РУССКИЙ БУДДА

Первый раз за границей я оказался в 2000 году. В городе Катманду.

Мои друзья-художники Володя Наседкин и Таня Баданина одно время преподавали на худграфе в Нижнем Тагиле и вывозили студентов на пленэр, а тут нашли спонсоров и собрали команду в Непал и Тибет. Позвали Франциско и Нонну Инфанте, бывшего моряка Саню Пономарева, математика Константинова, нижнетагильца Брюханова с женой и меня.

Перед отправлением нас проинструктировали: санитарная обстановка там не ахти, поэтому пищу, не прошедшую термическую обработку, есть нельзя. И вообще в ваших организмах постоянно должен содержаться хоть небольшой процент алкоголя. Перед тем как почистить зубы, выпиваете 50 граммов виски. И после тоже. Поэтому, выходя на улицу, я ощущал себя в несказанно приподнятом настроении. Натуральный Индиана Джонс! Вдобавок меня тут же хватали за ноги нищие, больные полиомиелитом.

– Это хорошо, что ты сразу сюда попал, а не в какую-нибудь Европу, – объяснял мне Пономарев.

– Там все скучно, по линеечке.

Тут точно было не по линеечке. Понять правила движения на местных дорогах я не могу до сих пор. Все ездило и ходило во всех направлениях сразу – дети, моторикши и грузовики. При этом никто никого не задевал. А посреди дороги безмятежно лежали священные коровы и жевали какую-нибудь коробку.

Когда я стал выяснять, оказалось, что аварии здесь все же бывают. Если собьешь человека и он останется жив, нужно оплачивать его лечение. Если собьешь насмерть – придется заплатить его родне тысячу непальских рупий (что-то около 300 долларов США). Женщина обойдется в три раза дешевле. Зато если наедешь на корову, тебе предстоит провести в непальской тюрьме аж 25 лет!

Известен лишь один прецедент, когда правонарушитель отвертелся от наказания. Какой-то французский дипломат нанял адвокатов, те отыскали свидетелей, которые подтвердили, что хозяин коровы плохо с ней обращался, а потому она сама решилась на суицид. После чего француз из Катманду сбежал и больше там не показывался. Это известная байка.

Мы приехали в Непал не просто так, а по культурному обмену. Явились к местному атташе, он же директор российского культурного центра. А тот устроил мастер-класс для местных мастеров. Это тоже было полезное впечатление. Художники в Непале в основном ремесленники, чеканящие блюда для туристов или отливающие статуэтки из гипса. Инфанте рассказал им, как пользоваться фотоаппаратом (хотя это они умели не хуже). Остальные показали видеодокументацию своих невразумительных по местным меркам проектов. Непальцы недоумевали, зачем мы такой хренью занимаемся. Нашлась в Катманду и одна прозападная художница, но эта не понравилась нам. Она подражала манере Шагала, ее картины покупал местный король.

Затем нас ангажировали российские дипломаты. Сначала я не понимал, почему они проводят с нами все свободное время. Думал, они согласно расхожей легенде сплошь агенты КГБ и хотят нас завербовать. Потом понял, что мы им нужны не для этого. У дипломатов почти военная дисциплина и иерархия – после десяти вечера надо быть в койке. А тут они получили возможность безнаказанно и без какой-либо субординации выпивать с русскоязычными земляками.

Надо сказать, что Непал малопригоден для бизнеса и туризма. Полезных ископаемых нет, моря тоже. В те времена это был вообще дикий край. К нашим новым друзьям приехали представители московского турагентства (разведать рынок). Они предложили: – Поехали с нами. Через весь Непал!

А у меня денег на все про все 300 долларов. Это нас с Франциско Инфанте сблизило. Мы с ним научились торговаться на рынке. На Востоке это национальный вид спорта. Сначала спрашиваешь цену, потом говоришь «биг-прайс» и «дисконт». И так несколько раз, пока не собьешь ее до доллара. Но оказалось, что дипломаты умели торговаться не хуже. В результате вся поездка обошлась мне в три копейки.

Еще у меня была идея-фикс – доехать до места рождения Будды в Лумбини. Мне говорят:

– Да это по пути!

И мы поехали. Сначала на машинах, потом на лодках, потом опять на машинах, потом на слонах. В кино это называется экзистенциальным путешествием. Переплываем ночью через реку, а в ней множество светящихся точек.

– Это, – показывают, – крокодилы. Да ты не бойся, они тупоносые, людей не едят. А если и едят, то без всякого удовольствия… Наша лодка меж тем едва не зачерпывает бортом воду. Или нырнешь в реку днем, хлебнешь воды и вдруг вспоминаешь, что эта река – одновременно помойка и кладбище. Из индуистских храмов в нее сбрасывают недогоревшие останки.

Наконец, доезжаем до развилки, где надо расставаться. Открываю дверцу, а за ней ночь, воздух горячий, как парное молоко, лачуги, освещенные свечками, как у Жоржа де Ла-Тура, и очередная корова, жующая коробку.

– Да ладно, – говорят мне, – куда ты пойдешь! Завтра мы тебя и до Лумбини довезем…

В поездке мне надо было что-то сделать для отчетной выставки. А делать ничего не хотелось. И так все неплохо. Поэтому я ложился на остановках посреди окрестной благодати в позе усопшего в паринирване Будды Шакьямуни и заставлял себя фотографировать.

Про поездку в Тибет можно рассказывать долго. Если ехать из Катманду, необходимо преодолеть четыре перевала по 7 000 метров. На каждом показывают панораму Большого Гималайского хребта, а ты отходишь в сторонку, потому что тебя тошнит от перепадов давления. После поездки все несколько дней не могли глядеть на пищу. От кислородного голодания обостряются хронические болезни. У одного из нашей группы пошли камни из почек, у другого выпало 13 зубов, зато семейная пара Филипповых, прибившаяся к нам по пути, сумела родить через девять месяцев здоровое потомство.

Той же компанией следующим летом мы съездили на Байкал, а потом она почему-то распалась. Наверное, из-за того, что первые поездки были на халяву, за счет найденных Наседкиным спонсоров.

А как появились деньги и можно стало путешествовать за свой счет, все расползлись по углам.

ВЗЯТИЕ БЕРЛИНА

Первый раз в Европе я очутился на выставке в Берлине. Организовали ее три русскоязычные дамы – Кристина, Ирина и Сандра. О разделении полномочий между ними я не подозревал. Про время прилета написал сначала одной, потом другой. Обе отвечают: «Не боись! Встретим!» Но оказалось, что между собой они сообщались нерегулярно, в делах у них царил творческий бардак. В полночь перед вылетом я на всякий случай написал еще и Сандре. Это меня и спасло. Потому как размещением художников занималась именно она.

В аэропорту Сандра говорит укоризненно:

– Ты знаешь, тебе повезло! Я вернулась из клуба в час ночи и думаю: дай-ка посмотрю почту… А там твое письмо… И вижу, что ложиться спать смысла нет.

Кабы Сандра меня не встретила, я там бы и помер. Самостоятельно разобраться в схеме немецкого метро с его С-банами, У-банами и поездами, ходящими по разным маршрутам, простодушному человеку никакой возможности нет. А если б мне не показали, что для выхода из вагона нужно нажать кнопку на двери, я бы до сих пор там ездил!

Во второй раз в Берлин мы (с Мизиным) приехали на сомнительную выставку в бункере под Александерплац. И оказалось, что ее организаторы не только не встречают участников, но и никуда не селят. Пришлось вспоминать, какие знакомые у нас здесь живут. Позвонили художнику Илье Китупу. Он говорит:

– Ну что ж, приезжайте!

У Китупа была двухкомнатная квартирка. Он вытащил нам в проходную комнату полутораспальный матрац. Дал подушку и одну простыню, чтобы укрыться. Я спрашиваю:

– А второй простыни у тебя нет? А то как мы будем под одной простыней спать?

Китуп отвечает:

– Еще одна простыня у меня есть. Но, ты понимаешь, я недавно с женой развелся. По выходным у меня ночует дочка. Вторую чистую простыню я приготовил для нее. Поэтому вы уж довольствуйтесь тем, что есть…

Здесь самое время рассказать, что мы с Мизиным, не сговариваясь, купили в Москве по книжке Пелевина «ДПП(НН)». Ее герой сначала преследует свое нумерологическое альтер-эго, а потом вступает с ним в акт мужеложества страниц на пять! Читая это, мы в шоке соприкасаемся волосатыми коленками (под одной простыней) и испуганно отпрыгиваем на разные края матраца.

Наутро пошли менять доллары на евро. Помню, что в прошлый приезд в выходные это можно было сделать только в одном месте на той же Александерплац. А сейчас его закрыли. В отделении банка очередь, все суют в банкомат карточки, которых у нас нет. Что делать? Сели без билета в метро, нас оштрафовали и выгнали. Пришлось переться пешком в Кройцберг, где жили знакомые деятели современного искусства из Молдавии, и менять доллары у них.

МОЛОТКИ И СТРИПТИЗЕРШИ

Вскоре заграница понеслась сплошной чередой. В докризисные времена мы повадились путешествовать каждую неделю. Завели карточки, а также штук десять зарубежных галерей в Милане, Париже, Берлине, Вене, Нью-Йорке, Будапеште, Тель-Авиве и Пекине.

Первый же иностранный галерист поразил нас тем, что ушел на час, пока мы рядились, как расставить наши работы. Потом пришел, спрашивает:

– Ну все? Расставили?

Взял молоток и самолично их приколотил за полчаса.

Второй галерист поступил точно так же, только развесил наши шедевры за 15 минут. Мы были поражены. В России такое не практиковалось. Наш московский галерист Марат Гельман молоток в руки не брал. В Москве надо было демонстрировать свою солидность.

Все наши галеристы оказались не менее необычными, чем их художники. Каждый экстравагантен по-своему. Один был гурманом, бонвиваном и шахматным гроссмейстером. А когда мы опаздывали на рейс, вез нас в аэропорт со скоростью 200 километров в час. Я спрашиваю:

– Ты еще и автогонщик?

Оказалось, так оно и есть. В юности он участвовал в гонках вместе с Шумахером.

Другой был, наоборот, экономным. Авиабилеты купил без оплаченного багажа и с пересадками по 5 часов. Вместо отеля поселил у себя дома. Тапочки у него были из разных отелей. На превью выставки заказал бесплатную дегустацию какого-то шнапса, а для угощения публики сам сварил за ночь суп из тыквы с собственной грядки. По окончании вернисажа говорит:

– Ну все, собирайте друзей, пойдем пить пиво!

И привел нас на открытие выставки в соседнюю галерею.

Третий галерист завел себе художников из России, потому что у него появилась русская жена (вслед за неудачной американской). Всю дорогу хотел выказать нам свою «русскость», что вылилось в распитие крепких напитков наперегонки. В таком состоянии мы оказались в стриптиз-клубе, где танцевали сплошь наши бывшие соотечественницы. Протестуя против такой дискриминации, я вытянул на барную стойку нашу ассистентку Кьяру и залез туда сам. Стойка оказалась прозрачной и в форме волны. Такого в стриптиз-клубах нельзя делать ни в коем случае! Потому что, шагая от одного шеста к другому, я неожиданно обнаружил, что под моей ногой нет никакой опоры и что я лечу вниз. С двухметровой высоты на каменный пол… Это один из самых счастливых моментов в моей жизни, потому что я ничего себе не сломал! Галерист тут же повел нас дальше, а стриптизерши стали упрашивать остаться.

– Мы на работе! – отвечал им я.

– А кем вы работаете?

– Мы – художники и вынуждены всю ночь ходить за нашим галеристом. Уж лучше вы с нами!

– Мы не можем. Мы тоже на работе…

– А вы кем работаете? – притворно поинтересовался я.

– А мы – презентантки…

Потом выяснилось, что этот наш галерист испытывал к стриптиз-клубам устойчивое влечение.

Однажды он встретил там немолодую уже «презентантку» и предложил:

– Сколько тебе тут еще осталось работать? Пошли лучше ко мне в галерею кураторшей! Та согласилась. И оказалась ничуть не хуже Кьяры, отучившейся в Лондоне.

На ярмарке в Болонье мы выставляли серию теннисных столов с нарисованными лицами известных художников. Кураторша поехала в магазин, купила зеленую ткань, корзину теннисных шариков, зрительскую трибуну, высокое тренерское кресло и соорудила на стенде тотальную инсталляцию ничуть не хуже, чем у упоминавшегося вначале Кабакова. К тому же сама на стенде в теннис играла, грациозно вихляя попой.

Можно еще много интересного рассказать.

Однажды меня удивил художник Костя Звездочетов, который не выказал сожаления, что его не везут на какую-то выставку. Пробурчал, что и мне это скоро надоест.

А художник Дубосарский даже как-то посмеялся над нами с Мизиным:

– Вам еще не надоело туристами работать?

Пока не надоело

ДИ-3/2017