В год тысяча девятьсот девяносто пятый или шестой, когда я еще была модным галеристом и все только -только начинали переходить от жанра иммиграции в Нью-Йорк навсегда просто к путешествиям и связанным с выставками поездкам, мои подруги скульптор Лена Языкова и галерист Люба Шакс рассказывали, как здорово они научились ездить в Турцию, какая это цветущая заповедная страна и какие там горы, апельсиновые деревья, местные жители. Я с ними обеими подружилась, потому что в те годы у них с еще одной нашей подружкой Мариной Лошак была собственная галерея «Роза Азора». Вокруг них роилась толпа восхитительно талантливой молодежи и не только молодежи. Искусство, мода, культура – все пенилось и искрилось в бесконечных праздниках на бульваре и в галерее.
Как-то в июле звонит мне Лена и говорит : «Лизок, я в Турции , здесь невыносимо жарко, и у меня от этого плохо с сердцем. Не могла бы ты взять билет и прилететь в Анталью, привезти кондиционер. Мы отлично проведем время».
В Москве тоже было ужасно жарко. Я лежала голая в простынях с температурой 38 и сказала: «Да, конечно, если ты считаешь, что это возможно», – а сама думаю: «Какой кошмар!» Но все, что было связано с Леной, ее завораживающими скульптурами-куклами, настолько восхитительно, что я решила: пусть кондиционер тяжелый , пусть я сдохну – неважно. Чего только один художник не сделает ради другого. Взяла малюсенькую дочь Варвару за ручку и отправилась в ад. Кондиционер оказался небольшой пластмассовой коробочкой, не доставившей никаких неудобств.
А Турция так божественно прекрасна, что ни жара 50 градусов , ни московские дедлайны не могли испортить удовольствия от запаха раскаленных камней на солнце. Я бегала лунными малоазийскими ночами в офис отеля посылать в Москву факсы с текстами про художницу Алену Кирцову. Факсы и переговоры с Аленой по телефону стоили раз в десять, а то и в пятнадцать больше, чем я получила за эту статью, но это того стоило.
В предпоследний день Лена отравилась , я заснула на пляже в тени и сгорела. Варвара насыпала мне в постель песка, и ночью с меня сошла шкура, и тоже сделалась температура. Заводила Языкова сказала, что на температуру плевать, ведь это ее последний день в Турции, и она не уедет, не отпраздновав. Ладно , говорю, давай праздновать, а как?
– Поедем в Сиде и будем там гулять. – У нас же температура. И жара плюс пятьдесят.
– А мы возьмем такси.
С тех пор я объездила с самыми разнообразными художественными проектами полземного шара, но идея взять такси в незнакомом месте неизменно изумляет. В общем, приезжает на пляж желтое такси с шашечками. Мы, охая, загружаемся: Лена, я, которая не могла прислоняться к сиденью и ехала скрючившись, и Варвара, которой все нипочем. Машина плавилась , как пластилин, но Языкова обещала, что после захода солнца похолодает. Прошло буквально десять минут. Вокруг выжженные холмы, чуть-чуть колючек на обочине.
Приехали. Сиде! Поднимаю голову, чтоб получше оглядеться, в какой такой пустыне мы собираемся праздновать. Кругом ничегошеньки, только огромные античные колонны вдоль дороги и небесной красоты капители наподобие ледниковых валунов на землях Скандинавии. На одной из колонн сидит старушка божий одуванчик, ноги до земли не достают, на колонне разложила кружевные скатерти, а вокруг пасутся козы!
Мы пошли в Сиде, он прямо за соседним холмом. Это был первый средиземноморский город в моей жизни. Варвара говорит: писать хочу. А вокруг сплошные лавки с шелковыми коврами. Заходим: здрасьте, а вот девочке пописать можно? Конечно, проходите в дом. Проходим. За дверью квадратный двухэтажный двор с галереей по второму этажу. В центре двора дерево, под ним по бетонному желобу течет ручей и стоит ткацкий станок, и старая турецкая тетка плетет ковер, а в небе уже видны звезды. Туалет оказался в комнатке на первом этаже с чугунной конструкцией ( два следа и дырка посередине), как у нас в пионерском лагере художников «Солнечный» под Тарусой. Это был один из самых замечательных эпизодов полета на ковре-самолете времени, который со мной случился. Там разом ожили жилище древних греков и римлян с их тавернами и табернаклями, папин (Димы Плавинского) офорт « Станок» и пионерский лагерь.
А потом мы шли, шли и вышли на странный перекресток. Квадратная яма с одной стороны и далекие постройки с другой. Делать нечего , идем в яму, тем более что над ней написано «Кафе, отель, антик», а нам нужно срочно сесть и чего-нибудь попить .
Хозяин ямы одет соответственно погоде и случаю – семейные трусы на теле и рваные адидасы на ногах. Это было что-то вроде чайханы: большой стол, вокруг широкие лавки, покрытые ткаными коврами с роскошными подушками. По краю ямы стояли, лежали и висели древнейшие и разнообразнейшие кувшины. Вместо потолка плетень, одной стороной опиравшийся на античную капитель, стоявшую прямо на земле.
Мы попросили водки и молочный коктейль. Хозяин спросил сколько и, недослушав или не поняв ответ, принес нам по огромному пивному стакану прекраснейшей водки (к полному нашему ужасу), а Варваре молочный коктейль, на краю которого красовался кусок арбуза величиной с саму девочку. Мы рассказали друг другу кучу историй, абсолютно вылечились от температуры и провели там два волшебнейших часа в нашей жизни, созерцая сад из апельсиновых и лимонных деревьев , который оказался продолжением ямы. Под каждым деревом стоял деревянный домик, напоминавший среднерусский сортирчик, где вместо дырки виднелась кроватка, застеленная чистейшим свеженакрахмаленным бельем.
А еще через много лет, когда я работала куратором в галерее Мити Борисова «Улица О.Г . И.», мы провели первую персональную выставку Вани Языкова . Он делал огромные тон-кие рисунки . К ним нужны были рамы, транспортировка, повеска и фуршет. И прямо перед самым открытием ребята как-то застенчиво сказали: «А можно мы устроим на открытии маленький концертик?» Я согласилась. Во-первых, я работала галеристом уже настолько долго, что знала, что лучше соглашаться на странные предложения, потому что никакого отношения ко вкусу и художественной политике это не имеет, а выйти может что-нибудь интересное. Во-вторых , Иван был сын моей подруги Лены , с которой мы выпили очень много водки при самых веселых обстоятельствах , в Турции и не только. В общем, я решила, что маленький концертик наши дела не ухудшит.
В день открытия обнаруживаю, что половина галереи с бледно- зелененьким дощатым полом – изобретение архитектора Александра Бродского , который эту галерею строил, – занята следующей композицией: барабанная установка с причитающимися тарелками и стулом, солист, трубач и два гитариста . И куча жизнерадостных юношей и девушек отплясывают рок-н-ролл так, что ни одного произведения не видно. Когда заставили плясать и меня, я увидела, что несчастный пол великого Бродского буквально ходит ходуном. Так я познакомилась с группой «Корабль», русскими Sex Pistols, которым Артемий Троицкий прочил мировую славу, но они предпочли остаться с кисточками, поскольку в большинстве своем были художниками. Их веселую музыку, злобную и грустную, мы с моими детьми и подружками искренне полюбили . Да и ребята оказались гениями. На дне рождения у Вани в том же году я наблюдала , как бы это обозвать … полный восторг! Языков читает рэп , его очень страшный на вид друг что- то шипит и плюется (это называется «бит-боксинг»), их друг Питос Коневский тоже читает рэп, Полежаев спит в углу, но именно из-за него написали песню про подводную лодку, потому что он якобы служил во флоте.
И кстати, выставку Лены Языковой я так и не сделала и мечтаю открыть ее в Москве, а работы Лены теперь на Майорке. Такие вот обстоятельства искусства и географии.