Планируя ДИ №2/2020 (выходит 15 апреля), мы думали об искусстве, которое живет «по краям». Оказалось, мы все теперь там ютимся, – и может, это неплохо.
Клара Голицына. Без названия
|
Сторонники утверждения о том, что катастрофы – истинные режиссеры человеческой истории, вроде Жан-Пьера Дюпюи (см. раздел «Книжная полка Татьяны Сохаревой» в ДИ №6-2019. – ДИ), должны довольно потирать руки. Пандемия COVID-19 полностью подтверждает их мысли. Население земного шара, всесильные главы правительств, религиозных культов и транснациональных корпораций – все мировое сообщество беспрекословно подчиняется чрезвычайным требованиям момента.
Недавние, вполне реальные экологические бедствия – пожары, ураганы, загрязнение воздуха в мегаполисах, замусоривание пластиком океанов, – несмотря на масштаб, все же не вызывали столь глобальных и необратимых последствий, не влияли на каждодневное людское существование так, как вовремя не сдержанная вспышка коронавируса. Парадоксально, но прежние катаклизмы при всей их очевидности (а их буквально нельзя было не заметить) умудрялись в упор не видеть как руководители ведущих стран, так и обыватели. Пандемия, напротив, в ряде аспектов «невидимая», довольно быстро сделалась предельно неотрицаемой. Ревизионистский дискурс о коронавирусе маргинализирован, подвергается порицанию, а в ряде случаев – и уголовному преследованию.
В таких условиях культура внезапно обнаружила себя в заточении. Музеи, галереи, кино-, музыкальные и драматические театры закрыты. Небольшие онлайн-окошки, через которое институции продолжают нести доброе и вечное, несмотря на всю их изобретательность и находчивость, выглядят скорее хорошей миной при плохой игре. Фестивали и биеннале откладываются на неопределенный срок. Огромная армия фрилансеров, как и штатные работники культурных учреждений, серьезно заволновалась о своей судьбе. Еще вчера система, конечно же не лишенная проблем, все же работала в экономическом плане более-менее отлажено. И вот она резко пущена под откос.
Для художников и кураторов выставочный формат – при всем массиве критики, направленной против него, – до сих пор был идеальным выражением как интеллектуальной, так и вполне ручной, «ремесленной» работы, проделанной за определенный период. Это даже больше, чем просто отчет о достижениях. Это скорее фиксация этапов долгосрочного творческого процесса, которая, в свою очередь, помогает его скорректировать за счет отзывов, комментариев, дружеского похлопывания по плечу, недовольных взглядов, да и просто минимального отстранения производителя от своего продукта.
Могут ли все это заменить выставки, полностью сделанные для онлайн-среды? Instagram и фотоагрегаторы в этом смысле упростили нам жизнь. Мы имеем подробную информацию об андеграундной сцене Торонто, Варшавы и Стамбула, получаем достаточно детальное представление об экспозиции выставок, происходящих за тысячи километров от нас, улавливаем тенденции, сравниваем. Параллельно усилению ограничений в связи с пандемией растет упор именно на такой инструментарий дистрибуции искусства. Вопрос в другом: насколько это живой процесс? У выставочных фотоагрегаторов не сильно развит фидбек. Непонятно, хватит ли комментариев в соцсетях под их постами, чтобы автор смог сделать выводы о том, что сделал. В основном мы видим там сердечки, огоньки и слова благодарности – не сильно содержательно, обычный дружеский междусобойчик.
У больших институций в этом плане программа действий, конечно, насыщеннее. Каждый музей, фонд и даже некоторые галереи создают свои маленькие СМИ, в рамках которых продюсируют интервью, подкасты, прямые включения то c безлюдных экспозиций, то из мастерских художников. Все это выглядит довольно бодро. Да и отклик должен быть ого-го, учитывая большое количество подписчиков у страниц институций в соцсетях. Однако в основном это непрофессиональные зрители – и чтобы перевести их эмоции и мнения в данные, с которыми дальше можно работать, необходимо изначально ставить правильные вопросы, задавать строгую рамку.
Советские музеологи разрабатывали сложные многоступенчатые методики, столкнувшись с похожей, хотя не аналогичной, ситуацией в 1920-1930-е годы; у них вместо массового мобильного интернета был приток миллионов граждан, для которых это была первая встреча с «высокой» культурой*. Видимый с первого взгляда фидбек – это руда, которую надо не только добыть, но также очистить, обработать и превратить в по-настоящему полезный продукт. Готовы ли институции к такой кропотливой работе, особенно если учесть, что последние изменения в рабочем режиме сделаны быстро и без подготовки?
Сидя по углам, можно многого достичь. Казалось бы, одни связи разрушены, перемещение между точками в пространстве затруднено. Но другие связи – между двумя-тремя единомышленниками, – наоборот, крепнут. Подобная ситуация уже однажды возникала в России. После революции и гражданской войны выбитые из привычной жизни деятели культуры и науки были разбросаны по всей стране. На местах создавались кружки и школы, существовавшие иногда пару месяцев, а иногда и пять-шесть лет. Не только в столицах культурная жизнь переизобреталась на ходу – в Витебске, Иркутске, Перми происходили интереснейшие вещи. Возможно сейчас снова настало время небольших сообществ, «тесных» и местами сектантских, но производящих поистине новое слово в искусстве.
* Публика художественных музеев и выставок в России. Социологические свидетельства 1920-1930-х годов. СПб: Алетейя – Историческая книга, 2014.