Приключение длилось два месяца.

Мы прилетели в Нью-Йорк, взяли машину в аэропорту и поехали в Нью-Хейвен, пообщались со студентами, прочитали лекцию. Когда сталкиваешься с Америкой, за картинкой, к которой ты привык благодаря сериалам и Голливуду, со временем открывается иная реальность. Поразительный уровень приватности. Строгие границы, например частной собственности. Прохода нет, no trespassing! Мне сложно было существовать в такой системе.

С колледжами у меня особые отношения. Жизнь внутри колледжей – это кошмар, построенный на отчуждении. Все регламентировано: целыми днями сидишь один в библиотеке, пятница, суббота – время социализации, студенты идут в бары. Ценности частной жизни обретают непропорционально большую важность, при этом в голливудских фильмах про учебные заведения мы видим бесконечную тусовку. В сериалах группа друзей общается настолько тесно, что их уже тошнит друг от друга, а для живых американцев это кайф, потому что так реализуется потребность быть в кругу друзей, в тусовке, в комьюнити. В университетах есть братства, где студенты живут как бы коллек тивом – но это иллюзия. Работающий в колледже человек закрывается в научной деятельности, со студентами у него исключительно формальные отношения. Профессора, которые проводят жизнь в кампусе, становятся приверженцами крайней индивидуализации. Забавно, что американские консерваторы считают колледжи рассадником левацких, субверсивных идей: университеты производят как раз консервативную жизнь. Там трудно создать семью: если жена тоже профессор, сложно будет получить работу в одном месте. Я встречал много таких пар, разбросанных по университетам, они изредка летают друг к другу на самолетах. Это одна из причин, почему я не стал строить там академическую карьеру. Такая катастрофическая жизнь меня не устраивала.

Из Йеля мы с Тоней стали потихонечку двигаться на юг, заехали к друзьям в Вашингтон, останавливались в интересных местах по дороге в Аризону – Новый Орлеан, национальный парк Биг-Бенд на границе Техаса и Мексики.

В Америке быстро пересекаешь огромные расстояния. Но все контролируется незримой субстанцией – законом. Можно остановиться на обочине хайвея, но в поле выйти нельзя. Шикарные дороги, свобода, полет, а вдоль трасс стоят заборы с колючей проволокой – это частные земли (такого не было только в индейских резервациях).

Эти границы стали проблемой для съемок. Нам нужно было место на природе, а там либо национальный парк, либо частная земля. В итоге нашли, хотя и со знаком собственности штата, туда тоже нельзя проникать.

Мы сильно зависели от машины. К счастью, никаких проблем с ней не было. Правда, однажды в Техасе, под Марфой, куда мы ехали в фонд Дональда Джадда, у нас сдулся матрас. На земле много колючек, так называемых козьих голов. Они проткнули наш матрас в нескольких местах, и мы заехали на шиномонтаж в надежде его заклеить. Нас встретил старый беззубый техасец, который смеялся: «Ну вы попали! Я с этим не смогу помочь». Спросили его, где здесь искать искусство. Он говорит: «Езжайте в центр города, там куча разбитых машин». Это оказались работы Джона Чемберлена.

Фонд Марфа находится в том же городе. Много работ Джадда расположено на открытом воздухе, но попасть к ним можно только во время специальных мероприятий. Странное ощущение.

В Нью-Мехико мы посетили VLA, Сверхбольшую антенную решетку, которую показали в фильме «Контакт» с Джоди Фостер. Это комплекс радиотелескопов. Хотели еще заехать на поле молний недалеко от VLA – ленд-арт-работа Уолтера Де Марии. Поле размером километр на три с торчащими из земли столбами, в которые при грозе бьют молнии. Там можно остаться на ночь, это целый экспириенс. Но тогда, к сожалению, его закрыли на реконструкцию.

Рядом с VLA встретили человека по фамилии Романов, который мыл посуду в забегаловке, где готовят пироги посреди прерий. Местные узнали, что мы русские, и представили его нам. Во время разговора мы стали понимать, что он сильно не в себе. Рассказал нам, что возле его города упала летающая тарелка, а правительство это скрывает. Мы будто оказались в эпизоде фильма.

Из Нью-Мехико отправились в Долину монументов на севере Аризоны. Там снимаются вестерны, начиная с работ Джона Форда. Торчат огромные красные скалы. Я собирался снять часть фильма в этом иконическом пейзаже, но передумал. Там все сложно. Это земли навахо, для съемки требовалось разрешение индейцев.

Концентрация людей на квадратный километр низкая. Еще в юности я побывал во Флориде, в провинциальном городке Панама-Сити. По нашим меркам, там мало жителей – несколько десятков тысяч. Город при этом безразмерный, едешь по нему и едешь, непонятно, где он начинается, а где заканчивается. Меня это сильно поразило. В том же Вашингтоне чувствуешь себя насекомым, нужно долго идти от одного объекта до другого, город нечеловеческих пропорций. Некомфортное ощущение. Даже в Лос-Анджелесе есть совсем пустынные улицы. Чарльз Буковски передал это в своих произведениях, как и европейские кинорежиссеры вроде Марко Ферерри в фильме «Прощай, самец» или Вим Вендерс в «Париж, Техас». Все время ощущаешь эту пустоту.

В итоге мы приехали в город Тусон, где находится Аризонский университет. В пригороде располагается сооружение с замкнутой экосистемой «Биосфера-2». Она стала нашей съемочной площадкой. Я заранее договорился о возможности там снимать и жить. Мы провели на площадке десять дней. Потом через Колорадо, Канзас, Кентукки и Западную Вирджиния добрались до Нью-Йорка, затем Москва.