Александра Рудык. Фредерик, между иностранными поклонниками Гауди не прекращаются споры, как правильно ставить ударение в его фамилии. Так как?

Фредерик Амат. Я всегда читал его имя с ударением на последнем слоге, чтобы последняя гласная в нем как бы летела вверх.

А.Р. Спасибо. Архитектура Гауди´, совпавшая с эпохой ар-нуво, с одной стороны, выглядит совершенно безумной, а с другой – предельно прагматичной. Он безумец или прагматик?

Ф.А. Вы упускаете из виду один факт – его неподдельное религиозное чувство, оно просматривается во всех работах архитектора. Его искусство имеет глубокий литургический смысл, его вера воплощается в физическом мире через откровение в самых удивительных формах. Он не безумец и не прагматик, а глубоко религиозный архитектор.

А.Р. В чем, по-вашему, привлекательность Гауди?

Ф.А. Его архитектура – это необыкновенное приключение в постоянном диалоге с природой. Его способность решать формы в пространстве невероятна, это не инженерные решения, воплощенные в материале, а будто окаменевшие бурлящие мысли удивительного ума. В то же время воображение Гауди – плод медитативных размышлений, отраженных в действии. Он говорил: «Вы должны чередовать рефлексию и действие, одно и другое дополняют друг друга и поправляют друг друга».

А.Р. Вы считаете себя идейным наследником Гауди? Могут ли у него вообще быть последователи в архитектуре или искусстве?

Ф.А. Я ни в коем случае не преемник, но как художник несколько раз вступал в диалог с его работами. Любое присвоение или «продолжение» архитектуры Гауди – подделка и вторичная интерпретация.

А.Р. Но есть современники, работавшие параллельно с ним. Летом 1926 года, когда скончался Гауди, умер русский архитектор Федор Шехтель. В творчестве обоих зодчих есть общие темы, например, природные мотивы.

Ф.А. Гауди – архитектор-визионер, при этом во всех его работах присутствует значительное влияние арабской архитектуры и средиземноморского способа строительства, наверняка в этом он не одинок. Испанский архитектор родился за семь лет до Шехтеля, а умер на месяц раньше, несмотря на разделявшее их расстояние, чувственный метод работы, насколько я могу судить, ведь я знаю творчество Шехтеля только по фотографиям, во многом схож. Но на самом деле постройки очень разные. Я скоро буду в Москве и хотел бы увидеть особняк Рябушинского своими глазами.

А.Р. Мы вас отведем. Домом Кальвет, построенным Гауди в 1898–1900 годах, до сих пор владеют частные лица. А в Ла Педрере (1906–1910) все еще существуют две жилые квартиры. Вы там бывали? Говорили с жильцами? Им нравится жить «в Гауди»?

Ф.А. Да, у меня была возможность посетить каждый из них при съемке балконов и кованых оград для моего фильма Forja в 2012 году. Я подметил любопытный факт: некоторые жильцы вешают на стенах прихожей фотографии их здания. Такой нарциссизм, который неизбежно сопровождает жизнь в доме с открытки.

А.Р. Кстати, про открытки. Гауди – туристический бренд, который давит на город.

Как он включен в современную городскую среду?

Ф.А. Магнетический эффект, производимый его зданиями, делает их важной туристической меккой, только из-за них толпы людей едут в Барселону. Это зрелищная архитектура благодаря уникальности средств выразительности и причудливости созданных Гауди форм.

А также благодаря тому, что в ней есть вечная правда, ее невозможно имитировать или воспроизводить. Все сувениры и прочий ширпотреб с изображениями его работ похожи на карикатуры.

А.Р. Если бы Гауди жил сейчас, в век рендеров и 3D-моделирования, как бы его архитектура?

Ф.А. Думаю, что искусственную 3D-интерпретацию проектов Гауди не одобрил бы, его рабочие инструменты – руки, а метод – касание. Для архитектуры Гауди важна интуиция, ее не сделаешь на экране, ему было важно созерцать и ощущать пространство. Посмотрите, что происходит с Саградой Фамилией, она похожа на реализованный рендер, будто это не настоящее здание, а виртуальная реальность. Так что я не знаю, каково было бы Гауди жить сегодня, может, в окружении все пожирающих излишеств он стал бы минималистом.

А.Р. В фейсбуке, инстаграме и прочих социальных сетях сотни людей ежедневно вывешивают снимки дома Ла Педрера. Кажется, не осталось ни одного неизвестного угла. Вы, снимая свой фильм Forja, смогли найти что-то новое?

Ф.А. Когда Фонд Каталонии «Ла Педрера» пригласил меня сделать фильм, я подумал: невозможный заказ! Это знаковое здание, снимавшееся бесконечное количество раз. Я считал, что найти другое кинематографическое видение невозможно, и собирался отказаться от приглашения, но перед этим попросил дать мне возможность проверить одну догадку, снять балконы. Очень простая идея: я поставил белый экран за решетку балконов и камеру напротив. Они повторяли

движения друг друга, танцуя па-де-де. Белый экран двигался позади кованого железа балконов Гауди и Жужоля, а камера записывала их дикую каллиграфию без единой визуальной помехи.

В фильме звучит музыка немецкого композитора Хайнера Гёббельса, которая здорово помогла мне с ритмом монтажа.

А.Р. Forja (исп. ковка) – не единственный ваш проект с фондом «Ла Педрера». В марте у вас открылась выставка в этом доме. Почему вы так много с ними работаете?

Ф.А. Между нами фатальное притяжение... Серьезно. Пять лет назад сын каталанского керамиста Жоана Гарди Артигаса попросил меня стать куратором выставки его отца в La Pedrera. Я согласился и предложил неожиданный экспозиционный ход: не хотел показывать керамику просто под стеклянными колпаками, в метакрилатных коробках или на пьедесталах, все это мешает и делает скучным ее рассматривание. Я решил пространство сценографически, превратив его в дюны, среди которых разбросаны работы. Зрителю казалось, что La Pedrera покрыта тоннами песка. Внутри мы показывали фильмы об Артигасе, его незабываемом сотрудничестве с Миро, видео с ним в первом французском звуковом фильме «Золотой век». Выставка прошла успешно. Позже я получил заказ на фильм Forja, а теперь открыл выставку, которая стала результатом двух проектов.

А.Р. Вы курируете, снимаете кино, строите виллы, работаете с живописью, литературой и со скульптурой. Какое медиа, по-вашему, сейчас важнее всего для современного искусства?

Ф.А. Мне не важны медиа, важен глаз. Самое необходимое в искусстве – знать, как смотреть и делать видимым невидимое. То, что я делаю, вне зависимости от способа выражения, стремление чего-то добиться. Очень взыскательно и требовательно отношусь к своим произведениям. А за ними – глаз!

А.Р. В 2009 году возле музея Гуггенхайма в Бильбао вы устроили каменный «сад могил». Иронизируете над архитектурой Фрэнка Гэри?

Ф.А. Без сомнения. Это была еще одна невозможная миссия: я получил приглашение построить эфемерный сад рядом с титановым зданием. Как можно соотнести их? Я не придумал ничего лучше, чем использовать прием из классической живописи ванитас.

А.Р. Ваше видео с керамическими мятыми сосудами, на которые воздействовали до высыхания разными способами, в том числе отпечатывали человеческое лицо, выглядит забавно. Но современное искусство, с его институтами кураторства и критики, часто скучное. Для вашего искусства важен юмор?

Ф.А. Я разочарован миром арт-рынка и легионами кураторов и критиков, которые вместо серьезных исследований новых художественных миров и их представителей преследуют и продвигают уже признанных художников, превращая музеи во франшизы или просто в списки имен. Посмотрите на собрания музеев современного искусства в самых разных городах, там одно и то же. Я верю в особенности и различия, и конечно, некоторая ирония подразумевается. Хотел бы, чтобы моя работа была скромным свидетельством чего-то еще, кроме преуспевания художника.

А.Р. В 1979 году итальянский архитектор Альдо Росси построил Teatro del Mondo и пустил его плавать на плоту по каналам Венеции, потому что в этом городе нет места для новой архитектуры. Кажется, что в домах Гауди нет места вообще ни для чего другого. Но вам удалось вписать туда огромную выставку. Вы чувствуете себя там свободным или обремененным окружением?

Ф.А. Не согласен. История знает множество примеров из XX и XXI веков, когда разным архитекторам удавалось удачно вписывать свои здания в историческую застройку. Как насчет павильона Мис ван дер Роэ в Барселоне? В девяностые годыздесь вообще произошел взрыв строительства зданий международных архитекторов. Я верю в свободу, без нее невозможно продвигаться дальше. Главное – найтиправильный подход. Например, работая с Гауди, я сосредоточился на его способе понимания пространства и на памяти времени, объединив это с таинственной и глубокой интуицией.

А.Р. На выставке в Ла Педрере вы ведете диалог с Гауди посредством искусства, а если бы он стоял перед вами, что бы вам хотелось у него спросить?

Ф.А. Перед лицом этой странной возможности молчание было бы самым красноречивым шагом. Мой друг поэт Бросса сказал бы: «Тишина подлинна, слова вторичны». Именно из этой тишины я хотел бы рассмотреть архитектуру Гауди, даже ее нынешнего призрака...