Анастасия Потёмкина и Алексей Булдаков, участники художественной группы «Лаборатория городской фауны», описывали быт бездомных кошек на заброшенном заводе, заставляли светскую публику ужинать в окружении сухого борщевика, устраивали в пентхаусе зоопарк для бездомных животных и делали самые красивые в мире насесты для голубей. Как на самом деле обстоят дела с межвидовой коммуникацией, зачем нам парк городской фауны и почему забота бабушек об уличных кошках – мнимый социальный лифт, выяснил у Анастасии Потёмкиной искусствовед и куратор Андрей Паршиков. Как научиться не беспокоиться и полюбить загрязнение окружающей среды, можно увидеть на выставке «Городская Сауна» в Цехе Красного (17 мая – 25 июня), организованной в рамках центрального проекта юбилейной программы ЦСИ «Винзавод» – цикла «Прощание с вечной молодостью».

Андрей Паршиков. Настя, что мы увидим на выставке?

Анастасия Потёмкина. Довольно смелую попытку реактуализации теории самозарождения жизни. Я уже года два увлечена этой темой, последняя работа на выставке фонда V-A-C «Опыты нечеловеческого гостеприимства» как раз об этом. На ней были представлены рисунки по мотивам аристотелевской «Истории животных». Это очень сложная и многоуровневая сфера знаний, берущая начало еще с «доисторических времен». Видишь, как спариваются, вынашивают потомство корова или собака, а вот как живут и размножаются черви, не видишь – нет лабораторных условий, да и вообще можно позволить себе что-то предположить, наблюдая то, что доступно. К тому же они не очень интересны (кому-то и вовсе омерзительны): копошатся в гниющей плоти или земле и все. Считалось, что они появились спонтанно, сами по себе, до тех пор, пока Луи Пастер в XIX веке не доказал биологическую природу брожения. Такие теории появились из-за скудных технических возможностей, люди были заняты другими делами, например выживанием. Важнее оказывались другие навыки и знания, применимые в сельском хозяйстве.

А.П. Почему вам показалось интересным сейчас реактуализовать эти знания?

Н.П. В нашей группе я – эмпирик-дилетант. И мне бы хотелось с этих позиций дилетантизма приблизить человека к знаниям, получаемым опытным путем.  Эти знания не являются недоступными, но мало кто может назвать, скажем, хотя бы пять видов растений , находящихся в городе у него под ногами, не говоря об их научных латинских названиях. На выставке мы покажем путь проб и ошибок, который когда-то прошли натурфилософы, но включим в этот процесс и современность. Представим самозарождение голубей из шелухи от семечек, крыс – из полупустых пакетов KFC, а кошек – из старых одеял . Отходы великой городской машины, построенной человеком для себя и не предполагающей наглого появления другой жизни, можно представить как ресурс для современного зарождения жизни в антропогенном ландшафте.

А.П. То есть на выставке нет старых работ?

Н.П. Нет. Мы никогда не показываем старые работы . Так уж вышло, что все подчинено движению к условной цели. Когда мы только начинали , поставили себе цель – создать через десять лет настоящий парк городской фауны, чтобы изучать межвидовые отношения людей и животных. Сейчас уже непонятно, насколько имеет смысл создавать что-то такое искусственным путем, когда подобные парки уже есть в городах, но в иных масштабах. Поэтому мы больше наблюдаем и описываем свой опыт.

А.П. Расскажи , раз уж на то пошло, поподробнее об истории группы.

Н.П. Инициатором ее создания был Алекс Булдаков, меня захватила идея и этого исследования, и непосредственно создания парка. Мы рассматриваем город как сочетание хаоса и порядка. В «идеальном» городе любые проявления жизни регламентированы, а контроль тотален, в нем нет места , к примеру, сорнякам, соответственно этот «дикий» парк был бы антиподом города внутри него самого. Наша первая выставка состоялась в 2011 году в рамках огромного группового проекта «АРТХаус сквот форум», который ты курировал вместе с Катей Бочавар. В пентхаусе недостроенного здания мы устроили «Зоопарк городской фауны», где в просторных вольерах показали срез животного мира города.

А.П. Несмотря на маленький бюджет, это был один из самых эффектных этажей.

Н.П. Да! Мы привезли животных из зоо-сада, и зоологи с радостью нам их отдавали, поскольку условия в нашем зоопарке были несравненно лучше. Правда, там случилась трагедия: произошел пожар. Вернули мы не всех животных, до сих пор вспоминаю с ужасом.

А.П. Давай пройдемся по самым главным проектам «Лаборатории городской фауны».

Н.П. После «Зоопарка» был проект «Экспансивные виды МЭЛЗ» про кошек, живших в помещениях заброшенного в 1990-е Электрозавода. Его мы показали в 2012 году в Венеции во время биеннале, а спустя два года там же еще один проект – «Лидеры регионального развития», связанный в том числе с проблемой хранения данных и майнингом криптовалюты. В этом году в совершенно ином виде мы представили его в Музее истории ГУЛАГа.

А.П. В какой момент к вам пришла слава? Помню, когда вас стали приглашать оформлять пространства крупных арт-ярмарок и других событий ресипрокальными ( самоопирающимися) конструкциями из борщевика.

Н.П. Да, было такое, и нам эта тенденция категорически не нравилась, мы же не декораторы, но несколько проектов оказались интересными. Кстати, ресипрокальные структуры – тема Алекса. Он таким образом использует борщевик, который растет везде, чтобы демаргинализовать этот неугодный человеку биологический род растений семейства зонтичных. А насчет славы... Мне кажется, она к нам не пришла, по крайней мере ни я, ни Алекс этого не чувствуем. Коммерческого успеха у нас никогда не было, и мы были готовы к этому с самого начала, и я не очень понимаю, в чем она в нашем случае проявляется.

А.П. В том, что у вас отличный послужной список международных проектов, и о вас довольно много пишут.

Н.П. Может, мы работаем в чуть более привычном для международной сцены ключе, чем, скажем, художники, которые делают «плоское искусство», у нас междисциплинарный проект, а этот язык сейчас как будто более понятный.

А.П. Но в ваших работах очень много традиционных медиа: рисунки, акварель. Как сочетаются ультрасовременные концептуальные идеи и такие средства реализации?

Н.П. У меня есть художественное образование, потребность создавать художественный продукт, реализовать профессиональные навыки. Но как любой сомневающийся современный человек ты не можешь себе позволить просто делать живопись в 2017 году, если на то нет очень веских причин. А в данном случае такие практики близки натурфилософии и исследователям-самоучкам.

А .П. Ну почему? Многие позволяют, и у них прекрасно получается, например у Нео Рауха.

Н.П. Он принадлежит к другому поколению, и его живопись, разумеется, совершенно оправданна. Я не могу позволить себе делать просто декоративное искусство, рисунки всегда включены в контекст и выполняют функцию необходимой иллюстрации. Подходя к исследованию натурфилософски, мы наблюдаем и описываем объекты и отношения, а средства-ми описания служат в том числе традиционные рисунки и акварели.

А.П. Как различаются ваши с Алексом функции в дуэте?

НП: Urban Fauna Lab изначально задумывалась как коллективный открытый проект, и нам не нравится , что она превратилась в дуэт, как мы ни старались этого избежать. Последний год или полтора каждый из нас работал над своей темой, UFL развивается, у нее появилось несколько направлений . И после этой выставки мы больше не увидим проект таким, как раньше. За пять лет совместного существования накопился потенциал для перехода на другой уровень, у каждого определился свой круг интересов и свой язык. Проделано много работы, собран архив, и всем этим нужно еще долго заниматься. Останется открытая платформа, точный формат мы еще не определили, скорее всего что-то вроде peer reviewed research website, а выставочная деятельность будет у каждого участника своя.

А.П. В таком случае расскажи про сольную карьеру.

Н.П. Я начала работать в 2008 году, а первая персональная выставка состоялась аж в 2014-м. Я долго ее ждала, боялась размениваться по мелочам. Искусство , которым я занимаюсь, связано с моим гендером, то есть если в UFL я исследовала маргинальные виды животных, то сама, можно сказать, работаю с «маргинальным полом». Если в группе позволяю себе заниматься более абстрактными и сложными вещами, то как гражданин и женщина не могу не описывать ситуацию, в которой я нахожусь.

А.П. У тебя же недавно была выставлена подобная работа на Триеннале в «Гара-же»?

Н .П . Да, в зале « Искусство действия». Я не имею ничего против, но все остальные проекты, показанные там, имели ярко выраженную активистскую окраску. Мне немного удивительно находиться в такой компании. Уважаю активизм, но меня интересует эстетическая сторона насилия, как бы это претенциозно ни звучало . Проект, представленный там, про это: акварели с синяками, фотографии моих нарисованных и реальных синяков и, наконец, видео, где я в тату-салоне наношу на себя перманентный знак насилия . Я присутствовала при сцене, когда два молодых скейтера, рассматривая фото, говорили: «А это что, один человек себя бьет все время?» Нет, не бью, и никто не бьет, там нет на этом акцента, но время от времени эти синяки появляются, например потому, что я неуклюжая. Эти синяки – не знак насилия муж-чины над женщиной , а следы насилия, сопровождающего тебя повсеместно: в метро, на работе, даже в языке.

А.П. В последнее время ты начала делать перформансы, в которых готовишь еду из сорняков.

Н.П. Да, я так связываю свои гендерно обусловленные практики и исследования о маргинальных видах растений. Эти сорняки, с которыми мне очень помогли ученые из швейцарской лаборатории, где я была в резиденции , как бы зависли между домашней и дикой природой. Это и есть назойливый кошмар городского человека: с одной стороны, их не используют, с другой – они не та прекрасная, дикая, буйная природа, которую, как нам кажется, мы видим, покидая урбанизированные пространства. Маргинализованы не только женщины, квир или животные, а почти всё. Иерархии придуманы белыми мужчинами. Вот, например, двойные стандарты человека: с одной стороны, он борется за биологическое разнообразие, а с другой – решает, что сохранить, а что нет. Люди сейчас отчаянно спасают дальневосточного леопарда, но забывают, что есть лобковые вши, которые также находятся на грани исчезновения, так как изменились стандарты красоты и гигиены человека. Почему мы не создаем национальные парки лобковых вшей, где бы они жили на людях? Меня интересует красота (в максимально широком смысле) неугодных видов, которая может привести к демонтажу иерархий

Художница выражает отдельную благодарность команде ЦСИ «Винзавод» за поддержку.

ДИ-2/2017

также в номере