В 2015 году в Главном штабе Государственного Эрмитажа открылась Комната Жака Липшица (1891–1973), 15 работ для нее были переданы в дар музею Фондом Жака и Юллы Липшиц. Помимо этого, в ГМИИ находится один из вариантов его скульптуры «Радость жизни» и копия портрета Дзержинского: в 1935 году Липшиц принял участие в объявленном в СССР конкурсе, чтобы помочь, как он надеялся, арестованным в Москве родным. В конкурсе победил, но родным не помог, работа сгинула, копия попала в ГМИИ. Больше работ Жака Липшица в российских музеях нет – а наследие его огромно. Долгая плодотворная жизнь, десятки персональных выставок, первая в 29 лет (и тогда же первая монография), а в 39 – первая ретроспектива, присутствие работ чуть ли не во всех главных музеях мира, участие как художника французского павильона в Венецианской биеннале (1952) и «Документе» в Касселе (1964), десятки важнейших наград – все это свидетельствует: история Жака Липшица – сюжет со счастливым концом.

Он перепробовал многие стили и направления, от почти олдскульного реализма, от вытянутых в струну «прозрачных» ранних скульптур и «наивного кубизма», как он сам называл свой стиль 1910–1920-х годов, до подвижного, импульсивного экспрессионистического языка в скульптурах 1930-х, поздних монументальных вещах и изобретенных Липшицем «полуавтоматических» формах.

Мы знаем его как создателя «Правительства народа» (1971) – монумента, установленного на площади Филадельфии и ставшего символом американской демократии, и «Древа жизни», в том же году увенчавшего иерусалимскую гору Скопус. Липшиц – автор вполне правдивых, начала 1920-х годов, портретов мадемуазель Коко Шанель, Гертруды Стайн и Жана Кокто – и одновременно хрестоматийного кубистического «Гитариста» (1916) из нью-йоркского МоМА. он сделал исполинского «Прометея с орлом» для фронтона Дворца открытий и изобретений Всемирной выставки в Париже 1937 года – той самой, на которой СССР показал «Рабочего и колхозницу».

Отвечая на вопрос, почему выбран титан Прометей, автор объяснял, что «...он – воплощение прогресса, символ борьбы добра и зла, дня и ночи, силы и слабости». У Липшица Прометей душит орла, и понятно, кто победитель. После выставки во Франции сменилось правительство, монумент демонтировали, и в 1955 году Липшиц создаст уже для бразилии новую версию мифа о стервятнике, тщетно пытающемся выклевать печень Прометея, который и там побеждал. Мы знаем, как выглядел молодой Жак Липшиц, по его свадебному портрету, написанному в 1916 году Амедео Модильяни. официально Липшиц женился только в 1924 году, получив французское гражданство, – Модильяни до этого не дожил. Его «Портрет Жака Липшица с <ертой» оказался со временем в собрании Чикагского института искусств, – а героя портрета стали называть франко-американским скульптором, даром что родился он в Литве.

Хаим-Яков Абрамович Липшиц появился на свет 22 августа 1891 года в местечке Друскеники Гродненской губернии. Дед, Шайя-Давид Липшиц, был промышленником в Гродно, отец, Абрам-Ицхак, занимался строительством. ортодоксальная семья матери будущего скульптора, Леи Рахели Кринской, была против брака, как и Липшицы, которые были не в пример богаче Кринских. Но молодые поженились и стали жить в том самом деревянном доме в Друскининкае, где теперь устроен мемориальный музей скульптора. Хаим-Яков, старший из их детей, после учебы в хедере, был отправлен в коммерческое училище в белосток. Там в 1905 году были страшные погромы, и опасаясь за сына, родители отправили его в реальное училище в Вильно, откуда в 1909 году Липшиц уехал в Париж.

По семейной легенде, чтобы сыну было на что ехать, мать (отец был против артистической карьеры) продала бриллиантовые серьги, но впоследствии и отец стал помогать сыну, который учился в Национальной школе изящных искусств, в мастерской Ж.-А. Энжалбера, в Академии Жюлиана, Академии Коларосси...

В годы учебы Липшиц и подружился с Модильяни, Пикассо и Хуаном Гриссом. В 1911-м отец разоряется и перестает помогать – и Липшицу приходится зарабатывать грузчиком и ассистентом в скульптурных мастерских. В 1912-м приходит предписание явиться в Россию для прохождения воинской службы, он возвращается, но ненадолго – по медицинским показаниям (к тому времени Липшиц перенес туберкулез) его освобождают.

И тогда же происходит событие, о котором он сам рассказал в интервью телевидению Израиля, когда посетил в 1960-е годы страну: «У моей матери была гостиница, – вспоминает скульптор по-английски с заметным русским акцентом. – однажды в ней остановился джентльмен. Узнав, что я приехал из Парижа, где учился на художника, он стал говорить со мной об искусстве и спросил, бывал ли я в Ленинграде (в начале рассказа Липшиц говорит именно так, «Ленинград». – ДИ). Я ответил, что не мог там побывать, потому что еврей, и мне там находиться нельзя. Тогда он сказал: «Я тебя приглашаю, будешь жить у моего брата, никто не узнает о тебе, и ты попадешь в Эрмитаж». Я спросил маму, она не возражала против моей поездки, и я отправился в Петербург. Это было летом. Эрмитаж был закрыт, но его открыли для меня, и все дни я проводил там. Этот человек водил меня везде, все показывал, мы были там одни, и я был очень впечатлен скифским искусством. В Эрмитаже сильнейшая, невероятная скифская коллекция! Все время удивляюсь – может быть, кровь кочевников течет в моих венах, или визит в Эрмитаж так повлиял на меня».

Липшиц не называет имени своего сопровождающего, и можно лишь предполагать, кто имел доступ в закрытый дворец. А в Париже тем временем как раз была мода на первобытное африканское и полинезийское искусство – Липшиц поначалу, когда были деньги, его покупал, и конечно, в работах его первого парижского десятилетия влияние древнего искусства бросается в глаза так же, как влияние живописцев, исповедовавших кубизм. Накладывающиеся друг на друга, пересекающиеся, вторгающиеся одна в другую плоскости в его работах того времени, в которые он иногда вводил и краску, – не что иное, как кубистическое плоскостное изображение, выведенное в реальный объем.

На пути Липшица к успеху не было не то что провалов, но даже остановок. от первого участия в осеннем салоне (1913) до первой персональной выставки в галерее L’Effort Moderne (1920) – всего семь лет. В 1922-м он вступил в художественную группу L ́Esprit Nouveau («Новый дух») Ле Корбюзье, который стал другом Липшица и впоследствии спроектировал для него дом с мастерской. Во время войны во дворе этого дома были зарыты работы скульптора – так его брат Рувим, единственный из всей семьи поехавший за ним в Париж, участвовавший в Сопротивлении, герой и поверенный в делах Жака в его американский период, сохранил наследие.

В том же 1922 году в студии Липшица появился американский миллионер и коллекционер Альфред барнс (популяризатор наследия Сутина), он купил несколько работ Липшица, помимо этого, заказал ему пять барельефов для его загородного дома под Филадельфией, где барнс собирался открыть галерею. И открыл. Таким образом, в 1941 году, когда Липшицу с женой помогли бежать из Франции, в США его ждали потенциальные заказчики и почитатели таланта. После войны Липшиц вернулся во Францию получить орден Почетного легиона. Тогда его жена осталась в Париже, а он выбрал постоянным местом Нью-йорк, в 1948-м вновь женился на скульпторе Юлле (Юлии) Хальберштадт, бежавшей накануне войны из Германии, в 1950-м родилась их единственная дочь.

Удивительно, что, в отличие от европейских работ Липшица, американские уцелели не все: в 1952 в мастерской был страшный пожар, и многие американские музеи приняли тогда участие в сборе средств на новую студию скульптора. однако и тех, что сохранились, – «Молитвы», «Чуда», «Скитальца», самой трагической – «Мать и дитя», установленной в Израиле, довольно, чтобы понять, насколько сильно было переживание Липшицем катастрофы европейского еврейства. он многократно возвращался к своим старым сюжетам, трактуя их по-новому, иначе оценивая историю. Но все же оставался оптимистом, способным вспоминать за год до смерти, как его отец, всю жизнь строивший дома, говорил, что жизнь подобна возведению кирпичного здания. А раз так, то сам он добрался до крыши. Эту шутку Жака Липшица 27 мая 1973 года, на следующий день после его смерти на острове Капри, процитировала в некрологе редакция The New York Times.

ДИ №6-2018