Нина Березницкая. Уже четвертый год ты возглавляешь «Зарю», работая на другом конце страны. Как ты это делаешь?

Алиса Багдонайте. До Центра современного искусства «Заря» на фабрике существовала галерея, показывавшая местных художников. Закрылась. В герметичном диалоге все было сказано быстро. Не бывает институции, которая работает потому, что она просто крутая, должен звучать диалог сторон, интересных друг другу. Оказалось, что актуален диалог с большой сценой искусства, пришивание «отрезанного ломтя» к метрополии, и именно то, что я нахожусь на другой стороне этого диалога относительно «Зари», помогло. Что касается технической части, то удаленно работать можно, если твои правила демократичны, прогрессивны и открыты. Но я присутствую на ключевых монтажах выставок и открытиях и в курсе всех существенных деталей работы над проектами.

Н.Б. Быстро ли ты начала ощущать это место как свое, сколько времени нужно, чтобы с ним идентифицироваться?

А.Б. Сначала я себя чувствовала неуверенно. На первом интервью меня с некоторым вызовом спросили, почему у «Зари» куратор из Москвы? Меня пригласили, потому что мой опыт полезен здесь. Место – ресурсный показатель, не определяющий ничего, кроме условий работы. Если событие или произведение недостаточно хороши, хоть и сделаны во Владивостоке, мы не будем им заниматься. На выставке «Край бунтарей» не хотелось маркировать художников как владивостокских, но пришлось, потому что ни одна из местных институций не сделала такого проекта раньше. Это было важное открытие и для художников, и для «Зари», оно консолидировало сцену и его участников, сделало их видимыми, а нас – ответственными за их репрезентацию. Надеюсь, наша работа поможет молодым художникам. После «Края бунтарей» я стала говорить про Владивосток «мы» и «здесь», даже находясь в Москве.

Н.Б. Вы делаете масштабные кураторские проекты, например, «Пустырь и пустошь» Андрея Ерофеева, «Русское кинетическое искусство» Полины Борисовой, работает резиденция. Чувствуешь себя немного прогрессором?

А.Б. Автор столетней давности книжки про колонизацию Дальнего Востока, которую я недавно читала, сетовал, что при заселении всем давали большие стипендии, поэтому туда ехали бездельники, которые проедали деньги и требовали дальше их кормить. Так все колонизационные проекты и проваливались. Мы создавали институцию, задающую вопросы и себе, и разным аудиториям. Сейчас офлайн ничего не означает, дискуссия, которую ведет «Заря», актуальна и за пределами региона. Меня бесит определение «региональный», искусство или есть, или нет, его либо надо показывать, либо нет. По географическому принципу искусство не воспринимается. Должна существовать ротация, когда все видят все. Конечно, не любые проекты мы можем отправлять на гастроли, не любое произведение может приехать к нам, логистика достаточно сложная. Мы делаем много суперинтересных проектов, которые заново открывают регион. До 1991 года Владивосток был закрытым городом, поэтому его история пока не отрефлексирована. Современное искусство служит инструментом ее прочтения, и этим интересно местным жителям. Таким был проект «Край бунтарей». «Заря» – не летающая тарелка, как мы любим говорить , мы интересуемся местом, в котором находимся.

Н.Б. Какие открытия сделали художники во время исследования города?

А.Б. Например, Елена Ковылина сделала силовой перформанс: проплыла на лодке вокруг острова Русский и втащила на самую его высокую точку, как на Голгофу, кол с табличкой, на которой написано, что нужно усваивать ошибки. Владивостоку не хватает этого скользящего взгляда по его истории, территории.

Н.Б. Ты приглашала в резиденцию многих художников, не все соглашались. Почему?

А.Б. Владивосток на карте искусства – невидимая территория. При ближайшем рассмотрении наше чистое место оказывается клондайком возможностей, но ими пользуются только самые пассионарные, давая проекту мощный импульс. Молодой и востребованный композитор Мариосом Иоанну Элиа, приехавший в резиденцию, говорил, что хотел попасть в ситуацию, альтернативную консервативной и окостеневшей сцене, где бы ничто на него не давило и не было бы готовых «паттернов» для движения. Ему все удалось, хотя поначалу никто не был готов говорить о современной классической музыке. Однако не многие на такое способны. Поначалу было сложно преодолеть некоторую инерцию, но теперь, после нескольких успешных историй и текстов о них, Владивосток стал ближе, художникам стало проще сюда приезжать, им есть от чего отталкиваться.

Н.Б. Когда речь заходит о децентрализации, мы попадаем в ловушку языка, признавая неотменяемость и решающую роль центра, откуда действующие лица наблюдают за происходящим и испускают смыслы, расходящиеся концентрическими кругами.

А.Б. В Москве микродецентрализация столкнулась с теми же проблемами. Искусство из центра поехало по выставочным залам в районах, что замечательно, но зачастую проекты не работали с местным контекстом и на выставки ходила все та же публика с Садового кольца. Диалог не получается, это делает очевидными различные социальные проблемы, с которыми нужно работать не только искусству. У художников в регионах главная проблема – коммуникация. Например, Арсений Штейнер пригласил на свою выставку под эгидой РОСИЗО художника из Владивостока. Куратор обратился в «Зарю» и попросил ее привезти. Но у меня не было бюджета на срочную отправку работы, это задача РОСИЗО, а не наша. Художник на выставку так и не попал, оказался отрезан расстоянием. Это проблема уровня федеральной институции – наладить в стране логистику, объединить художественную сцену.

Н.Б. Говоря о единой художественной сцене, мы немного лукавим, потому что близость Китая, Японии и Кореи, как нам, сидя в Москве, кажется, должна больше влиять на происходящее во Владивостоке.

А.Б. Во Владивостоке порядка 20 консульств, показывающих своих художников и культурные программы. Делаются обменные выставки в городах-побратимах, но это имеет мало общего с реальным диалогом культур, носит скорее дипломатический характер. Мы сделали одну резиденцию с корейской художницей , одну выставку японской художницы, но это не имело пока программного эффекта. Однако уже в следующем году начнется программа резиденций, ориентированная на кросс-культурное исследование региона. Также в 2019-м мы сделаем выставку, которую покажем во Владивостоке, Шанхае и Москве, куратор Андрей Ерофеев. Это будет анализ художественного процесса двух стран с пересечениями в пути трансформации «национального пейзажа» на протяжении ХХ века.           

Н.Б. Русское и китайское искусство трудно сравнивать.                      

А.Б. Оказалось, что такой нейтральный жанр, как пейзаж, очень изменился в ХХ веке. Пейзаж оказался синонимом искусства как такового, в этот нарратив включены и каллиграфия, и текст. Подготовка проекта была долгой, потому что настоящего диалога между искусством России и Китая нет. Китайские художники представлены на мировом рынке, они понимают, что с опозданием вписывают себя в историю мирового искусства. В консервативном Музее Китайской академии художеств на одном этаже монументальные произведения, очень похожие на наши, на другом графика, а на третьем выставка о «Документе» с графиком присутствия на ней китайцев: в восьмидесятых брат такого-то услышал о ней, позже кузен такого-то поехал туда, а уже на следующей там был первый китайский художник. Они этот путь проделали очень быстро, в отличие от нас.

Н.Б. Общественное пространство неизбежно создает сообщество, и приходится на какие-то запросы зрителей отвечать, а какие-то генерировать.

А.Б. Как и в любом другом городе, во Владивостоке большинству современное искусство не интересно. Поэтому мы принимаем во внимание интересы людей, чьи потребности не исчерпываются желанием посещать новые выставки: занять детей, поэтому работают детские мастерские, пойти с девушкой на свидание – у нас можно два часа ходить, держась за руку, по залам. Есть еще физическая потребность просто быть не дома, в «гостинке», а город предлагает недостаточно общественных пространств. На выставку кинетического искусства пришли рекордные десять тысяч человек. Если бы мы три года назад спросили у горожан, нужен ли им центр современного искусства, вряд ли они с этим согласились бы. Но теперь у них есть выбор, и они его делают в нашу пользу. Если мы хотим привлечь новую аудиторию, которая не отозвалась на современное искусство, предлагаем выставки про моду, архитектуру, фотографию. Те, кто пришел однажды, придут снова.

Н.Б. Вы изучаете своих зрителей, измеряете качество работы, кроме формализованных критериев посещаемости?

А.Б. Посещаемость мы, конечно, стараемся не уменьшать, хотя она бывает непредсказуема. Передовые и важные проекты не всегда самые посещаемые. Например, на «Край бунтарей» пришло меньше зрителей, чем мы ожидали. Казалось, людям должно нравиться смотреть на себя и свое искусство, но в тот момент Владивосток проголосовал ногами за выставку фэшн-фотографии Жан Паоло Барбьери. Тем не менее на выставках о кинетизме и дизайне мы достигли максимума загруженности нашей инфраструктуры – 500 человек в день, и одна-две тысячи на Ночь музеев. Примерно 4–6 процентов населения города бывают в «Заре» (во Владивостоке около 606 тысяч жителей. – Ред). Также мы стараемся учитывать мнение экспертного сообщества и реализовывать стратегию развития «Зари», это качественные, а не количественные критерии.

Н.Б. Много ли мест в городе, куда может пойти человек, увлеченный искусством? А.Б. Владивосток – очень сытый город в смысле культурного предложения, здесь есть несколько театров, в том числе приморская сцена Мариинки. В центре города Приморская картинная галерея, рядом выставочный зал Союза художников, где жизнь кипит. Есть галерея современного искусства «Арка», музей «Артэтаж», Центр современного искусства при ДВФУ (Дальневосточный федеральный университет – Ред.). Но самая серьезная аудитория, конечно, у океанариума, хотя к искусству он не имеет отношения.

Н.Б. Что удалось изменить за время работы?

А.Б. Это было хипстерское место, что с самого начала оттолкнуло большую часть зрителей, хотя у нас все было и есть бесплатно и свободно. На выставке дизайна мы наконец увидели старшую аудиторию, ностальгия сыграла на руку. Хотя как раз этого и хотели избежать , показывая современный российский дизайн и советский как его исток, но советское победило. Постепенно мы вошли в жизнь города, стали появляться школьники, и даже редкие группы корейских туристов.

Н.Б. Если бы ты была министром культуры, что сделала бы в первую очередь?

А.Б. Не очень хотела бы рассматривать карьеру чиновника, мне интересен видимый и быстрый результат конкретных действий. Министерство на правильном  пути в побуждении музеев к финансовой независимости. Я поменяла бы законодательство в плане частного и корпоративного капитала в учреждениях культуры, что помогло бы эти задачи решить. Наверное, было бы здорово, если бы везде существовали резиденции. С сепаратизмом нужно бороться, налаживая горизонтальные связи. У меня в студенчестве был проект, который идеально подошел бы РОСИЗО: я хотела, чтобы по всей России возникли одинаковые выставочные пространства, все мультифункциональные, и любая выставка могла ездить везде, и все всё видели. Это был максималистский проект, но верный с точки зрения подхода, регионы должны не просто стремиться в центр, но знать друг о друге.

Главное, я стала бы помогать рынку современного искусства – например, оплачивать участие в международных ярмарках. Причем меня волнует не бизнес, а художники, у которых дома нет возможности для реализации. Без художников мы слепцы.