Евгения Гершкович. Как инженер-конструктор оптической промышленности стал заниматься дизайном?

Павел Ульянов. К моменту окончания института в 1997 году оптическая промышленность была практически развалена. Работать было негде, и пришлось искать новую область. Выбрал дизайн как достаточно близкую к конструированию специальность. Галерея дизайна Bulthaup, где я работал, лучше всех представляла европейский дизайн не только в Петербурге, но и во всей стране , ориентируясь именно на скандинавский дизайн. Просветительская деятельность галереи включала выставочные проекты, в том числе и датского дизайна.

Е.Г. В чем состояла ваша деятельность?

П.У. Работал дизайнером интерьеров. Очень важно, что в проектах мы часто использовали реплики из «золотой эпохи» финского, шведского, датского дизайна. Многие вещи знаковых дизайнеров и сейчас выпускаются лицензионно. Я увлекся историей скандинавского дизайна. Мне был важен провенанс, следы времени.

Е.Г. Практика в Bulthaup дала вам возможность изучить особенности винтажного дизайна?

П.У. Да, я выяснил удивительную вещь: в современном производстве находятся не более десяти процентов наследия дизайнеров. Захотелось поработать с предметами, которые выпускались лимитированными сериями.

Е.Г. То есть с тем, что сейчас обозначено как коллекционный дизайн.

П.У. Постепенно я начал собирать такую мебель и в 2010 году запустил собственный проект «Modernariat», как бы антиквариат, но современный . Устраивал выставки, посвященные дизайну, представлял современное искусство в винтажных интерьерах, то есть занимался тем, что сейчас очень модно в Европе – работать с коллекционерами.

Е.Г. Это был коммерческий проект?

П.У. Меня мало волнует бизнес, больше интересует исследовательская и выставочная работа. На сегодняшний момент толкование слова «винтаж» искажено. Винтажная вещь ценна в первую очередь своим происхождением и провенансом. Кстати, слово «винтаж» в свое время из области виноделия перекочевало в индустрию моды, а затем и в мебельный дизайн. Наш потребитель не слишком осведомлен. Для него не существует различий между работами, скажем, Педера Муса или Финна Юля, хотя в ценах на произведения этих датских дизайнеров значительная дистанция. Например, обеденный стол Муса 1952 года с виллы Аубертин на аукционе Phillips два года назад был продан за рекордные 602 тысячи фунтов стерлингов.

Е.Г. Мне кажется, это вопрос времени.

П.У. Скорее не времени, а интереса. Сегодня основная проблема в том, что интереса нет. Винтажный дизайн связан с эпохой модернизма. В СССР же модернизм в дизайне мебели был довольно скучен: лакированные стенки как некая трансформация датского дизайна, упрощенная версия систем Поула Кадовиуса в не самом лучшем исполнении. И абсолютно стандартное использование этих предметов в интерьере.

Е.Г. Да, все это пока еще вызывает некое отторжение.

П.У. Конечно. Даже если показываешь оригинального Кадовиуса, это вызывает скорее уныние, нежели интерес.

Е.Г. Такие выставочные проекты, как в ГМИИ, собственно, и нацелены на пробуждение интереса к дизайну. Как вы формировали экспозицию?

П.У. Несмотря на ее кажущуюся камерность, хотелось показать весь диапазон датского модернизма: от вроде бы абсолютно классического кресла Кааре Клинта (на первый взгляд вообще непонятно, какой это модернизм и что оно делает в экспозиции) до стула Пантона, пластичного творения последнего модерниста Вернера Пантона. Стулья Греты Ялк и Поля Кьерхольма, выполненные по индустриальным технологиям, тоже, казалось бы, не очень хорошо вписываются в традиции датской школы, но в них та же простота конструкции , совершенства обработки элементов и их соединений, изящество формы и естественная красота материалов. Все в рамках традиционной преемственности.

Е.Г. Как вы начали собирать эту мебель и как сейчас это делаете, покупаете на аукционах?

П.У. Сначала нужно было определиться с критериями, пониманием, что именно коллекционировать. Невозможно собирать все подряд. Я начинал со знакомства с коллегами по цеху из Финляндии, Швеции, Дании , которые уже состоялись в коллекционировании винтажного дизайна. Сложились дружеские отношения с музеями дизайна. Кстати , выставка «Легенды датского дизайна» в ГМИИ про-изошла благодаря хорошим отношениям с Dansk Møbelkunst Gallery и Оле Хёстбо, чья коллекция, возможно, больше коллекции Датского музея дизайна.

Е.Г. Проект Chairmuseum возникал по мере разрастания коллекции?

П.У. Да, коллекция стульев индустриального дизайна XX века обрела постоянную площадку на Кожевенной улице, 30, и она открыта для осмотра.

Е.Г. Каковы ее содержание и география?

П.У. Небольшая часть экспозиции посвящена эволюции дизайна стула и технологии от Михаэля Тонета до конструктивизма. Но главный упор сделан на Скандинавию, потому что эти страны – лидеры в дизайне жилой среды эпохи модернизма, и мне близок такой нордический тип.

Е.Г. Чем из вашей коллекции вы особенно гордитесь?

П.У. Самым последним приобретением, потому что я исследователь, и для меня каждая новая вещь интереснее предыдущей. Например, вещи Карла-Йохана Бомана, в частности кресло-трансформер 1951 года. Не потому, что они дорогие – они редкие, их почти невозможно найти. Есть кресло Алвара Аалто 1929 года, кресло Элиэля Сааринена, созданное для здания вокзала Хельсинки ограниченным тиражом – 36 штук. Дома у меня тоже очень много мебели . Рабочим креслом служит Junoir патриарха финского дизайна Юрьё Куккапуро.

Е.Г. Что скажете о современной ситуации в дизайне?

П.У. Сейчас в дизайне иная школа образования. Ремесло, нормальная эволюция от простого к сложному, практически не преподается. У нас все сразу орбитальные модули проектируют! Но даже для формирования мозга ребенка нужно развивать моторику рук. Сейчас почти утрачен навык работы с материалом. Что можно сказать о современном дизайнере, который не видел производства и никогда не работал руками? Ведь предметный дизайн есть не что иное, как продолжение художественного ремесла.

Е.Г. Вы как специалист и коллекционер прогнозируете, кто именно будет популярным дизайнером на рынке в будущем?

П.У. У меня свой взгляд на развитие дизайна. Так, я спрогнозировал взрыв интереса к работам шведского дизайнера Акселя Эйнара Юрта, еще несколько лет назад никому не нужным. Сейчас они стоят так дорого, что их уже невозможно приобрести. У меня есть несколько его предметов. Недавно в Финляндии в антикварной лавке купил книгу «Modern Scandinavian Furniture», выпущенную в 1963 году в Швеции на английском языке. Потрясающая вещь. Простым языком в ней объясняется, что такое скандинавский дизайн. В издании перечислены имена молодых дизайнеров, которые тогда  заслуживали  внимания,  но  мы о них уже ничего не знаем, потому что пиар-машина не смогла их вытянуть, и они забыты. Сейчас дизайн – это экономика, инструмент рынка.

В 1946 году в Лондоне Конгресс современных дизайнеров и архитекторов утвердил устав, где все клялись в том, что дизайн никогда не станет предметом продаж и будет обеспечивать истинные потребности человека. Кто из дизайнеров сейчас об этом помнит?

ДИ №2-2017