Евгения Гершкович: Вы часто выступаете в роли художника и куратора в одном лице. Расскажите, как и когда вы начали совмещать эти ипостаси.
Сабина Шихлинская: В 1996 году с коллегами я инициировала создание независимой художественной группы «Лабиринт», куда входили художники достаточно традиционного живописного и скульптурного образования. Я придумывала для группы проекты. Мы делали авангардные для 1990-х вещи, большие инсталляции на природе, проводили исследования. Нам на месяц отдавали галереи, 29 дней монтировали выставку, открывались на один день и сразу же закрывались. Это было очень перформативно. Миновало десятилетие прекрасного творческого процесса, и я поняла, что являюсь куратором. Увлечь художника, дать ему раскрыться с совершенно новой стороны было для меня важнее создания собственных произведений.

ЕГ: В Азербайджане 1990-е уже существовал институт кураторства?
СШ: Пожалуй, нет. Но совсем не потому, что у нас не было кураторов, мне захотелось им стать. Сегодня эта позиция воспринимается как позиция режиссера, то есть силовая. Для меня же в кураторстве существовал элемент самопожертвования, ведь я как художник в тот момент уходила на второй план.

ЕГ: Чувствовали ли вы как художник давление кураторов?
СШ: Наоборот, я счастлива, что некоторые кураторы рискнули пригласить меня в свои проекты. Счастьем было работать с Берал Мадра на симпозиуме «Аланика» во Владикавказе, там я открыла для себя Осетию. Я благодарна Монике Шевчик из галереи «Арсена» в Белостоке, немецкими кураторами Монике Флакке и Ульрике Шмигельт-Ритиг за возможность участвовать в выставке The Desire for Freedom: Art in Europe since 1945. Моя работа висела рядом с полотном Пикассо и скульптурой Генри Мура. Проект был показан в национальных музеях пяти стран. Но много и проектов, в которых я не поучаствовала, потому что многие кураторы не любят художников, имеющих кураторский опыт. Так я не оказалась на двух биеннале.

ЕГ: Все же вы разделяете художественную практику и курирование?
СШ: С определенного момента стала говорить, что я и художник, и куратор. Раздвоение личности? В прошлом году четко для себя решила: если курирую проект, как художник в нем не участвую. Это сильно отвлекает. Возможно, моя художественная деятельность страдает от того, что я трачу много времени на кураторские проекты.

ЕГ: Вспомните о вашем самом неудачном кураторском опыте.
СШ: Это был один из проектов с группой «Лабиринт». Мы проводили лэнд-арт симпозиумы на природе. После распада Советского Союза фабрики стояли заброшенными, была экологическая катастрофа, Каспий отошел, оставив останки ржавых кораблей. Все это напоминало сталкеровскую зону. Но посреди этого апокалипсиса художникам работалось очень комфортно. Из разрушения они создавали что-то очень интересное. Имея опыт двух проектов, следующий симпозиум мы решили провести в горах, на севере Азербайджана, ближе к границе с Россией. Красивейшая природа, прозрачные реки, водопады, леса, сентябрь, яблоки в соку. Но художники ничего приличного там создать не смогли. Мы попытались остановить горную реку, одну гору поменять с другой – не получилось. Результатом стал какой-то набор открыток, – я не смогла даже издать каталог. Такой вот кураторский провал. В раю, где все идеально, художникам, видимо, нечего делать.

ЕГ: А какими проектами вы наоборот гордитесь?
СШ: Не лучшая, но вполне достойная выставка Omnea Mea была в в 2007 году в павильоне Азербайджана на 52 Венецианской биеннале. Мы ее осуществили с покойной Лейлой Ахундзаде, на которой лежала административная часть. Это был эксперимент Министерства культуры с минимальными финансами.

Все мои силы и накопленный опыт вылились в Фестиваль современного искусства «Maiden Tower. To Be a Woman» («Девичья башня. Быть женщиной»), состоявшийся прошлой осенью в Баку. Он задумывался как единое произведение из выставок на нескольких площадках в Баку, Губе и Гяндже. Моих работ там не было. Пилотный вариант проекта, посвященный столетию либерализации прав азербайджанских женщин, поднимающий вопрос гендерного равенства, был запущен летом 2019 года на ярмарке Tbilisi Art Fair. Тема резкая, для Азербайджана проблемная.

Одной из площадок выставки «Kombinat – Urban Art Show» стал бывший художественно-промышленный комбинат при Союзе Художников. В советское время здесь в мастерских производили керамику, витражи, скульптуру. С распадом СССР комбинат свою художественную функцию утратил, превратившись в производственный. Отсюда ушли женщины, но остались гаражи, где мужчины чинят моторы, делают решетки на окна. Мне захотелось вернуть в комбинат искусство. Цеха пришли в запустение, зато сохранились стены. Их мы отдали художникам-граффитистам.

Каролина Фальколь из Швеции фокусировала внимание на определенных частях человеческого тела. Получилось гиперреалистично. Шестнадцатиметровое панно оказалось достаточно провокативным, вызвало у публики массу вопросов и кончилось акцией вандализма, которую мне почти удалось прервать. Тогда я поняла, что куратор – не только человек, который заботиться о художниках и произведении, но еще и воин. Потом было обсуждение – общество раскололось на полярные лагеря. Мне приходилось постоянно реагировать, выступать с комментариями, проводить кураторские туры.

ЕГ: Как вы придумываете новый проект?
СШ: Идея кураторского проекта возникает, когда вижу, что интересующим меня сюжетом захвачен кто-то еще. Например, сейчас меня как художника волнует тема стен, разделения, абсурда в архитектуре, новых форм, рожденных строительными бумами. Не заметила, чтобы это кого-то еще сильно интересовало, поэтому вряд ли тема выльется в коллективную историю.