Сергей Гуськов. Что ты почувствовал, став художником года Cosmoscow?

Иван Горшков. Это подарок судьбы и удача . Я вроде уже дорос до каких-то лет, но у меня ни разу не было премий и номинаций. А здесь такой жест признания. Я совершенно не ожидал , никаких предпосылок не было. Леша Масляев позвонил и говорит: «Все, решено!» При этом ставки высоки: такое ощущение, что или пан, или пропал. Нужно очень круто выступить , не провалиться. А у меня выпал такой год : много поездок , резиденций . Поехал в Выксу на месяц, потом на столько же в Берлин. Полвесны и пол- лета на поездки списаны. Cosmoscow приближается, казалось бы, все должно быть готово заранее, но пока только какие-то ржавые железки в мастерской. Немного нервничаю.

С.Г. Выбрали заслуженно. Ты активно выставляешься по всей России и за рубежом. Приезжаю в Выксу, мне говорят: вот Иван Горшков, важный художник. Чувствуешь себя важным?

И.Г. Честно говоря, нет. Сидишь тут в Воронеже, работаешь, как всегда, ну где-то поучаствовал. Другие люди занимают в десять раз больше пространства. С Выксой такая история: меня позвала Алиса Багдонайте. Я думаю: дыра какая-то. Что я тут делаю целый месяц? Но все в копилочку – одно к другому.

С.Г. Многие художники уезжают из Воронежа: Илья Долгов теперь в Кронштадте, Арсений Жиляев и Михаил Лылов по миру путешествуют. А ты уезжаешь, но всегда возвращаешься. Воронеж – твое место силы?

И.Г. У каждого своя роль в жизни, свой типаж. Один – странствующий рыцарь, другой – первооткрыватель, а я – такой феодал, который насиживает свое поместье, возделывает землю. У меня тут работа, семья – жена, сын. Долгову же просто все надоело, решил обстановку сменить. Арсений переехал еще до Фейсбука. Это был единственный способ познакомиться с кем-то приличным.

У меня всегда было ощущение, что в Москву надо ехать за личными контактами, в глаза всем смотреть, чтобы лицо запомнили. На этом фронте долго был провал. Все слышали про какого-то Горшкова, но никто с ним не встречался. Со мной случаются конфузы: знаешь человека заочно, а как он выглядит – непонятно, сидишь с ним за одним столом, а с фамилией не соотносишь. Так с Антонио Джеузой произошло. Приехал на встречу с Женей Кикодзе, а там сидит какой-то мужик, смотрю потом светскую хронику – так это же Джеуза! А у нас с Колей Алексеевым – ВЦСИ (Воронежский центр современного искусства, где Горшков сооснователь. – Ред.), миссионерство определенное. Ну и плюс мастерская, у меня налажен рабочий процесс. Из практических  соображений  живу в Воронеже: дешево, удобно, до Москвы близко.

С.Г. Ты много чего делаешь, в том числе наклейки. Но тебя знают, как скульптора, работающего с металлом. Это трудоемкая работа?

И.Г. У меня простая деревенская мастерская в Петине. Если жить в Москве, нужно либо в Подмосковье дачу снимать, либо арендовать цех , но это большие деньги. А в Воронеже двадцать минут от дома на машине – и ты в своем ангаре. Насколько процесс кропотлив и много ли он требует? Я как варвар: пользуюсь молотком и сваркой. У меня все любительское. Деревенская проводка: то свет отключили , то вместо 220 в сети 190 вольт. Я уж привык. Самое главное, меня никто не гонит, соседи не ругаются, нет риска все сжечь. Все, что нужно, под рукой: дрова, железо, тряпки, глина; бей, жги, крась, мусори, яму рой, колья забивай. У меня стихийный подход, мультиматериальный. Это весело и максимально честно. Можешь разгуляться, не задумываясь о нюансах вроде техники безопасности.

С.Г. А в резиденциях есть ограничения, тебе не позволяли делать какие-то вещи?

И.Г. Везде разные условия. Во Владивостоке в «Заре» хорошая мастерская. Я варил, дым валил. Но там цивилизованное место, объект под охраной, пожарные наблюдают. Один раз я случайно поджег лужу уайт-спирита, все немножко напряглись. Или делал выставку в пространстве Фонда Владимира Смирнова и Константина Сорокина, тогда оно размещалось на улице Буракова. Володя Логутов предложил мне сначала варить скульптуры, я сразу отказался – там пол из ДСП. В первый день надымил термофеном, прибежали соседи, чуть драку не устроили, испугались, что я все сожгу, а у них хранится тонна горючего клея. Они прям поседели, с жизнью попрощались.

С.Г. Сколько времени у тебя уходит на одну скульптуру?

И.Г. Работа среднего размера бывает готова за неделю. В Выксе я сделал три скульптуры за девять полных рабочих дней. Для Cosmoscow я делаю фонтан. Он выглядит как креманка на тонкой ножке, в чаше должно быть условно полтонны воды. Тяжелая вещь. Важно, чтобы она не рухнула и чтобы эта конструкция проходила в двери , ножка должна отстегиваться . Фонтан получается разборный, швы и болтовые сочленения нужно спрятать. И он не должен, не дай бог, протечь, замкнуть или током кого-нибудь убить. Мастики, грунтовки... Короче, я затеял не самую хитрую инженерную конструкцию, а в итоге делал ее весь апрель и весь июнь и еще не доделал. Это, наверное, самая технологически сложная работа в моей жизни. По-хорошему хочется ее потом не в металлолом сдать, а продать или выставлять дальше.

С.Г. А ты ее из Воронежа на ярмарку повезешь?

И.Г. На грузовике. Мы с Лешей Масляевым, куратором моего проекта, придумали, что это будет скульптурная группа, вокруг фонтана расположатся другие работы. Cosmoscow просила, чтобы были сидячие места, а мы вместо кресел, которые портят вид, решили установить круглую тумбу диаметром десять метров, обшитую мехом, на край которой можно было бы присесть, почитать, отдохнуть. Будет похоже на компьютерную игру. В жизни не видел столько меха.

С.Г. Тебе легко работается с кураторами?

И.Г. Мне всегда нравилось, что есть человек, с которым можно посоветовать ся. Обычно, наоборот, никто не хочет слушать чужие проблемы, а тут к тебе со всем участием... Леша вообще приятный интеллигентный человек, я ему доверяю.

С.Г. Расскажи про фотожабы. Ты продолжаешь ими заниматься?

И.Г. Пока взял передышку. Год назад у меня эта фотожабная история вылилась в большой живописный и коллажный проект в Фонде Смирнова и Сорокина. Потом показывал его в Воронеже, затем у Марины Гисич в расширенной версии. И как-то подвыдохся с ним. Исчерпал определенный лимит. Я, конечно, продолжаю использовать получившиеся наклейки. У меня их много, но со временем выяснилось, что одна половина совершен-но непригодна, а другая – ходовые. Я бы с удовольствием поразвивал этот проект, но в будущем. Кстати, когда я занимался фотожабами , сделал параллельно несколько небольших экспериментальных скульптур, которые включали реди -мейды – игрушечных животных, козликов, котиков. К тому же я плавил пенопласт, и получались инопланетные рельефы. И теперь на Cosmoscow, помимо меховой тумбы с фонтаном, будет еще четырехметровая гора с пещерами, кото-рая вываливается из прессвола, а по ней должны гулять тысячи таких зверюшек.

С.Г. Как поживает ВЦСИ?

И.Г. В этом году я немного отошел от дел в связи с разъездами, но Коля Алексеев с Таней Данилевской провели школу для молодых художников. Впервые получилось собрать новое маленькое комьюнити в Воронеже. Я вижу, как человек десять, доучившихся до конца, созваниваются, ходят вместе на вернисажи, тусуются. Меня очень радует, что наша деятельность не провалилась в пустоту. Хотелось бы поддерживать контакт с этими ребятами.

С.Г. А в Петине ты выставочной деятельностью занимаешься?

И.Г. Я делал там небольшую школу, прошла удачно. Позже во Владивостоке с женой Юлией решили этот эксперимент повторить. Но если в Петине все походило скорее на творческую дачу, ребята жили неделю безвылазно в моем доме и в палатках (такой интенсив: хочешь не хочешь, а деваться некуда), то во Влади-востоке можно было прогулять занятие или вовсе бросить школу.

С.Г. Как происходили занятия?

И.Г. Я предложил всем побыть мной. Немного вызывающий стиль – я их селю, кормлю, пою, но с условием, что все, что будет сделано, мое. То есть я предложил сделать мои работы за меня . Конечно, потом их доделывал. И надо сказать, большую часть продал на Cosmoscow в 2015 году.

С.Г. Твои ученики превратились в подмастерьев?

И.Г. Ну да, я же не большой эрудит или человек, который может с высоты произносить истины. Могу только опытом поделиться, объяснить собственные творческие удачи . Я тогда для Cosmoscow купил холсты и предложил всем рисовать определенные ситуации, отработать определенные приемы. И в Петине, и во Владивостоке хотел сделать упор на междисциплинарность, потому что хороший художник – тот, кто в разных медиа может гнуть свою линию, и на холсте попробовать, и какую-то какашку поло-жить на камень. Моя супруга Юля, специалист в области движения и современного танца, проводила по вечерам мастер-классы, которые произвели на всех впечатление. А в конце мы попытались подготовить перформативный спектакль, поскольку это квинтэссенция всех медиа.

С.Г. Не собираешься повторить нечто подобное?

И.Г. Мне бы хотелось, но это требует времени. Кстати, когда мы делали школу в Петине, я объявил конкурс в группу, заявки принимал . Даже из московской Школы Родченко приехали два студента, в том числе мой новый друг Артем Голощапов. Я так смеялся: нелепость какая-то, даже из столицы едут!

Меня заинтересовала постановка вопроса с авторством, спорный этический момент, немного провокационный. Эксплуатируешь людей , присваиваешь их творческие находки, используешь в своих корыстных целях. Щекочет нервы. И в то же время все по-честному, с самого начала так договорились, я никого не обманывал. То, что они сделали по моим заданиям, кроме меня, никому не нужно. Сами по себе они не работают, а у меня был план, как их включить в процесс и контекст. Художник все время занят созданием новых прецедентов, должен генерировать конфликтные ситуации, независимо от того, живопись это, перформанс или скульптура. Нагнетаешь, выдумываешь, ищешь. На это уходит много сил. Кажется, лучше построить генератор, чтобы он создавал новые несусветные казусы, а я бы потом их причесывал , обрабатывал, осмыслял, сортировал. Школа и оказывается таким генератором.

С.Г. Расскажи, как возникла ситуация с мясными скульптурами в ресторане?

И.Г. Эта история тоже из области экспериментов, что комильфо, а что нет. Один воронежский ресторан предложил мне сделать у них некое мероприятие. Я подумал, что из любой ситуации можно выжать интересное. Не делать пошлятину, а переломить ситуацию в позитивное русло, придумать такой сайт-специфичный проект, будто специально решил им заняться и для этого понадобился ресторан. Взял и пользуешься. В итоге выглядело так буржуазно, что снова щекотало нервы. Думаешь: в здравом уме никто бы такого не сделал. Похоже на элитный корпоратив. Закрытое мероприятие, вход по спискам , везде стоит жратва – ну такая, на грани фола. То ли кейтеринг очень креативный, то ли современное искусство . Гостей поят напитками, из фонтана – тоже моя скульптура – водка течет. Я договорился, что повара мне помогут приготовить работы. Скульптуры формально были неплохими, их тут же съели. Разные люди говорили, что, мол, никакой инновации тут нет. Вспоминали торт в виде Ленина и перформансы Тираванийи. Но мне-то как раз было интересно создать новую ситуацию. Важно, что это было в Воронеже, в Москве такое невозможно . Здесь современное искусство, даже если помещаешь его в неудобное окружение, все равно не проваливается. Такая же история случилась с магазином итальянской обуви. Знакомые говорят: дай нам несколько скульптур, мы ими украсим витрины. Ну я дал, они мне туфли за это подарили. Потом дискуссия где-то на Фейсбуке: некоторые начали говорить, какой позор, ниже падать некуда, что за художник – подставка под ботинки! Продался, опозорился! Вопрос в том, кто перетягивает на себя одеяло: обувь подминает под себя искусство или все-таки скульптура сохраняет хулиганский импульс и взрывает эту витрину? По моему мнению, в Воронеже контекст такой, что искусство и в витрине продолжает подрывную деятельность. Если уж говорить о хулиганстве, граница сместилась. Подобные действия внутри профессионального поля намного опаснее, чем хулиганство непосредственное, в обществе.

С.Г. Почему?

И.Г. Профессиональное поле для меня важнее, чем, например, городское пространство. Можно сделать что -то такое – никто здороваться с тобой не будет. Это вновь щекочет нервы. Хулиганство в хулиганской среде.

ДИ №4-2017