Время, когда бабушка познакомилась с Волошиным (начало 1920-х), было страшным. Ко всем проблемам, совсем не работал транспорт. Старики рассказывали, что какие-то люди умудрялись пешком дойти из Ленинграда до Крыма. И не потому, что все такие уж спортсмены, просто другого способа добраться туда не было. Слушая в детстве бабушкины рассказы, мы долго пребывали в уверенности, что она просто очень любила пешие походы.

По полуострову ходить пешком было привычным делом. Несколько раз бабушка вместе с Волошиным добиралась от Симферополя до Коктейлей. За двое суток. Около ста километров по горам. Это было романтично, хотя и небезопасно, бабушка рисовала Волошина, пейзажи… Портрет его она лепила много позже, когда стала скульптором. А в центре набережной Коктебеля стоит памятник Волошину работы второго мужа бабушки Анатолия Григорьева.

Волошин, вспоминала бабушка, учил ее, что нужно делать, если в пути застигнет дождь. Надо быстро скинуть с себя всю одежду, свернуть в узелок и накрыть своим телом так, чтобы вода ее не замочила. Можно представить могучее волошинское тело, закрывавшее узелок.

Однажды произошел мистический случай. Волошин пригласил ее в горы, но начиналась гроза, и мама Ариадны заволновалась, не опасно ли это. Волошин очень серьезно ей ответил: «Не волнуйтесь. Несчастье может произойти где угодно, даже на людной улице». Слова оказались пророческими: много лет спустя, когда бабушке исполнилось 30 лет, прямо на Масловке она попала под трамвай и лишилась обеих ног. Бабушка торопилась на ВДНХ, где оформляла павильон животноводства. Опоздание в те времена считалось уголовным преступлением, понятно, почему она так спешила. Не удержавшись, сорвалась с подножки трамвая… Очнувшись от наркоза, вспомнила слова про «людную улицу». Про свои протезы бабушка говорила: я свое отходила. Однако продолжала путешествовать и каждый день поднималась и спускалась по крутейшей лестнице в мастерской на Масловке.

С крымским географом профессором Пузановым и группой студентов бабушка в 1925 году открывала Крымский каньон. Понятно, что каньон существовал и раньше, но никто не воспринимал его как природное и геологическое явление. У бабушки осталась прелестная графическая работа в стиле мирискусников, она так и называется «Крымский каньон».

Еще она рассказывала, как однажды куда-то очень долго ехала на телеге и заснула. А когда проснулась, оказалось, что в ее волосах уже обустроились мышки. Ариадна была в полном восторге, она анималист во всем, что тут скажешь.

Когда бабушка путешествовала, она часто останавливалась переночевать у крымских татар. Замечательно пела татарские песни – у нее был абсолютный слух. Ее с друзьями всегда очень хорошо принимали, потому что бабушкин дедушка Николай Андреевич Арендт был известным врачом. Почти всегда он лечил бесплатно и разговаривал на 14 языках и диалектах – со всеми пациентами говорил на их языке. Конечно, его любили и уважали.

Бабушка написала воспоминания «В стране голубых холмов» про Волошина, про жизнь в Коктебеле. Мы надеемся скоро издать ее книгу.

Землю в Коктебеле купили в 1954 году. Участок должен был принадлежать Саре Лебедевой, но она отказалась. Бабушкин второй муж Анатолий в тот момент еще сидел в тюрьме. Бабушка в письмах расписывала, какое это чудное место. И вот он едет посмотреть что там. И случился туман. А в Коктебеле такие бывают туманы – вообще ничего не видно, то есть вообще ничего. Он спрашивает: «А когда же будет Коктебель?» Ему отвечают: «Да вот же он, мы уже в нем». Анатолий тогда ужасно рассердился, все думал, что его разыгрывают. Потом он спроектировал двор наподобие итальянских, с муфельными печами… Со временем весь сад, не говоря уже про мастерскую, был заполнен скульптурами, которые бабушка и дедушка высекали из местного известняка.

Мы тоже проехали весь Крым вдоль и поперек. В нашем детстве к расстояниям почему-то относились совсем иначе. Помнится, в Судаке жили Бруни, и они считали, что Коктебель – дальний свет, почти заграница, и выбраться к нам один раз за лето – целое событие! Мы подросли и в какой-то момент осознали, что до Судака всего 34 километра. Наташа даже пешком проходила этот путь.

Наши родители – палеонтологи, часто на все лето они уматывали в экспедицию, а нас оставляли со стариками. Помним, Наташа писала родителям в Монголию, а письма туда шли в лучшем случае две недели. «Мамочка, вчера был такой дикий шторм. Никто не купался, и только мы с Машей купались…»

У родителей волосы вставали дыбом. От инфаркта их спасало только понимание, что это письмо было написано дней 15 назад, а значит, ничего страшного не случилось.

Крымские пейзажи с детства настолько глубоко запечатлелись у нас, что с тех пор во всех путешествиях ищем наш внутренний Коктебель. Это какая-то заразная болезнь. В любой стране, будь то Израиль, Черногория, высматриваем сходство. Мы часто ездим на Гоа, место, которое давно и сильно полюбили. Там есть деревня Арамболь, немного попсовая, немного помоечная. Но у нас ощущение, что это такой индийский Коктебель, где зимой плюс тридцать. Нашли в Арамболе крымскую гору Сюрю-Кая, но чуть пониже, нашли улицу Десантников, Лисью и Лягушачью бухту.

На то, что мы так прониклись Индией, похоже, тоже повлияла бабушка. Ариадна увлекалась теософией, читала индийских философов и журнал «Индия», была убежденной вегетарианкой. Она передала нам свою любовь генетически. Удивительно, порой нам кажется, что мы находим места, которые она так подробно и зримо описывала. Кстати, увлечение теософией чуть не довело в молодости Ариадну до тюрьмы. Спасло, наверное, то, что с калекой решили не связываться, посадили только мужа.

В Индии нам снятся необыкновенно яркие сны. Там вообще все ужасно яркое: красная земля, дома, покрашенные в безумные цвета, цветы и зелень. Индуизм связан с украшательством и доходит до совсем сумасшедших вещей: то листья на деревьях раскрашены в горошек, то пальму раскрасят под березу, чтобы порадовать русских туристов.

Многие спрашивают, зачем мы ездим в одни и те же места. Но мы привыкли к Коктебелю и Гоа. Для нас это места силы.