|
|
Оптический аттракцион, полотна и реконструкции – на выставке «Советский оп-арт. Экспериментальный дизайн 1960-х» восстановили историческую справедливость.
На выставке советской художницы Анны Андреевой есть все, что перечислено в названии: оптические иллюзии, «движущаяся» графика, заставляющая вспомнить о кинетических экспериментах в искусстве времен оттепели. В эскизах, как и в современных холстах, на которых специально для выставки были напечатаны придуманные Андреевой динамические композиции (и они служат идеальным фоном для оригинальных авторских картонов), будто оживает и сам мятежный дух бурлящей эпохи 1960-х, полной надежд и перспектив.
Анна Андреева (1917–2008) остается лицом той эпохи и в каком-то смысле ее символом. Она была им, даже когда никто кроме специалистов не знал ее имени, но, может быть, в детстве наши мамы замечали – или даже носили, если повезло их достать – платья из придуманных ею тканей. История художницы, рассказанная через ее работы, для нашей страны скорее нехарактерна. Если бы в 1930-е годы Андрееву приняли, как она мечтала, в МАРХИ, мы вряд ли получили бы выдающегося зодчего – путь женщинам в большую архитектуру в СССР был заказан. Но в Архитектурный институт ее, как дочь священника, не приняли. А в менее престижный Текстильный взяли. После войны Андреева попала на шелковую фабрику «Красная Роза», в экспериментальном отделе которой проработала много лет и к 1964 году стала ведущим специалистом. Она занимала этот пост 20 лет, параллельно возглавляя секцию декоративного искусства МОСХа.
Здесь же мы видим Андрееву не как прикладного художника. Эскизы, сделанные для «Красной Розы» и все, судя по штампам, запущенные в производство, оставляют впечатление самостоятельного искусства. Как и творения коллег и единомышленников Андреевой, работавших начиная с 1950-х годов в жанре геометрической абстракции, – на выставке обнаруживается, например, работа входившей в группу «Движение» Риммы Заневской-Сапгир. Здесь целая комната сделана как тотальная инсталляция на тему оптических иллюзий – образец идеального, как с картинки в старом итальянском журнале, дизайна 1960-х, с аутентичной минималистской мебелью и воспроизведенными в том же стиле обоями, она вводит зрителей в этот абсолютно западный, самодостаточный, перфекционистский буржуазный мир. Трудно представить, что у его создателей – русские имена.
Когда прошедшим летом ньюйоркский МоМА приобрел в свое собрание дюжину эскизов Анны Андреевой – причем американские музейщики сами нашли наследников художницы, оказалось, что в Штатах выходили посвященные ее творчеству статьи, – ее имя стало вторым русским в музейной коллекции дизайна. Первое – Любовь Попова. И именно о Поповой, о русском авангарде напоминают монохромные чернобелые пастельные эскизы Андреевой 1958–1960-х годов – самое раннее из того, что есть в нынешней экспозиции. Есть логика в том, что куратор выставки, хозяйка галереи «Эритаж» Кристина Краснянская, причисляет творчество Андреевой ко второму русскому авангарду. Термин, когда-то изобретенный художником Михаилом Гробманомдля обозначения всего неофициального советского искусства, тут очень уместен. Несмотря на то что работы Андреевой никогда не были под запретом, они существовали только в виде тканей.
Глядя на эти сумасшедшие расползающиеся абстракции, изломанную графику, объединенную в серию «Кора», первым делом вспоминаешь, конечно, придумавшего оп-арт Виктора Вазарели и Хайнца Мака с его световыми рельефами и конструкциями. Но в своих геометрических композициях, почти трехмерных, которые тут же, на наших глазах, превращаются в плоские и вдруг снова обретают объем, Андреева идет, так кажется, дальше западных кинетистов, которых она вряд ли видела до 1961 года, когда сделанный по ее эскизу платок из серии «Космос» был выбран для подарка Елизавете I. Его собирались преподнести королеве в ходе официального визита Хрущев и Гагарин, и британская сторона заявила, что по протоколу в составе делегации должен быть автор платка. Тогда Андреева впервые увидела живьем западный мир. Трудно поверить, что это действительно было протокольное требование. Легче и приятнее предположить, что устроители визита просто хотели таким образом выразить художнику уважение. Как бы то ни было, Анне Андреевой, до той поры невыездной – потому что из бывших и беспартийная, к тому же муж еврей и перед войной был арестован как враг народа – немедленно, по приказу сверху, состряпали подходящую характеристику и отправили в Лондон. Там она увидела не только опыты Вазарели, но познакомилась с местным текстильным производством. И узнала, в частности, что, в отличие от советской практики, где художник по тканям обязан был сдать шесть эскизов в месяц, британскому коллеге ее уровня достаточно было сделать один эскиз – и на полученные за него деньги жить год.
Другим источником вдохновения безусловно стало для Анны Андреевой знакомство с Элием Белютиным, случившееся еще до Лондона. Его демонстративный отказ от идеологии в искусстве и призывы к свободному выбору выразительных средств возымели действие, и то, что в большом искусстве не имело в СССР шансов появиться на выставках, в виде тканей оказалось востребованным.
Разработанные Андреевой рисунки тканей неизменно брали призы на международных ярмарках, в которых участвовал СССР, но имени автора на этих медалях не было – и в историю искусства она и ее замечательные коллеги не могли попасть.
Если бы не недавняя выставка «Ткани Москвы» в Музее Москвы, поднявшая на щит работы Андреевой и других художниц «Красной Розы», и закупка MoMA, ее имя и сегодня вряд ли вспомнили бы. Хотя анонимность художников в советские годы обеспечивала, как ни странно, известную свободу творчества. И когда в живописи, графике, скульптуре эксперименты с оп-артом в нашей стране сошли на нет, когда это искусство было задавлено сверху, и группа «Движение» прекратила существование (1967), в тканях Анны Андреевой оп-арт продолжал жить и побеждать.