Александра Рудык: Александр, когда вы с Комаром делали первую совместную однодневную выставку «Ретроспективизм» (1967) в кафе «Синяя птица» в Москве, каким представляли будущее? И почему два очень молодых художника, вам же было слегка за двадцать, назвали выставку так?

Александр Меламид: Я не планировал никакого будущего. Жил от минуты к минуте. Та выставка вышла из антимодернистского импульса. Из недовольства тем, что в России подпольное искусство. Мы сделали маленькие картины. В конце прошлого года я приехал в Россию и прошелся по Новой Третьяковке. И знаете что? Они выглядят сейчас ужасно, стыдно смотреть. А работы Александра Герасимова выглядят феноменально, намного лучше всего остального. Даже поражает, насколько близки к западному искусству эти гигантские холсты. Такая внеличностная апелляция к богу, как у Джексона Поллока. Нечеловеческое искусство! Вот оно достойно внимания.

Теперь же я много думаю о будущем. Главная цель, чтобы моим именем назвали пароход или самолет. Давайте я напишу, а вы опубликуете письмо президенту Российской Федерации, чтобы до того, как я умер, а я человек старый, моим именем назвали какую-нибудь внушительную вещь. Чтобы плыл пароход, а на нем написано «Меламид».

АР: Договорились, у нас как раз аэропорты переименовывают.

АМ: Аэропорт тоже хорошо. Хотя в связи с взятием Крыма, пароход лучше пойдет. Попросим выдающихся деятелей русской культуры подписать это письмо, чтобы я не один за себя просил. Мы и раньше писали вождям письма. Был, например, проект «Голубого дыма» – завода в Греции, который должен производить голубой дым. Мы нарисовали картину и написали письма: премьер-министру Греции Константиносу Караманлису с просьбой дать место под завод, дело было в 1970-х, и какому-то шейху, чтобы дал денег. От шейха получили ответ, что он рассматривает наш запрос, но пока денег не даст. Так и не дал, зараза.

АР: Жаль, красивый проект. Меняется ли с годами ваш взгляд на старые проекты, работы, прошлое?

АМ: Я не могу смотреть на работы прошлого, становится стыдно. Помню, как мой папа купил магнитофон, один из первых в России, такой большой и с функцией записи. Когда я первый раз услышал собственный голос, он вызвал отвращение, ужас. Так же я смотрю на работы прошлых лет. Становится неприятно. Я закрываю глаза.

АР: Не могу не спросить о соц-арте. Он был терапией или рефлексией?

АМ: Нужно подумать. Я воспитан в среде, где левую интеллигенцию почитали. Я это все не очень любил, а иногда прямо совсем не любил. Социалистический реализм для меня имел смысл. А в «левых» картинках, где что-то неясное намазано, не вижу смысла ни духовного, ни логического.

Я платоник, поэтому считаю, что нужно сразу изображать богов. Я в них не верю, но понимаю цель. А идею искусства ради самовыражения не понимаю, все, что мы делаем – это самовыражение. Мы придумали поднять людей до героев. Когда я рисовал портрет своего папы, который в Третьяковской галерее висит, я хотел его возвысить до нечеловеческих размеров. Мне это тогда давало силы. Я сам сын бога. Старая христианская легенда всегда работает. О терапии мы тогда не думали. Это сейчас может быть так понято. Но это не имело смысла для нас тогда.

АР: Современное искусство лечит или калечит? Каким образом?

АМ: Не знаю почему, но мне разрешили работать в психиатрическом отделении нью-йоркского госпиталя. Я давал пациентам картинки. Как любое лечение, эффект сложно спрогнозировать. Прописанная пилюля может подействовать как положительно, так и отрицательно. Я использовал искусство как религию. Верующие целуют иконы, ползут на коленях к Лурд во Франции и вылечиваются.

АР: Каким образом?

АМ: Самым прямым. Вот я страдать стал ногами и на Ван Гоге вылечился*. Пациентам в больнице я давал цветные репродукции картин. Они вешали их рядом с ящичками с пилюлями. У меня есть свидетельства этих людей о том, как они стали лучше себя чувствовать. Раньше искусство апеллировало к религии, отражало веру, а современное искусство – само религия. Бог переместился внутрь. Вот гениальный мазок, а этот не гениальный. Умом понять нельзя. Дональд Трамп, когда пришел к власти, сказал «я рассчитываю на свой живот», он, конечно, человек необразованный, ничего не знает, не читает, но у него «в животе» рождаются удивительные вещи, которые оказываются верными. Так же в искусстве. Несколько лет назад я написал статью для журнала Time (Blame Donald Trump's Rise on the AvantGarde Movement. – ДИ), где описал, что лидеры – культурные герои. Эта культура создается левыми, нами, и когда она развивается, мы порождаем лидеров. Приход Трампа, совершенно очевидно, отражает состояние культуры, в котором мы находимся.

АР: Наша российская культура любит молодость. Молодым художникам дают гранты, резиденции, для них отдельные биеннале, мастерские и еще куча всего. Как вы относитесь к культу молодости? Культу новизны?

АМ: Весь модернизм построен на культе новизны. Сейчас все возможно, но новизны нет. В Метрополитен музее недавно прошла ретроспектива Хокни, он стар, но выставка была безумно успешной. Трудно сравнивать русскую культуру с местной. Здесь больше художников, галерей, музеев. Современное искусство в России по-прежнему имеет привкус революционного и нового. Здесь же каша, тысячи художников появляются, исчезают, снова всплывают. Некоторые считают, что время – это река. А я думаю, что время – болото. Мы там барахтаемся, движемся внутри него, создаем волну, и возникает иллюзия, будто что-то происходит. Потом идем вниз – буль-буль-бульбуль-буль – и пузыри пускаем, отталкиваемся ногой и поднимаемся наверх. Уф! держимся какое-то время. Опять вниз.

Я здесь живу 40 лет и вижу эти буль-буль постоянно, как один или одна ушел/ушла ко дну, другой на поверхности шлепает, но понятно – скоро пойдут ко дну, а потом поднимутся или пузырь какой от них появится. Это не связано с возрастом. Я недавно был в галерее Мальборо и увидел работы постимпрессионистские. Есть иллюзия, что все ясно, стиль старый, но это так плохо сделано! И я понял: не имеет значения, что выставляется, важно: черный человек это сделал или белый, мужчина или женщина. Объект стал субъектом.

Старый художник в системе этого значения даже лучше. В Америке ценят старых. Все время открывают пропавших художников. Восемьдесят семь лет, забыт, а вот посмотрите, он гениальный. В газете New York Times интереснейший раздел некрологов. Шедевры литературные. Целая жизнь описывается в маленьком формате. И там есть подсекция – забытых в основном женщин, которые умерли давно, и у них не было некролога, и вот теперь есть. Даже смерть теперь не берет. Это вдохновляет.

АР: На московской выставке обещают реэнактмент выставки «Монументальная пропаганда» 1992 года (проект, задуманный как альтернатива разрушению монументов социалистической пропаганды, которые массово снимались с постаментов. – ДИ). как думаете, какой будет ее новая производная?

АМ: Я ничего не знаю про это восстановление. Когда мы делали проект, художники со всего мира дали эскизы работ, как это смешно и мило, но одновременно дико. У нас в Америке пошла волна разрушения памятников генералам, которые выступали за сохранение рабства и проиграли Гражданскую войну, их начали убирать. Комар оживился и решил, что можно сделать такую же выставку, но на местном материале. Но все сказали нет. Такой двойной стандарт. Слишком серьезная тема.

АР: Как балансировать на грани между смешным и ужасным, не перейти черту?

АМ: Мой рецепт: перейти. Люди очень пугливые. А искусство – лишь незначительное дело, которое раздулось в гигантскую важность. В основном это произошло из-за фашизма и коммунизма, до того публичного культа искусства не было. После войны все государства стали поддерживать идею, что искусство – это замечательно. При этом Сталин и Гитлер, не полководцы, не философы, – тоже были порождением культуры, как наши президенты сейчас. Появились из ниоткуда. Война шла как проявление мечты, идеала, как перформанс, бессмысленный с самого начала. Весь XX век посвящен искусству. Пикассо, как Сталин, Ленин, Шостакович, бум, бум, бум! – гении. Вот и я гений. А если ты гений – неважно, президент ты, музыкант или художник, – ты абсолютный гений. Это специальная мистическая сила, которая раньше приписывалась религиозным фигурам.

АР: Как вы поняли, что вы гений?

АМ: Наш президент (Дональд Трамп. – ДИ) сказал, что он гений. Меня это совершенно поразило. О! Так и надо говорить. Если он гений, то я уж совсем гений.

АР: Есть ощущение, что из современного искусства пропала ирония. Куда она делась?

АМ: Иронии в искусстве не было. Иисус Христос никогда не улыбался, это дело серьезное.

АР: Все же в вашем творчестве была.

АМ: Мы – исключение. Вообще я думаю, что искусство – полная ерунда. Ложная религиозная система. Сейчас художники идут в искусство, как раньше в монастыри шли. Молодые мужчины и женщины шли в монастыри, чтобы замаливать грехи. Это привело к экономической катастрофе в Европе в средние века. Теперь люди уходят в искусство, творят. Зачем? Производится гигантское количество объектов, которые не увидят свет. Искусство – самое бессмысленное производство, которое когда-либо существовало в истории человечества. Это интеллектуальная катастрофа. Произведений становится все больше, легко же эту муру делать, а общество поддерживает: «вокруг нас творцы, художники». Все нужно сжечь, физически нет такого количества стен на свете, и не будет.

АР: Вы сами создаете искусство?

АМ: Мало. Стараюсь себя ограничивать. Вольтер в свое время проснулся и сказал: ребят, ну во что мы верим, подумайте. Непорочное зачатие, вознесение. Идиотизм. Вот и я как-то проснулся и подумал: чем я занимаюсь, для чего?

АР: И что делаете вместо?

АМ: Сижу. Советую прочесть замечательную книгу, написанную в III веке нашей эры. Про скептицизм, автор Секст Эмпирик. Там объясняется бессмысленность такой деятельности необъяснимой. Люди говорят – надо верить в необъяснимое. Надо верить своим чувствам, которые в Америке появляются в животе. У русских – где-то в другом месте.

АР: Наверное, в сердце.

АМ: Я чувствую сердцем, да. Вы верите, что сердце имеет чувства?

АР: Ну это просто выражение, импульс-то из мозга. Расскажите мне вот что. Ваше совместное творчество с Виталием Комаром наполнено историческими апокрифами – про первого абстракциониста Аппелеса Зяблова, жившего в XVIII веке и повесившегося, протестуя против официальной академии. Про реалиста Николая Бучумова, которому в споре с левым авангардистом выбили глаз, и он стал пейзажистом-отшельником, изображавшим в левой части своих картин собственный нос. В конце концов Комар & Меламид – тоже симулятивный персонаж. Возможно ли его возрождение?

АМ: Персонаж Комар и Меламид давно умер, поэтому можно сделать ретроспективу, но возрождать незачем. Мы уже старые. Были какие-то художники, которые в старости делали хорошие вещи. Но, в основном, мы выживаем из ума потихонечку, факт неизбежный. Что можно ждать от старого человека?

АР: Вы говорили, что вашей маме исполнился 101 год...

АМ: Мама исключение. Из-за советской власти и жизненных условий она впервые выразила себя в преклонном возрасте. Мы уже все сказали, добавить нечего. Старые художники, с которыми я знаком, или о которых знаю, после определенного возраста делают полный маразм. Лучше бы не делали. И главное, зачем? Часто на это стыдно смотреть.

АР: С какой целью вы придумали персонажей? Откреститься от собственной личности?

АМ: Зяблов на самом деле существует в истории искусств, но его работ не осталось. Точнее, теперь уже остались. Картины Бучумова мы нашли на помойке и продлили им жизнь. Я недавно был в Египте, смотрел рельефы, гробницы. Страшно интересно, видно, как люди жили. Как они несут фараону быков, режут, разделывают, такая фиксация действительности в произведениях. Бучумов – это история нашей революции, человек сидит, рисует с одного места и не хочет ни в чем участвовать, перед ним только русский пейзаж, который годами не меняется. Он придуман как исторический комментарий, персонификация исторических событий. Томас Элиот писал, что поэзия – это не самовыражение, а бегство от себя. Так же с искусством. Искусство говорит о боге, о связи с высшими силами и меньше всего о тебе. Ты проецируешь себя на большие идеи.

АР: Что будет с искусством через 50, 100 лет, куда мы движемся?

АМ: В искусстве много денег. Деньги частные, немыслимые. Метрополитен музей, в котором работает 2 500 человек, существует на частные деньги полностью. Люди дают, потому что считают, что в это время правильно давать, но разрыв между бедными и богатыми сильно увеличился. Музеи богатеют, цены на картины повышаются. Есть масса non-profit организаций, которые дают гранты, помещения. Их сотни, если не тысячи, в одном Нью-Йорке. В каждом университете Америки, а их тысячи, есть художественное отделение. Художники получают должности, преподают. Это выросло в жуткого монстра. Волосы дыбом встают. Наша способность увидеть и запомнить с годами не меняется. От того, что количество художников и их работ растет, в нашей голове ничего не вырастет.

АР: Количество переходит в качество?

АМ: Это нельзя оценить. Выбор людей для истории сегодня совершенно случаен. Когда я ездил на биеннале и ярмарки, я не понимал, как их можно проглотить? Говорят, что какие-то люди могут, но моя голова не выдерживает. Восприятие человека ограничивает. Слишком много, это слишком много. Профессор Мюнхенского университета в 1839 году, предположим, знал практически все, что считалась искусством до него и в его время. А сейчас откуда мне узнать, сколько в день производится предметов здесь или в Китае? Кто это может увидеть физически? Да никто. Это какая-то мистическая бессмысленность. Изливание духовности, в которой мы задыхаемся и тонем.

АР: Что будет, когда это все лопнет?

АМ: Уф, облегчение. люди вздохнут свободнее.

АР: О чем бы вы хотели рассказать, но вас никогда об этом не спрашивают?

АМ: Я хочу спросить. Я когда помру, буду с вами общаться другим способом, наладим какую-то связь из загробной жизни. согласны?

АР: Согласна. Научите, как?

АМ: Надо вместе подумать, у вас молодой мозг. Знаете, что современное искусство придумала русская женщина? Звали ее мадам Блаватская, она создала теософию. Русская иммигрантка, жила в Нью-иЙорке и писала об этом книги, в том числе «тайную доктрину». Когда она умерла, главой теософического общества стала Анни Безант. В 1901 году она опубликовала маленькую книгу «Форма мысли», где все абстрактное искусство уже существовало. Она придумала какие-то абстрактные рисунки и их значения. Кандинский был членом теософического общества, Мондриан, Элиот. Так что все пошло от русской женщины. Готовьтесь изменить жизнь.

*в 2011 году Александр Меламид открыл «Министерство исцеления искусством» в сохо. больным прописываются стельки с автопортретом ван Гога, проекции Поллока на горло, Рафаэль от депрессии и пр.

ДИ №2-2019