я сказал об этом вслух и, таким образом «подсластив пилюлю», предложил сотрудничать. Мое предложение не было случайным — меня уже давно интересовала коллективная деятельность. Ведь, как утверждал Жорж Батай, «ни одно существо неспособно… в одиночку исчерпать свое существование». Весной 1999-го я перестроил свою мастерскую. В результате часть помещения превратилась в белый куб размером 20 кв.м. Я назвал его галерей «ESCAPE» и сразу же сделал выставку документации своего перформанса, который показывал на «Арт-Манеже-97». Программа ESCAPE началась фактически с этой выставки и встречи в Капернауме.

БОГДАН МАМОНОВ. …феномен «встречи» становится доминирующим в творчестве ESACAPE на годы. Это, конечно, встреча со зрителем. Но это и вечная встреча друг с другом, постоянное яростное прояснение позиций, выяснение отношений, возможное только в семье, где близость больше, чем дружба, совместный секс или даже производство. Лиза Морозова. Валерий Айзенберг. Антон Литвин. Богдан Мамонов. Четыре художника с разными эстетическими взглядами, пристрастиями и опытом, работающие в разных жанрах. Четыре человека с разными характерами, профессиями и образованием, разного пола, возраста, гражданства, вероисповедания и уровня достатка (список различий можно продолжать). «Четыре четверти» — так называлась одна из наших автобиографических работ. Эти четыре части, похоже, так никогда и не составили целостного единства, оставшись диссонансным «хором» (или «квартетом»). Но если он и был сколько-нибудь гармоничен, то именно в своей диссоциированности.

ВАЛЕРИЙ АЙЗЕНБЕРГ. Основной установкой Программы стала идея, что все четыре члена имеют одинаковое право голоса, включающее право вето. Возможно, это одна из причин, почему жизнь в группе была подобна хождению по лезвию бритвы. С одной стороны, каждый, пребывая в равноправии, видел себя самостоятельным художником, а с другой — жить без трех остальных не мог, хотя сам себе в этом не признавался. В недрах группы ходил лозунг «Мы собрались не жить, а работать!» Парадоксально, но пока были хоть какие-то признаки человеческих отношений, как-то: теплота, доверие, взаимопомощь, прощение мелочей, удавалось сохранять коллектив и добиваться успеха. Как только лозунг заработал, группа распалась.

АНТОН ЛИТВИН. Почему мы распались — не тема моей рефлексии. Я рассматриваю ESCAPE как союз четырех людей, которые собрались вместе для того, чтобы заниматься искусством, но в один прекрасный момент, а именно летом 2003 года, искусство перестало рождаться в недрах группы. Оно закончилось. Как мне кажется сегодня, кризис в творчестве Программы начался во время работы над проектом «Куда дует ветер?» для «Арт-Клязьмы». Мы уверенно декларировали, что «ESCAPE» — вирус. Но этот зрелищный проект оказался слишком сильным вирусом. В первую очередь для нас самих. Или точнее будет сказать, что «ESCAPE» сама заразилась вирусом, вирусом компромисса.

ВАЛЕРИЙ АЙЗЕНБЕРГ. Деятельность группы до 2006 года характеризовали четыре особенности: 1) отсутствие явной преемственности с существовавшими в Москве направлениями; 2) перформансный тип почти всех проектов; 3) коммуникативные интерактивные практики как в самих проектах, так и в характере взаимодействий внутри группы и с окружением; 4) эфемерность продукта творчества. Но основным в эскейпе является отказ (уход) от авторства. Поэтому-то и работы подписывались — «Программа ESCAPE», без указания фамилий.

АНТОН ЛИТВИН. …главная драма сегодня заключается в том, что ни один из членов группы не готов подписаться под ее проектами. Все принимали участие, но сказать: да, этот проект мне нравится, и я готов включить его в свое личное портфолио... Для меня это от силы два-три проекта. О чем это говорит? О том, что в каждом проекте моего настолько мало, да и эта малось до такой степени искажена, перемолота и упрощена (или, наоборот, усложнена), что фактически не имеет ко мне никакого отношения. И так для всех. В результате исчезла личная ответственность каждого. ESACAPE приучил к безответственности. К тому, что проще согласиться со всеми…

ВАЛЕРИЙ АЙЗЕНБЕРГ. Нестабильность внутригрупповых отношений отчасти неосознанно использовалась при создании проектов. Практически все они делались не по определенному плану, а спонтанно, в зависимости от коллизий в группе. Это напоминало работу художника-импрессиониста, у которого результат полностью зависит от погодных условий и настроения. В случае группы меняющееся настроение было следствием индивидуализма, доходившего до аутизма, мнительности, самомнения, гипертрофированного честолюбия и других комплексов, а погодные условия — это внешняя среда, то, что мы называем «общество», то, что соблазняет, искушает, заставляет и стращает. Несмотря на постоянные декларации независимости и обращения к отдельному зрителю, манифесты вирусной и нонспектакулярных практик, борьбу с диктатом авторских прав, деятельность группы полностью зависела от социума. Подготовка проектов сопровождалась бурными сценами…

ЛИЗА МОРОЗОВА. Находиться внутри этой многоголосицы было нелегко. Цена совместности — постоянное отстаивание своего права на существование. В этом отношении наша групповая работа напоминала известный перформанс М. Абрамович и Улая, в котором они кричали друг на друга до потери голоса.

АНТОН ЛИТВИН. В середине 2004 года, когда со стороны казалось, что это время расцвета группы, в ее истории еще не случилась даже Венецианская биеннале, у меня возникло ощущение топтания на месте. Мы собирались раз в две недели на пару часов у Валеры в мастерской обсудить проекты, но на самом деле это были пустые разговоры. ESCAPE остановилась в своем развитии. Никакого движения вперед. И в результате этого топтания произошел очень болезненный для меня переход к эстетике нарциссизма, когда все проекты стали рассказывать о внутренней жизни группы, хотя формально это подавалось как эстетика коммуникации.

БОГДАН МАМОНОВ. Здесь надо вести речь прежде всего о производстве отношений. Стремление создать сообщество, которое оказывается принципиально невозможным. Может быть, отсюда ошеломляющее стороннего наблюдателя нелюбопытство, полное равнодушие к внешнему миру, параллельным культурным практикам, социальным проблемам общества. Когда ESACAPE, словно на миг опомнившись, отвлекается от перманентного «семейного скандала», вдруг поднимает голову и пытается высказаться на актуальную тему, будь то взрыв в Нью-Йорке или проблема терроризма, получается либо плохо скрытая ирония над собственным бессилием (проект XI–IX), либо нестерпимая театральщина («Художник, убитый под картиной…»). И напротив, все лучшее, что сделала группа, — это тематизация собственных комплексов, бесконечного «расчесывания» обид и нереализованных амбиций. Собственное «внутреннее подполье» оказывается для Программы единственной питательной средой, в которой участники достигают подлинной актуальности и реальной включенности в интернациональную проблематику.

ЛИЗА МОРОЗОВА. Не удивительно, что группа в конце концов распалась. Большая часть ее участников сейчас говорят о нашем поражении. Мне же неожиданно для себя самой удалось, оглянувшись назад, отстраниться и увидеть опыт ESCAPE не как неудачу, а как нашу победу. Как проект, быть может, нелепый с точки зрения социальной и карьерной, но красивый этически, поэтически и экзистенциально. Мне видится большой и самодостаточный смысл уже в том, что этот эксперимент имел место, причем довольно долго. Мы свободно собрались, чтобы своими силами и на собственном примере доказать, что невозможное возможно.

ВАЛЕРИЙ АЙЗЕНБЕРГ. Для Программы было характерным использование и сочетание различных жанров и направлений, группа не «озадачивала» себя выстраиванием жесткой линии и созданием своего стиля. А как известно, узнаваемость является обязательным условием коммерческого успеха. И хотя во время многочисленных совещаний постоянно всплывал вопрос коммерции, продолжалось упорное создание неудобных для продажи работ. Каждый следующий проект делался как бы с чистого листа. И даже когда артефакты (материальный продукт) появлялись, группа как бы стыдилась этого и «уничтожала» их. Картины и объекты исчезали мистическим образом. Можно сделать на первый взгляд совершенно абсурдное предположение, что целью членов Программы было стирание следов своего существования. Тотальная зачистка. Делались титанические усилия, дабы произвести продукт, но… интерес к произведенному полностью пропадал к моменту следующего «возрождения» активности (пугающе серьезной).

БОГДАН МАМОНОВ. …возникновение ESCAPE можно рассматривать как последнюю попытку вернуть искусство в России к его авангардным истокам или, как писал один из членов команды в раннем манифесте группы, вернуть искусство к «голоду и любви». Одна из причин «поражения» группы кроется, несомненно, в том, что она оказалась «неспособна» влиться в мир рынка, который наконец-то возобладал в России. «Неумение» сделать продукт, востребованный новым правящим классом, было, конечно, не просто отсутствием профессиональных навыков, но принципиальным отказом от включения деятельности художника в сферу производства товаров и услуг. Но разве это не служит дополнительным свидетельством того, что ESCAPE действительно сохранила верность идеалам авангарда.

ЛИЗА МОРОЗОВА. Хотелось бы надеяться, что всем вместе нам удалось немного сдержать неизбежное наступление гламура и коммерции в искусстве. Система оказалась сильнее, но мы, пусть ненамного, продлили жизнь тому, что любили (при том, что каждый любил свое): московский акционизм, классический перформанс и боди-арт, опыт андеграунда и апт-арта 1980-х. Мы оттянули их агонию, став промежуточным звеном между 1990-ми и 2000-ми. Побороть систему было не в наших силах, но, как говорил герой Кена Кизи, «мы хотя бы попытались».

АНТОН ЛИТВИН. На «Арт-Клязьме» мы выступили не как группа, у которой есть позиция, а как хедлайнер. И проект со стриптизершей никакого отношения к искусству не имел. Он был вызывающе прямолинеен. И самое отвратительное, что в медийном отношении он был суперуспешен. С этого момента методология производства проектов ESCAPE изменилась. Это было не продуманной позицией, а следствием вируса компромисса. Теперь мы всего лишь производили художественный продукт и жили художественной жизнью. Но жить художественной жизнью и заниматься искусством — разные вещи. Можно рисовать картины, которые будут художественным продуктом, но не искусством. Можно ходить на все тусовки и быть знакомым со всеми критиками, кураторами, галеристами, при этом не быть востребованным никем из них. Это художественная жизнь, но не подтверждение твоего собственного актуального статуса художника.

…Что самое простое, что могли себе позволить четыре художника, собравшись вместе? В чем проще всего найти компромисс? Сделать проект про самих себя! У каждого есть роль, каждый задействован, никто не обижен, и все довольны — всех показали по телевизору. Если плакаты, то четыре, если фигуры, то четыре, и т.д.

ВАЛЕРИЙ АЙЗЕНБЕРГ. Проект «Головокружение» и следующий за ним «4/4» были адекватны положению дел в группе. Каждый член группы самостоятельно придумывал свою часть и сам ее выполнял, а все собиралось подобно конструктору. Эти работы стали жертвой «одной мысли» — долгие и напряженные обсуждения, во время которых сложный и многоуровневый вариант проекта в итоге вырождался в четыре фразы, по одной на каждого. В 2005-м группе предложили представить проект на Венецианской биеннале в российском павильоне. Знаменательно, что куратор предложила придумать проект каждому в отдельности, а не всем сразу, а после этого выбрала один из них. Мотивов у членов Программы для совместных творческих поисков уже не оставалось.

ЛИЗА МОРОЗОВА. Программа ESCAPE с самого начала работала на самоуничтожение и в этом смысле была обречена на смерть. Если группа «Радек» в одной из своих работ вместе со зрителями по очереди держала один и тот же аккорд, то все вместе мы как будто держали нажатой клавишу «ESC». В этом и была наша програмность — ускользать от создания произведений, от сотрудничества с институциями, от «влипания» в любую систему. Для меня тематика лучших жестов ESCAPE в чем-то близка перформансам Бас Ян Адера с его вечными падениями, запрограммированными неудачами и смертью в конце. Неслучайно последние три проекта ESCAPE также посвящались нашей смерти («Too long to ESCAPE», «Stem by stem», «Треугольник»), пусть и виртуальной. Случилась она именно в тот момент, когда кто-то из нас отпустил заветную клавишу...

БОГДАН МАМОНОВ. Поражение ESCAPE было вызвано двумя причинами: с одной стороны, невозможностью группы вписаться в глянцевый мир гламура, с другой — изменой своим принципам, так долго и надежно служившим четырем товарищам… Видеоинсталяция в Венеции отразила смену вектора, что повлекло за собой гибель. ESACAPE поддалась соблазну, не устояла перед прелестью Джардини. Было что-то символичное в аскетичных фигурах, бредущих по заснеженному подмосковному полю, чтобы пересечь невидимую границу экрана и… оказаться в залитой солнцем Венеции в эпицентре мира, наполненного праздной толпой... ESCAPE верно рассчитала эффект встречи с этой толпой и претворила ее самострелом как в символическом пространстве, так и в реальной жизни. Их место было там — в снежных полях, между синим и холодным, между веселым и горьким, между громким и добрым, между… ESCAPE захотела в тепло, в мир, залитый солнцем, и… потерпела поражение…

ЛИЗА МОРОЗОВА. В чем-то мы повторили судьбу наших любимых персонажей, вдохновивших нас на первый общий проект, которые также потерпели в своих «перформансах» фиаско — Диоген, бродивший по городу днем с фонарем, так и не нашел человека, св. Франциск так и не был услышан птицами, а Толстой так и не смог убежать от своего дворянства.

Как ни странно, ко мне до сих пор подходят люди, которые успели за эти годы вырасти и сохранили память об ESCAPE как героях своей юности. И для них распад группы — естественное доказательство невозможности вернуться в свое прошлое. Ниче-го нет печальнее, чем постаревшие кумиры, переставшие быть живыми и актуальными. Мне всегда были симпатичнее рано умершие таланты, чем полностью реализовавшиеся старцы. И я бы сильно огорчилась, если бы ESCAPE дожила до седин и вышла в тираж. Я рада, что мы стали не «мегастарз», а легендарными в узких кругах Икарами, которым так и не суждено было сделать свой главный проект на ангельскую тему.

АНТОН ЛИТВИН. …Все члены группы после распада занялись тем же, чем занимались «до». Богдан Мамонов вернулся к живописи, Лиза Морозова — к практикам «Запасного выхода» Царского Села, Валера Айзенберг — в основном к архивированию. Мне кажется это симптоматичным, показателем того, что ESCAPE ничего нам не дала. Много чего отняла, но ничем не обогатила. Разве что Лиза считает, что вышла с гигантским опытом. Но, что примечательно, не художественным, а социальным.

ВАЛЕРИЙ АЙЗЕНБЕРГ. … В 2007-м программа escape функционировала в новом составе — Константин Аджер, Викентий Нилин и Валерий Айзенберг. Ну а после проекта «Салон отверженных», акции на ярмарке «Арт-Москва» и аудиопроекта «Долбо», которые можно представить как великолепную агонию Программы, проекты с 2008 года являются уже результатом деятельности группы ESCAPE в составе В. Айзенберга и К. Аджера.

ВИКТОР МИЗИАНО. «Невозможное сообщество» и в самом деле родилось из отношений. В том смысле, что проект этот был призван к жизни историей отношений членов группы «Программа ESCAPE», превративших свои отношения в предмет творческого исследования. А то, что исследование это свелось у них к тематизации внутренней конфликтности, предопределило место Программы ESCAPE в истории российских художественных сообществ. Программа ESCAPE заявила о себе именно тогда, когда процесс смены сообщества корпорацией шел уже полным ходом. Само появление ESCAPE, собственно, и стало констатацией того, что повернуть этот процесс вспять невозможно, а потому его конечный результат можно уже счесть свершившимся фактом. Возвращение сообщества как альтернативы господствующей корпорации — это первое программное положение группы, тогда как вторым стало не менее программное признание собственной невозможности. Если корпорация навязывает формы жизни, в которых каждый из ее членов сводится к производственной функции и месту в иерархии, то подлинной ему альтернативой становятся не столько иные функции и иерархии, сколько формы жизни, в которых какая бы то ни было система связей ставится под вопрос. Третьим открытием, которое дал опыт ESCAPE, — запоздалое для русского искусства открытие Другого. Впервые он предстал не как Близкий, а как Иной, и впервые его инаковость понималась как его главное достоинство. Ведь ни одно из предыдущих российских художественных сообществ не предполагало, что его член входит в него не как сообщник, а как антипод, не как новый голос в общей полифонии, а как диссонанс. Говоря иначе, впервые заявило о себе сообщество, совместное бытие которого строится на совокупности несовместимостей и метафизический горизонт которого не общий, а состоящий из совокупности четырех индивидуальных метафизик. Наконец, четвертым своеобразием ESCAPE стала его оригинальная аффективная экономика. Любое сообщество, отказываясь от функциональных и производственных связей, строит свою общность на аффективных связях — на чувствах солидарности, любви, привязанности и дружбы. Программа ESCAPE стала первым примером сообщества, которое добавило к этим аффектам также предубеждение, недоверие, неприязнь и муку. Совместное бытие перестало здесь быть лишь общим эмоционально комфортным убежищем, но стало и разделяемой болью. Если же задаться целью выявить социальную симптоматику Программы ESCAPE, то надо признать, что предложенный ею тип сообщества — симптом переходного времени. Созданное ею «невозможное сообщество» — это социальная общность эпохи, которая уже не живет по законам сообщества, но еще не рассталась с ним как с ценностью. Это социальная общность эпохи, уже живущей по законам корпоративного государства, хотя подобного государства в полном смысле слова пока не существует. Характерно, что ESCAPE (ее исходный классический состав) прекратила свое существование тогда, когда российская художественная сцена оказалась окончательно схвачена корпоративным миром. Символично, что испытанием на прочность, выдержать которого группа не смогла, стало ее попадание в эпицентр новой российской художественной корпорации — ее участие в 51-й Венецианской биеннале.

НЕВОЗМОЖНОЕ СООБЩЕСТВО Книга 1 ESCAPE DIARY: ХРОНИКА

«Программы ESCAPE» (1999– 2010)Формально «Дневник 1999–2010» — это итоговый отчет о деятельности группы: каталог проектов, манифесты, архивные материалы, биографии, библиографии, послесловия. Настоящий памятник, по словам самих участников, надгробный. По сути же, хоть и последний, но самый живой и внятный проект группы, на протяжении десяти лет пытавшейся говорить не с сообществом, а с людьми, превратив самое себя в искусство. В основной части книги — подборке кратких презентаций проектов «Программы» — находится самый ценный ее материал: выдержки из переписки художников, рабочих записей основателя группы Валерия Айзенберга и дневников Лизы Морозовой, на чью долю выпало быть основным «перформансистом-исполнителем», по-мужски «держать эстетический удар» и мыть за всеми посуду. Тут настоящая жизнь в искусстве: Айзенберг в очередной раз дает деньги на выставку, и никто не говорит ему спасибо; Мамонов обиделся, что его картину без спросу подарили Третьяковке, Литвин заявляет, что «компромиссы приводят к рыхлости проектов»; Морозову, разумеется, опять не слушают и предлагают самой стащить с пятого этажа велотренажер. После экстремального погружения внутрь группы создается ощущение, что эти люди на протяжении долгих лет действительно делали невозможное — сосуществовали, а инсталляции, перформансы, премии и биеннале проходили в фоновом режиме. Когда же невозможное стало совершенно невозможным, деятельность постепенно свернулась, в ММСИ состоялась международная выставка, по словам ее куратора Виктора Мизиано, «призванная к жизни историей отношений членов группы», а из печати вышла книга-памятник. Программа выполнена.

ДИ №6/2011