«Айседорино горе»

 

Александра Портянникова (род. 1986) и Дарья Плохова (род. 1985) – создательницы танцевального кооператива «Айседорино горе» (2012), специализируются на уличных танцевальных интервенциях. Из манифестов их проектов обычно все понятно, и это приятно и специалисту, и зрителю.

Дарья Плохова: Я с опасением смотрю на желание людей создавать как «чистые формы», так и «чистые движения». Я думаю о грязи. Грязь, по сути, – придуманная оценочная категория для всего, что неугодно и ненужно, она маркирует наличие некой лишней субстанции в нашем идеальном, а значит, ненастоящем мире. В настоящем мире все друг с другом связано, хотя не всегда понятно, как именно. Вот теперь безопасность наших организмов требует чистоты и изоляции. Меня тревожит, что защита путем стерилизации всего загрязненного в итоге приведет к потере иммунитета. Я задумалась, не происходит ли то же самое в формах танца, если они стерилизуются на пути защиты своих художественных позиций, не теряют ли они устойчивости к вторжению материального мира?

Александра Портянникова: Последнее время мы стали чаще думать о ресайклинге. Несколько лет назад я, как и большинство, замирала: «О боже, любимый Христо Явашев, он такой классный! Мы тоже возьмем и завернем фонтан». И завернули – провели на ВДНХ перформанс «Сокрытие торжества», упаковав в полиэтилен фонтан «Каменный цветок». Тогда в голову не пришло, как будем утилизировать все эти метры целлофана. А сейчас первое, о чем думаю, закупая бутафорию для проекта, – что с ней потом делать. Хотя на ВДНХ все кончилось благополучно: родители делали ремонт на даче, и весь полиэтилен с перформанса им пригодился.

Сейчас продолжаем наш многолетний проект «Советский жест». Концепция ресайклинга распространилась на память и наследие. Вопрос осознанного потребления оказался уместным в контексте производства культуры. 

ДП: Мы реализуем концепцию ресайклинга, запуская материал, который считается уже отработанным или забытым (как вещи на балконе), в цикл обмена. Проект «Советский жест» развивает любимую тему «колониального модуса contemporary dance». Основная проблема его в том, что слишком много внимания и энергии мы направляем не на то, что происходит в конкретном месте в конкретный момент с каждым из нас. Наше внимание где-то далеко. «Советский жест» помогает прочувствовать, что интенсивность переживания современности происходит только благодаря усилиям собственным, а не соседа.

АП: Кто интересуется, сможет увидеть видеодокументацию очередного перформанса «Советский жест» по итогам текущей работы на ресурсах КЦ ЗИЛ в декабре.

Мы наблюдаем в практическом танцевальном поле настоящие «войны памяти»: есть насаждаемое прошлое (как пропагандистские мифы о великом советском), а есть собственный телесный и чувственный опыт, который как бы вытесняется за ненадобностью. Наш подход – избавиться от насаждаемых иллюзий. В теориях танцевального авангарда 1910–1920-х годов помог разобраться сборник 1926 года*. Мы смогли понять, как трактовали и строили движение «конструкторы» советского тела. Сейчас продолжаем углубляться в архивы и документы. 

ДП: Перерыли бумаги в РГАЛИ, нашли много материала, который интерпретировали на лаборатории в «Гараже» в 2019 году. Мы подумали: вот есть теория Рудольфа Лабана (создал методику анализа движения – кинетографию Лабана и разработал собственную систему записи движений человеческого тела. – ДИ), а есть отечественные теории свободного движения 1920-х годов, и мы хотим познакомиться с ними и посмотреть, что они могут дать. 

АП: Мы почувствовали, что понимание танцевального авангарда 1910–1930-х освобождает, дает выход из ступора. Многие российские практики, опираясь на модные двигательные теории, приняли, что нельзя работать с музыкой, нельзя делать выразительное движение, это удел постмодерна, а мы живем в постпостмодернизме. Метод редукции, вычитания выразительных средств все еще популярен, и «Нет-манифест» Ивонн Райнер 1965 года («Нет зрелищу. Нет виртуозности. Нет превращениям, магии и фантазии» и еще 10 пунктов отрицания) сыграл свою роль, но надо двигаться дальше. Участницы нашей лаборатории в «Гараже» «Опыты хореологии» – Ню Симакина, Эльза Абдулхакова, Гала Измайлова используют результаты лаборатории в других своих проектах, растят «Советский жест» в непредсказуемые модусы, и мы этому рады. 

* Ритм и культура танца. Сборник статей. Л.: Academia, 1926.

 

Виктория Брызгалова

Виктория Брызгалова (род. 1993) – танцовщица, педагог, участница множества московских танцевальных перформансов, спектаклей и проектов. Работала в театре «Балет Москва» в современной труппе. Сочетает взрывной характер и строгую исполнительскую технику

 2017 я вернулась в Москву, отучившись в одной из лучших танцевальных институций Европы P.A.R.T.S в Брюсселе. В сухом остатке от учебы остались мои друзья. Это – главное. P.A.R.T.S нас и ранил, и помог. После учебы там я, танцовщица, не могу пойти в пляс немедленно. Сначала долго сидишь, придумываешь концепцию. Так было несколько лет. Карантин немного сбил этот прицел: я захотела просто больше двигаться, стала ходить на классы, стала меньше сидеть, думать и разговаривать.

За годы, что я занимаюсь перформансом, накопился опыт и позитивный, этакие жемчужины в сердце, и негативный, о котором хотелось бы скорее забыть, и такой, который трудно определить одним словом. Одно из самых дорогих воспоминаний – участие в постановке «Время от времени» Тани Чижиковой, которую мы выпустили в Культурном центре ЗИЛ в 2018 году, а в 2019-м показали на венском ImpulseTanz. Мы предложили зрителям погрузиться и прочувствовать процесс прохождения времени, понаблюдать за тем, как течет их собственное биологическое время внутри перформанса. Я показывала себя в пространстве, как бы в трех точках одновременно. Когда еще только обсуждали перформанс, долго не могли найти решение, как это изобразить. В наших спорах было столько азарта, дико интересно. Когда все сложилось, я вдруг почувствовала, что мне суперкомфортно в этих 10 минутах. И сколько бы потом ни повторяли перформанс, это чувство возникало вновь.

Мне показалось, что в Вене мы бомбанули и выиграли. Было приятно осознавать, что репетиции в пустых коридорах ЗИЛа оправданы и зафиксированы вниманием, признанием искушенных зрителей. На родине я такого отклика не чувствую, здесь мало кто радуется чужому успеху.

Еще у меня был опыт «Электротеатра», я работала там несколько лет в составе пластической группы. Компания была замечательная. Но долго выходить в эпизодах в костюме презерватива не смогла. Я чувствовала себя как в клетке.

Другой мой опыт связан с преподаванием. Я сейчас этим много занимаюсь, потому что проектов как-то совсем не осталось. Школа Саши Могилева «ЭТО», «Эстрея» в городе Королеве, хореографическая школа в Щелково, студия танца «Шене». Преподавать онлайн мне понравилось: не тратишь лишнюю энергию, деньги на бензин, время на дорогу, не пьешь кофе в каких-то местах, просто открываешь компьютер и танцуешь у себя дома. И показалось, что мои ученики раскрылись в 10 раз больше, чем в офлайн-пространстве. Дома им удобнее, свободнее, они чувствовали себя защищеннее, начали выдавать потрясающие результаты, импровизировать.

Танцевальный перформанс в Москве стал частью современного искусства и, можно сказать, популярен. Хотя много локального «танцешлака». Причина – в непрофессионализме. Это меня жутко бесит. Человек приходит на урок, учит комбинацию, снимает себя на телефон, выкладывает в сеть – все, он танцовщик! Автоматически офигенный. Меня злит такой подход, настолько поверхностное отношение к своей работе.

Я вот даже не смогла сформулировать внятный ответ на вопрос, зачем людям то, что я делаю. До сих пор не знаю. Есть моя мама, которая уже 20 лет смотрит все, что я ей показываю. За эти годы она научилась разбирать перформансы не хуже арт-критика. Наверное, для того, чтобы ей было интересно. Или для моих друзей из Фрязино, которые вообще ни в зуб ногой в современном искусстве, но приходят на перформансы и потом разбирают их по косточкам.

 

Анна Гарафеева

Анна Гарафеева (род. 1985) – танцовщица, хореограф, перформерка, работает в танцевально-двигательной психотерапии и юнгианским анализом. В 2001–2008 работала актрисой в театре «Школа драматического искусства» Анатолия Васильева, в танцевальной группе «До танца» Мин Танака. С 2008 развивает собственный танцевальный язык, основанный на пересечении танца буто, театра и поэзии.

Ситуация дистанта обострила роль тела: оно все больше функционирует как цифровое, виртуальное. Тело нужно как материал для визуального контента, в первую очередь. И танец, двигательные практики – такое вечное возвращение к нашему физическому аспекту. Работая над перформансом «Дыхание» в Музее Москвы, в рамках фестиваля «Территория»-2020, я с новой силой это чувствую.

Любопытно, что сегодня государство в новом качестве становится соавтором спектаклей. Департаменты, разрабатывающие нормы социальной дистанции, задают условия композиционного решения: драматические артисты и танцовщики, как обычные граждане, разойдитесь по сцене на полтора метра, а хор и оперные солисты, наверное, на три метра и больше. Вот о чем интересно подумать – об обстоятельствах такого соавторства. А нам, гражданам и артистам, сразу хочется быть вместе, рядом. Как только нельзя, возникает контржелание взаимодействия, усиленной коммуникации. Чем дольше мы на дистанции, тем желание близости становится сильнее.

Современный танец может восполнять нехватку телесного, физического аспекта через эмпатию, через кинестезию, переживание движения другого, эффект переноса. Из недавних работ, которые используют эту идею – «Сеанс одновременной игры» Анны Абалихиной в Музее современного искусства на Петровке, тоже прошедший в рамках фестиваля «Территория», перформанс Саши Конниковой и Альберта Альберта «Жажда» в Боярских палатах – и там, и там есть демократичная горизонтальность, я как зритель нахожусь в очень непосредственном контакте с танцовщиком, в длящейся возможности диалога. Интересно, что в обоих перформансах артисты разговаривают со зрителем. Рассказывают о себе, облекая текст в минимально художественную форму, очень аллертно реагируют на реплики зала. Сама я так не делаю, а как зритель сейчас очень принимаю. Приближенная физиология, дыхание, крупный план на меня сильно воздействуют.

Формально равная позиция: сидение на одинаковых стульях, как у артистов, или на полу музея, возможность диалога здесь и сейчас дает искомый эффект: и я сама чувствую свое тело лучше в этом контексте. Лучше чувствую свои возможности, свои ограничения, мое тело подключается на разных уровнях.

Сайт-специфик для меня не новость: во времена обучения в лаборатории японского хореографа Мин Танака в Школе драматического искусства Анатолия Васильева обязательным условием были стажировки в Японии, которые проходили на фестивале в деревне Хакушу. Рисовое поле, бамбуковый лес, вырытая яма – мы там танцевали, исследовали, но сейчас это становится еще более актуально, и в Москве тоже. Движение как художественный акт ищет взаимодействия с любыми новыми территориями, в том числе бытовыми, повседневными.

Танцевальный перформанс, современный танец дают свои разнообразные инструменты для того, о чем говорят психотерапевты: не будь в прошлом, не будь в будущем, в телефоне – будь здесь, почувствуй остроту своего переживания, именно вот в эту протекающую секунду, почувствуй, разверни эту полноту, попробуй жить сейчас. Импровизационный танец помогает и показывает эти возможности шире и глубже, чем отрепетированный. Современный танец ценит индивидуальность каждого в переживании мгновения. Неприкрытость, уязвимость ценна в моменте. 

Сейчас очень много возможностей для самовыражения. Можно открыть свой YouTube-канал, стать очень популярным, использовать любую платформу для самопрезентации. Мне кажется, современный танец закаляет человека для этого. Работа со своими состояниями, в том числе на публике, готовит к вызовам современного мира, помогает быть в разных публичных процессах художником, трикстером.

 

Лидия Копина

Лидия Копина (род. 1994) – актриса, хореограф, танцовщица. В своей «Лаборатории физического театра» авторски интерпретирует идеи phisical theatre, воспринятые в проектах театра Derevo Антона Адасинского.

Физический театр для меня в первую очередь актерская, энергетическая работа, меньше танцевальная, телесная. Людям часто нравится такой театр, но у них есть блок восприятия: боятся показаться дураками. Моя Лаборатория физического театра помогает мне держаться в границах более тонкого восприятия мира и друг друга, я все еще не хочу вставать на меркантильные рельсы. Я снимаюсь в кино, зарабатываю – и сохраняю свою Лабораторию физического театра, которую начала в 2013 году, переехав в Москву из Петербурга и продолжая по мере возможности участвовать в проектах Антона Адасинского, которого я считаю своим учителем и вдохновителем в занятиях физическим театром. Я участвовала во многих его работах в 2000–2010-х: «Белая Крепость», «Бочка Арлекина», «Волчье Танго», «Аэрокрафт», Interball... Сейчас чаще бывают концерты его группы «Авиа», я там работаю как музыкант: баяны, саксофоны, ну и пою. Антон одно время говорил, что ученики не идут дальше после работы с ним, но все же это не так. Певица Ольга Арефьева стала еще прекраснее в своих концертах. Режиссер Максим Диденко сегодня везде на слуху. Анна Буданова просто потрясающая актриса и клоун, замечательная актриса Алиса Олейник. Мою «Лабораторию Лиды Копиной» перед карантином и первым локдауном пригласили на гастроли и постановку спектаклей в Бахрейн, Марокко, Южную Корею, Иорданию, Египет – мы встали на ноги, нас узнали и оценили коллеги в разных странах. Теперь непонятно, когда и как восстановится наша артистическая работа.

Сейчас мы выступаем в Москве на площадке «Интересно» в торговом центре «Мозаика». Несколько лет назад там была площадка «Ноль проджект» «Гоголь скул», сейчас ее взяла продюсер Альбина Яруллина. Да, вокруг торговый центр, но на самой площадке можно создать атмосферу. Это ли не квинтэссенция нашей жизни, метафора в действии.

 

Татьяна Чижикова

Татьяна Чижикова (род. 1984) – хореограф, перформерка, танцхудожница. Ее работам присущ синтез страсти и интеллектуализма.

Перформанс «Ударница», за который мы с драматургом Анной Семеновой-Ганц получили спецприз «Золотой маски» в 2020 году, родился из чувства невыносимости, которое я в тот момент переживала. Мы исследовали невыносимость с разных сторон – ее нельзя схватить, она как воздух, непонятно, где ее корни. Создали лабораторию, которая называлась «Что-то в воздухе», в ней участвовали художники разных дисциплин. Само название сохранили для творческого тандема с Аней. Одна из тем «Ударницы» – протест в постсоветском теле. Мы смотрели видео разных протестов, «желтые жилеты», наблюдали за движением тел. Собирали документальный материал, исследовали его и использовали в перформансе: работали с дыханием, делали упражнения на воспроизведение чувств – ярости, нежности, агрессии. Весной, в начале пандемии я уехала из города на дачу. Мне сейчас нравится работать с землей. Возможно, мне еще полгода нужно кидать землю и никак не реагировать на пандемию. Мы на вершине айсберга, будет какое-то продолжение ситуации, мы его не знаем. Я живу сейчас в отсутствии больших целей и смыслов, как, наверное, и большинство. Это, кстати, может стать концепцией для новой работы. С композитором Романом Кутновым мы выиграли резиденцию на «Фабрике», придумываем проект про неспособность современного человека во что-то углубляться, про скольжение по поверхностям. После многолетнего обучения, долгой проектной работы я по-прежнему выбираю статус прекария. Да, я могу пойти ставить хореографию звездам, преподавать в коммерческой школе, но я взрослый человек и сама делаю выбор заниматься тем, чем хочется. 

Поговорила Екатерина Васенина