Андрей Поздеев — один из крупнейших российских художников второй половины ХХ века, известный профессиональному сообществу всей России, и особенно Сибири, его родины. В Красноярске он стал легендой, одним из героев современной культурной истории города. Сейчас любой красноярец сразу назовет имена двух художников, связанных с городом, — Василия Сурикова и Андрея Поздеева. После смерти художника горожане на общественных началах собрали деньги и установили памятник Поздееву, что довольно удивительно в нашу эпоху казенного «бронзового века». Автор — скульптор Ю. Злотя — был мало знаком с Поздеевым и пошел по пути передачи не внутренней сути, а внешнего подобия. В результате получился чудаковатый бронзовый персонаж, чуть выше человеческого роста, с этюд­ником на плече, под зонтом, он словно оста­новился у пешеходного перехода. Памятник обозначает художника, не создавая вокруг себя зоны отчуждения и раздражения, как это обычно бывает с городской «монументалкой». Но памятник прижился и, судя по сверкающему натертому носу, оброс какими-то магическими функциями. Считается, например, что каждый начинающий рисовать или уже идущий на экзамен в художественный институт, должен наудачу потихоньку прикоснуться к Поздееву. А тот не возражает, хотя мог бы «отоварить» по полной бронзовым древком зонта. В Красноярске еще немало людей помнят Поздеева живого — человека доброго, хоть и резкого подчас в вопросах творчества, незаурядного, носящего в себе ощущение редкого счастья. Поэтому и молодые люди относятся к памятнику как к доброй примете. (А при школе № 69 художником В. Вагановым создан музей Поздеева, «Музей доброго человека».) Впрочем, тех, кто понимает и любит собственно живопись Поздеева, не так уж много.

Феномен Андрея Поздеева не имеет рационального объяснения. Талантливые люди рождаются повсюду, но совершенно непонятно, каким образом он, вопреки обстоятельствам, состоялся как значительный художник. Что способствовало — живописность природы, гены, метемпсихоз, стечение обстоятельств? Попробуем разобраться. Он родился в 1926 году в поселке Нижний Ингаш в семье начальника почты. Может быть, правильнее сказать, в семье сибирских старожилов, чьи предки пришли сюда вместе с казаками и поморами. Затем жил в старом сибирском городе Енисейске, бывшей столице края. Его окружала старинная купеческая архитектура с деревянная резьбой, выразительная природа и еще неотформатированные складывающейся системой люди. Сибиряки — кочевники по натуре, часто меняющие место жительства. Часть его юности прошла в Минусинске, на юге Сибири, где сошлись воедино Енисей, горы, степь, тайга. Минусинская котловина усеяна следами древних культур. Этот дикий сибирский Прованс — не только самое солнечное место за Уралом, но и на редкость пластически выразительное, с устойчивым светом и определенностью линий и форм. К изобразительному искусству людей здесь тянуло с эпохи неолита, а во времена юности Поздеева здесь была милая и безнадежная среда полусамодеятельных художников. Способствующий ли это фактор? Разве что отчасти. Андрей рисовал с детства (в 9 лет был победителем краевого конкурса рисунка), причем с годами все лучше и осмысленней, и так продолжалось шестьдесят лет вопреки зигзагам судьбы, болезням, среде, обстоятельствам. Особенно непростыми были отрочество и юность. Несколько раз, еще мальчиком, убегал из дому. Уже тогда хотелось иной судьбы. Во время войны подростком попал на завод в Красноярске. Однажды убежал с работы за город на этюды. Был судим как дезертир трудового фронта. В тюрьме как в модели тогдашнего общества было место и для художника. Там, в отличие от завода, ему давали рисовать. Парадоксально, но первые масляные краски и кисти ему купил начальник тюрьмы, захотевший иметь «картину маслом» — портрет жены. По достижении совершеннолетия был освобожден и пошел добровольцем в армию, попал на Дальний Восток. Участвовал в войне с Японией осенью 1945 года и был награжден медалью. В армии тоже давали рисовать. На Кунашире, сыром и ветреном, в 1946­м впервые заболел туберкулезом. Был комиссован. Так через три года домой вернулся не бывший зек, а молодой, практически неизлечимо больной ветеран. Спас сухой здоровый сибирский климат. Выздоровев, поучаствовав в выставке минусинских художников в 1948 году, Поздеев перебирается в Красноярск, занимается в художественной студии Андрея Лекаренко, ученика Владимира Фаворского, выпускника ВХУТЕМАСа, работает, учится в вечерней школе. Лекаренко хоть и критикует его за «домашний импрессионизм» (в Москве или Питере одной только критикой не обошлось бы), но учит ремеслу, способствует профессиональному развитию. В поисках специального образования Поздеев едет в Ленинград и поступает в художественное училище. Учится, ходит по музеям, общается. Он всего лишь на несколько лет старше арефьевцев. Возможно, он стал бы одним из героев ленинградского андеграунда. Но перемена климата снова провоцирует туберкулез, врачи рекомендуют вернуться на родину. В Красноярске его ждет работа копиистом в Худфонде, учеба в вечерней школе. Формы жизни постепенно определяются. Художник женится на своей учительнице литературы из вечерней школы, еще более молодой, чем он. Изучает искусство, копируя классику в Худфонде, в творческих работах ищет собственный стиль.

Уже ранние работы Поздеева отличают­ся выразительностью линии и активностью цвета. Он пишет каждую свободную минуту, но его угнетает поденщина Худфонда. Тесть, редактор газеты, делает неожиданное предложение — бросить все, что отвлекает от творчества, включая работу: «одного художника прокормим», и заниматься только искусством. Живя постоянно в Красноярске, Поздеев приезжает время от времени в Ленинград и Москву, в музеи, на выставки, он знает местоположение каждой работы в экспозициях искусства ХХ века в Эрмитаже и ГМИИ, любит

Р. Гуттузо, а позднее П. Клее, А. Матисса и Х. Миро. Он не изолирован от визуальной культуры ХХ века, но живет в 4 тысячах километров от столиц, развивается самостоятельно, во многом параллельно нонконформистскому искусству, но не по характерным сценариям этой субкультуры и вне его событийного поля. Безупречность происхождения, вете­ранство, очевидная талантливость и обаяние позволили ему в Сибири, где не было избыточного числа живописцев, жить какое­то время без конфликтов с системой, несмотря на постоянную критику «за отход от реализма», вступить в Союз художников, получить мастерскую и даже стать гордостью, еще не расколовшегося на правых и левых регионального художественного сообщества. В Сибири соотношение природного и социального чаще складывается в пользу природного, художник живет скорее в пространстве, чем в социуме. Поздеева интересует природа, город как пластическая среда, человек как существо, а не как продукт социальных отношений. Несмотря на начитанность (жена-филолог ежедневно читала ему вслух классику ХХ века), Поздеев отличался естественным, натурфилософским саморазвивающимся мышлением. Он был уверен, что дело художника — писать картины и осмыслять мир, так же как дело крестьянина возделывать землю. И он работал, и его кисть с каждым годом становилась все свободней. Уже в 1960­е он пишет широко, энергично, фактурно, предельно упрощая рисунок, подчас геометризируя форму, стремясь к максимальной выразительности и остроте. Но чем раскованней и свободней его манера, тем неизбежней перспектива конфликта с системой. В то же время мастерская Поздеева становится одним из неформальных центров художественной жизни, здесь бывают молодые художники, актеры, режиссеры, поэты, музыканты. Они читают рассказы и пьесы, обсуждают будущие спектакли. Поздеев даже был вовлечен в качестве театрального художника в одну из постановок молодого тогда Камы Гинкаса. В мастерской Поздеева Александр Панкратов-Черный читал свои стихи, а Евгений Попов свои первые рассказы. Когда в 1974 году, после изгнания Солженицына из страны и «бульдозерной» выставки в Москве, в Красноярске разразился скандал вокруг второй персональной выставки Поздеева, в городе уже сложился устойчивый культурный круг, который сумел в бурных баталиях обсуждений отстоять художника. Шлейф погромной критики в официальной прессе сопровождал и последующую выставку Поздеева в Новосибирске. Нищий, больной, бравший художественные материалы в долг художник обнаруживал завидную стойкость и редкую работоспособность. Он и не думал менять свою экспрессивную пастозную манеру письма. Его перестали брать на всесоюзные и зарубежные выставки, но имя мастера было уже достаточно известно среди художников и искусствоведов. Ему старались помочь. Вопреки кампании официальной критики его работы покупает Новосибирская картинная галерея. Известный эстонский художник Олев Субби устраивает ему персональную выставку в Таллине. Несмотря на крайнюю скудость средств, Поздеев бывает в Москве и Ленинграде, приезжает на выставку «Москва — Париж». Продолжается его творческая эволюция. Он много читает, изучает теорию и историю искусства, все, что есть о цвете, композиции, ритме, плоскости. В круг его чтения входят Библия и апокрифы. Будучи уже художником весьма зрелого возраста, он меняет стиль и начинает создавать монументальные плоскостные композиции с невероятным качеством цвета, гравитацией цветовых плоскостей, композиции, посвященные фундаментальным темам бытия человека, его онтологического статуса. Название отдельных работ – «Голгофа», «Моление о чаше», «Тайная вечеря», цикл «Жизнь человека». К сожалению, из-за формата и опасений за сохранность представить «большемеры» на этой выставке в Эрарте оказалось нереально.

Последний, самый мощный вал критики обрушился на Поздеева в 1986 году на фоне зональной выставки «Сибирь социалистическая» и словно противостоящей ей персональной выставки художника. Неожиданной оказалась протестная реакция многих сибирских музеев — они начали приобретать работы художника. К 1988 году Поздеев рассчитался со всеми накопленными за предыдущую жизнь долгами. Его «открывает» искусствовед А. Кантор, заявляя о нем, как о художнике номер один в России, с ним начинает работать московская галерея «Сити», специально основанная для его работ востоковедом Николаем Ткаченко. В 1990­е годы выставки Андрея Поздеева проходят в ЦДХ в Москве (1993), Государственном Русском музее (1996), Третьяковской галерее (1999), чуть позже в Московском музее современного искусства (ММСИ), издаются книги и каталоги, выходит в эфир несколько телепередач. Даже Академия художеств успевает наградить его перед смертью дипломом и серебряной медалью.

Поздеев работал до последнего дня и умер в своей мастерской 12 июля 1998 года. В мастерской были припасены несколько десятков грунтованных холстов и много красок. Согласно завещанию в гроб положили чистый лист бумаги.

Еще несколько лет назад работы Андрея Поздеева присутствовали и были заметны в экспозиции Государственной Третьяковской галереи и Московского музея современного искусства. Сейчас возможность увидеть работы художника представляется довольно редко.

ДИ №6/2011