Ольга Дерюгина: Ребекка, как сильно трансформировался проект биеннале из-за введения карантина?
Ребекка Ламарш-Вадель: По удивительному совпадению, тема биеннале «И вдруг все расцвело» как раз была связана с восстановлением планеты после конца света и размышлениями, каким потом будет мир. Внезапно катастрофа стала разворачиваться на наших глазах: границы закрылись, работы застряли в странах отправки, часть художников не смогли приехать для монтажа и т.д. Мы решили работать с тем, что есть, несмотря ни на что позволить неантропоцентричным голосам камней, животных и машин быть услышанными, превративосновную экспозицию в съемочную площадку. Получилась выставка-фильм, в ней будет много пустых пространств, призраков и тишины.

ОД: Вы впервые делаете выставку в цифровом формате?
РЛВ: Нет. Однажды я работала над проектом в Париже, который незадолго до открытия лишился площадки. Несмотря на то что раньше я ничего не снимала, я решила сделать фильм о несостоявшейся экспозиции. Мне показалось, это хороший выход, фильм позволяет совместить работы с комментариями к ним, закадровый голос может стать проводником для зрителя и открыть новые стороны произведения. Как однажды сказал мне Тино Сегал, язык – смазка искусства. Искусство существует, когда о нем говорят. К тому же кино –демократичный медиум и способно путешествовать. А первостепенная миссия биеннале открывать границы и привлекать широкую аудиторию. Все сошлось.

ОД: Сколько примерно времени у вас было на разработку новой идеи и пересборку проекта? Насколько поменялся состав выставки?
РЛВ: Продакшн был запущен и мы начали готовить пространство для выставки до пандемии. К середине марта стало ясно, что будет объявлен карантин – мы вынуждено приостановили все процессы. Спустя пару дней я предложила идею фильма. Последние два месяца ушли на трансформацию биеннале. В большинстве случаев понадобилось найти новые формы для создания произведений (притом что 90% выставки должны были составлять новые проекты). Например, работу Уго Рондиноне (из серии «Радужные поэмы») в Ригу доставить не удалось, поэтому решили выполнить надпись «Lifetime» на месте в виде фрески на фасаде павильона, где проходит биеннале. В результате вынужденной замены город получит работу, которую не увезут после биеннале, и она, надеюсь, сохранится там надолго.

Инсталляцию Маргерит Юмо мы также не смогли привезти. Художница поднимает проблему шестого (голоценового) вымирания животных, которое мы, люди, спровоцировали и сейчас наблюдаем. Когда виды становятся свидетелями смертей своих сородичей, могут ли у них пробудиться религиозные чувства, надежда на помощь свыше? Проект посвящен проблеме веры и спиритуализма у животных. Чтобы его представить, мы поместим в пространство выставки медиатора, который будет рассказывать зрителям о работе, показывать картинки и зачитывать текст, составленный художницей.

Другой пример – работа Павла Альтхамера «Конгресс рисовальщиков». Мы ожидали, что на открытии биеннале соберутся сотни людей и автор пригласит всех желающих поучаствовать в создании коллективного ментального ландшафта, заполнив стены одного из пространств рисунками. Мы подготовили помещение площадью 3000 квадратных метров, выкрасили все стены в белый. Идея, конечно, теперь не может быть реализована, поэтому посетителям предстоит вообразить масштаб наших амбиций, разглядывая огромное пустое помещение. Что же касается всей экспозиции, вместе с архитекторами мы оставили на полу разметку под фальшстены, которые так и не построили, и предметы мебели, которые не установили. Руины станут импровизированными стульями и столами.

ОД: Как вы считаете, перенос выставок в цифровое пространство меняет роль куратора? Если да, то как?
РЛВ: Я думаю, что текущая ситуация требует обновления практики, но роль куратора всегда была связана с поддержкой и продвижением художественных работ, исследований в сфере искусства. Медиум меняется, но миссия остается прежней. Важным остается и вопрос восприятия произведений, даже когда речь идет о цифровой среде. Имеет ли здесь значение, как работы размещены в пространстве? Я, впрочем, верю, что мы вернемся к выставкам в физическом мире, как только ситуация позволит.

ОД: Существует ли разница между созданием фильма и выставки? Требует ли производство фильма более властного подхода? Нет ли у вас ощущения, что фильм оставляет меньше места для интерпретаций?
РЛВ: Разница не так уж и велика. Я всегда подхожу к экспозиции как к истории, со своим ритмом повествования, моментами тишины, ускорения и замедления. Для меня выставка разворачивается подобно одиссее или размышлению на определенную тему. Есть сюжет, персонажи (работы) и место действия.

Меня также очень интересуют пространства, обычно мои выставки достаточно кинематографичны. Я много работаю со светом и тенью, различными масштабами и архитектурой. Превратить экспозиции в фильм оказалось достаточно просто. Складывается впечатление, будто выставка изначально была задумана как фильм. Взять хотя бы индустриальные пространства микрорайона Андрейсала, где проходит биеннале, – они напоминают виды из картин Тарковского.

Что касается второй части вопроса – производство фильмов заставляет использовать очень конкретные слова и образы для воплощения идеи, в то время как выставка оставляет больше возможностей для зрителя по-своему понять работы. Но фильм может быть более «гостеприимным» и демократичным. Экспозиция же способна оставить чувство одиночества и отчуждения. Я думаю, оба медиума требуют волевых решений, разница состоит в том, в каких обстоятельствах зрители встречаются с произведениями.

ОД: В кураторском тексте вы обращаетесь к понятию reenchantment («повторная зачарованность»). Что стоит за этим выражением?
РЛВ: Меня давно волнует интерес человечества к теме конечности и катастрофы. А потому центральные вопросы таковы: как поведение человека изменяет планету, что будет после конца света и как можно выстроить заново наши взаимоотношения с миром. Может, перестать мыслить в терминах «прошлое» и «будущее» и вместо этого говорить о постоянных трансформациях? Современная цивилизация базируется на заблуждении, что можно избавиться от неприятных вещей, забыть, выкинуть. Мы проводим границы, устанавливаем барьеры, разделяем мир на категории: живое и неживое, видимое и невидимое. Однако это иллюзия, которая основана на мечте о покорении окружающей среды, овладении ценными природными ресурсами, а также на доминировании белых мужчин, которые исключают людей с другим цветом кожи, женщин, сексуальные меньшинства. Лично я не верю в искусственные разделения и категории. Иллюзия власти, как мы видим сегодня, заводит в тупик. Мы же выступаем за разнообразие и инклюзию. Это и выражает понятие «re-enchantment», которое означает завороженность голосами, шепотами.

ОД: Тема, которую вы предложили, во многом созвучна предыдущему выпуску биеннале. Как вы видите связь между двумя проектами?
РЛВ: Первый выпуск «Это было навсегда, пока не закончилось», который курировала Катерина Грегос, был сосредоточен на теме перемен. Меня также интересуют трансформации. Думаю, все дело в современной ситуации и контексте биеннале. Немаловажную роль играет история Риги и балтийских стран. Невозможно не учитывать, что Латвия прошла через серию колонизаций и оккупаций, поэтому для нее особенно актуален мотив возрождения и обновления. Я сама выросла во Франции, где доминирует идея линейной истории. Историю Латвии, напротив, чаще всего представляют как серию разрывов. В моем понимании, эта страна пережила несколько концов света. Нация была вынуждена неоднократно пересматривать свою идентичность, заново открывать способы создавать сообщество. Было важно все это подчеркнуть.

С другой стороны, хотелось поднять тему искусственных границ между человеческим и нечеловеческим, привнести контекст общности живого и неживого. Ведь если вдуматься, наша жизнь по-прежнему во многом зависит от природных циклов – приливов и отливов, солнечных затмений. Еще одним источником вдохновения стали «дайнас» – вид традиционной латвийской поэзии, которая существует с XVI века. Они чем-то напоминают хайку. Обычно стихотворение состоит из четырех строк и рассказывает о том, как выстраивать отношения с миром и близкими людьми. Они показывают несостоятельность разделений и демонстрируют связанность разных сторон жизни. Из всех этих компонентов сложилась тема трансформаций. Думаю, Катарина исходила из иных предпосылок, в ее случае акцент был больше на политику.

ОД: RIBOCA – международное событие с фокусом на местный контекст. Что вы думаете о современной тенденции к регионализации, особенно в современном искусстве? Как это отражается на биеннале?
РЛВ: Мы должны понять, что универсализм не работает. В этом отношении модернизм заблуждался. К примеру, сегодня все музеи мира выглядят одинаково – это относительно недавнее явление, наследие логики модернизма. Подобная универсализация отражается и на феномене биеннале. Этот формат выставки родился в Западной Европе и довольно быстро распространился по остальному миру. Практически каждый город сегодня хочет иметь собственную биеннале.

В целом это неплохо. Биеннале – довольно интересный формат, но лишь когда она действительно взаимодействует с местным контекстом. Рижская биеннале – показательный пример. Она появилась из желания и потребности продвигать локальную арт-сцену, художников из балтийских стран, которые гораздо менее известны и заметны на международном уровне. У этой биеннале большой потенциал: каждый раз приезжает новый куратор и новая команда, у зрителей появляются возможности по-новому посмотреть на регион и местную культуру. В своем проекте я попыталась вернуть Риге район, который долгое время был недоступен для жителей. Андрейсала находится всего в десяти минутах ходьбы от центра города, тем не менее местные там не бывают. После распада СССР эта территория стала частным владением, и новые хозяева обнесли ее забором. Моя команда связалась с владельцами Андрейсала, и нам удалось уговорить их открыть район на время проведения биеннале. Мы планировали на шесть месяцев вернуть эту территорию Риге, чтобы там могли гулять местные жители. Но в сегодняшней ситуации срок доступа в Андрейсала сократился до трех недель.

ОД: Как вы думаете, заставит ли нас пандемия отказаться от формата биеннале? Будем ли мы больше обращать внимание на цифровые проекты?
РЛВ: У меня нет волшебного шара, который помог бы прочитать будущее, но, если оглянуться на прошлое, – в большинстве случаев после пандемий мир возвращался к «норме». Хотя то, что принято называть нормой, в действительности далеко от нормальности. Современное общество слишком любит путешествия и активное потребление. Люди слишком подсели на такой образ жизни, чтобы легко от него отказаться. Так что, полагаю, биеннале никуда не денутся.

Принимаясь за крупные проекты или биеннале, нужно постараться уйти от универсализирующего подхода и действительно подумать о том, что может быть актуально в конкретном месте и в конкретное время.

Конечно, нельзя также не учитывать вопросы защиты окружающей среды. Когда тысячи человек со всех концов света собираются в одном месте на три дня – это не здорово для планеты. Поэтому я даже рада, что открытия нашей биеннале в привычном формате не будет.

ДИ №3 2020