Павел Зельдович (род. в 1986) закончил МАРХИ и Венский Университет Прикладных Искусств (Angewandte Kunst), оба со степенью магистра. В Вене его преподавателем была Заха Хадид. В настоящее время за его плечами опыт работы над ключевыми проектами Захи Хадид – жилым комплексом 520w28th Street в Нью Йорке и Grand Theatre De Rabat в Марокко. Павел также соавтор проектов Московского Эрмитажа и Башни ЗИЛ (ZIL Tower) в качестве сотрудника Нью Йоркского бюро Asymptote.

Заха была живой легендой для меня и всех сокурсников во время обучения в Москве. Она была символом высшей точки успеха, которой в принципе может достичь дизайнер и архитектор. Ее имя служило чем-то вроде титула. Если кто-то делал очень креативные и выдающиеся студенческие проекты, ему могли сказать – «Ну ты Заха...» О личной встрече с ней не мечтал никто, это казалось за гранью возможностей. Если она приезжала в Москву с лекцией – мы были готовы забираться друг другу на голову – лишь бы посмотреть на нее одним глазом. Это очень было похоже на подростковый фанатизм по отношению к поп-звезде: как посмотреть на живого Майкла Джексона, например.

Знакомство с Захой Хадид произошло почти случайно. В 2007 году студенты Студии Захи Хадид из Университета Прикладных Искусств в Вене приехали с выставкой в Москву. Посмотрев ее, я потерял дар речи: работы не были похожи на ту Заху, которую мы знали – последовательницу супрематистов с любовью к резким перспективам и острым углам. Это было зарождение стиля параметрицизм в архитектуре. Сейчас это норма, а десять лет назад почти никто в России даже слова такого не знал. С этой выставки началось мое общение с Хадид как студента.

Обучение

Я полетел в Вену, сдал экзамены, быстро выучил три-четыре компьютерных программы и стал одним из ее студентов. Огромную роль в образовательном процессе играл ее ближайший партнер и идеолог параметрицизма немец Патрик Шумахер. После смерти Захи он возглавляет Zaha Hadid Architects. Именно он во многом разработал ее поздний стиль, именно он непосредственно руководил обучением.

Первые полгода я жил в Вене по туристическим визам. Получать их было жутко долго и сложно. Потом оформил студенческую и обновлял ее каждый год. Обучение стоило 700 евро в семестр, очень дешево в сравнении с платным отделением. Это вообще секрет европейских вузов, о котором мало кто знает: в континентальной Европе обучение дешевое даже для русских студентов. В Америке и Англии можно разориться, а в Евросоюзе часто дешевле, чем на родине.

Работа над учебными проектами велась в небольших группах. Заха приезжала в основном на ключевые просмотры. Даже собственным студентам она внушала образ недоступной и опасной примадонны. Мы все немного побаивались пересечься с ней в коридоре: как поздороваться, что сказать? Она о своем имидже отлично знала и часто с юмором это использовала: сменив суровое холодное выражение лица, могла неожиданно начать беседовать с тобой как добрая матушка, к твоему шоку. Затем сразу возвращалась к своему привычному образу, чтобы никто не расслаблялся. На студенческих защитах Заха и Патрик всегда играли в плохого и хорошего полицейского: темпераментная Заха разносила каждый проект в клочья, в то время как терпеливый и сдержанный Патрик защищал каждого студента до последнего патрона. В конце Заха по-царски снисходительно соглашалась: «Ладно, бывает и намного хуже». Это считалось вершиной похвалы с ее стороны. А если она еще пошутила о твоем проекте – это знак особого отличия, чувство, будто забрался на Эверест в одной пижаме.

Студия

Захе и Патрику понравился мой дипломный проект, и они пригласили меня работать в свой офис в Лондоне. Обжиться в новой стране было непросто: месяц я жил в туристическом хостеле – 25 человек в комнате храпят, а утром достаешь из чемодана аккуратненькую рубашку и идешь на работу. В офисе было много моих бывших сокурсников из Вены, некоторые после нескольких лет уже возглавляли свои дизайн-команды. Заха относилась к молодым дизайнерам с большим доверием – можно было запросто продвинуть свои идеи, привнести их в проект. Поэтому там царила атмосфера жесткой конкуренции. Многие, кого я знал раньше, менялись не всегда в лучшую сторону. Но чувство собственного вклада в проекты компенсировало на тот момент все трудности. К слову, в офисе из 300 человек было минимум 15 русскоязычных, что немало. Большинство обучались в Англии или Европе после первого русского образования.

Все проекты проходили в три этапа. Первый – формообразование и концепция – создавались в анимационной программе Maya, очень удобной для криволинейных форм параметрической архитектуры Захи позднего периода. Далее делали рационализацию в программе Rhino: проекты приобретали четкие размеры и разрабатывались в деталях. Третьим были чертежи, дизайнеры часто почти не занимались ими.

Принципы работы

За 2 года в офисе Захи Хадид мне повезло работать над самыми разными проектами. Один из самых примечательных – первая постройка Захи в Нью Йорке, жилой комплекс класса люкс 520 28th Street, примыкающий к знаменитому парку Highline, бывшей наземной железной дороги. Здание должно быть закончено до конца этого года. Я занимался в основном интерьерами лобби и жилых модулей. В квартирах и пентхаусах огромное количество встроенных элементов со сложным дизайном. Криволинейные стены, кухни, лестницы, ванные комнаты, шкафы в этом проекте – эстетические ядра квартир, самостоятельные скульптурные группы.

Вторым крупным проектом был Grand Theatre De Rabat по заказу Короля Марокко. Это своего рода долгострой, строительство должно завершиться в 2019 году. Здесь вместе с многими коллегами в частности из Украины я занимался интерьерами вестибюля и зрительного зала. Проект менялся несколько раз и повезло участвовать в его окончательной версии.

Принцип работы с формой малых и больших объектов или зданий в офисе Захи Хадид очень похож. По большому счету трудно увидеть разницу в эстетическом подходе между ювелирным изделием и небоскрёбом. Помимо нескольких других архитектурных проектов, я работал над дизайном объектов небольшого масштаба, например, коллекции ваз и мебели для компании Citco, их концептуализацией и формообразованием.

Наследие супрематизма

С Россией Заху связывало гораздо больше, чем два проекта, построенных в Москве. Ее корни как архитектора, и, не в последнюю очередь, художника лежат в советском авангарде. Будучи еще молодой студенткой, она вдохновлялась Малевичем и Лисицким. Все ранние работы Хадид – своеобразные ремиксы на работы русских супрематистов, что видно в пространствах ее ранних зданий, их динамике, острых углах, преувеличенных перспективах, цветовых контрастах элементов и т.д. Но больше всего это проявляется в основном качестве ее работ – ощущении летучести, невесомости даже тяжелых элементов здания. Это прямое заимствование у русских супрематистов, объекты которых на полотнах парят и не подвержены гравитации. Для неархитекторов взаимосвязь Захи с русским авангардом видна прежде всего на графических презентациях ее ранних работ – огромных, сложных полотнах ручной работы.

Московские проекты

К моменту смерти Захи я работал в бюро Asymptote в Нью Йорке, возглавляемом другим выдающимся дизайнером и архитектором Хани Рашидом, руководителем архитектурной школы в Венском Университете Прикладных Искусств, где преподавала и Заха. Собственно, наше знакомство состоялось на той же защите моего диплома. В 2015 году Asymptote пригласили меня для участия в двух московских проектах на территории бывшего автозавода ЗИЛ, – жилой небоскреб ZIL Tower и Московский филиал Эрмитажа, центр современного искусства при сопровождении русского бюро SPEECH. Моя роль была не только разрабатывать дизайн интерьеров и фасадов, но и координировать проекты с русской стороной, участвовать в переговорах с заказчиком и т.д. Наверное, не последнюю роль в этом сыграло то, что я русский, понимание различий наших и западных реалий проектирования очень помогло в работе.

Наследие Захи Хадид во многом отразилось на эстетике экстерьеров и интерьеров и башни, и музея. Тема обоих зданий – наследие русского авангарда, что позволило успешно использовать корни русского супрематизма, лежащие в основе всей архитектуры Захи Хадид.

Музей – по сути супрематистское полотно, превращенное в трехмерный белый куб, с парящими в атриумами, белыми объемами-галереями и яркими цветными элементами – барами, гардеробом, аудиториями и т.д. Жилая башня сочетает в себе упрощенный, более угловатый параметрический фасад и абсолютно супрематистскую концепцию, парящий куб в центре здания – оммаж Малевичу, по замыслу Хани Рашида.

Опыт работы с Захой Хадид не только определил мою дальнейшую карьеру, но заставил еще больше гордиться наследием русского авангарда, который, к сожалению, не так сильно почитается у нас. Мало кто догадывается, насколько советское наследие 1920-1930-х формирует передовую мировую архитектуру и дизайн по сей день. И я очень рад, что мне повезло перенести полученные с Захой Хадид знания и навыки обратно, на родную почву.