Биллу Виоле идеально подходит определение «классик медиаарта». И не только потому, что видео, которым американский художник занимается с 1970-х годов, из экспериментального уже успело стать вполне привычным. В работах Виолы, которые выставляются в музеях современного и классического искусства, видеоизображение предстает не экспериментальным форматом, но неким носителем образа «по умолчанию», самым естественным для современного мира, точно так же, как для предыдущих эпох были естественны фрески, полотна или гравюры. Если бы Леонардо да Винчи или Караваджо, Босх или Брейгели жили сегодня, они, вполне возможно, тоже снимали бы фильмы. У Виолы медиа обретает своего рода прозрачность, позволяющую американскому художнику обращаться к вечным темам и, не задумываясь, использовать новейшие технологии, все более совершенные способы записи и проекции цифрового изображения, создавать работы, выглядящие не столько диалогом с классической живописью, сколько ее естественным продолжением.

В Белом зале и на колоннаде Пушкинского музея, среди фресок, порфира и мрамора, его работы выглядят органичнее, чем в «белом кубе» или темном кинозале. Апсиду Белого зала занимает гигантское видео монументального, «оперного» масштаба, созданное для постановки вагнеровского «Тристана и Изольды» (2005). Водопад, сменяющийся огненной магмой, выглядит внушительно даже с противоположной стороны колоннады и превращает музейное пространство в этакий храм стихий, из которых главной предстает вода. Вода появляется почти на всех экранах, том числе и в других видео из проекта «Тристан и Изольда», например в видеодиптихе «Омовение». Мужчина и женщина в набедренных повязках склоняются над плоскими сосудами с водой и погружают в них лица. Их отражения едва успевают появиться на поверхности и тут же исчезают, как будто бы они стремились выпить себя в приступе сверхнарциссической жажды. Интересно, что «Омовение» — единственное видео, где хоть на секунду появляется эффект отражения. 

Вода, конечно, обладает множеством символических значений. Для Виолы это еще и основополагающий момент индивидуальной мифологии. Художник рассказывал, как в возрасте шести лет чуть не утонул. И, теряя сознание, увидел череду завораживающих, райских видений, таких прекрасных, что ему не хотелось их прерывать возвращением к обычной жизни. Но уместнее вспомнить, что водная гладь — это, скорее всего, первое зеркало, в котором человек увидел свое отражение и образ окружающего мира. Завороженность Билла Виолы водой — это завороженность самой природой изображения. Точно так же очарован водой английский живописец Дэвид Хокни. Бассейны Хокни ничего не отражают — вода для него не поверхность, но предмет изображения. Ничего не отражает и вода у Виолы. Один из первых его видеофильмов Reflecting Pool («Отражающий бассейн»), сделанный в конце 1970-х, вопреки своему названию демонстрирует водную гладь, на которой появляются рябь, круги и блики, но во временной последовательности, никак не соотносящейся с зависшим в стоп-кадре над бассейном ныряльщиком.

В работах 2000–2010-х годов, представленных в ГМИИ, всепроникающая вода так же оказывается не гладью, но толщей, не отражающей, но поглощающей образы. Таковы, например, работы «Трансфигурации», «Невинные», «Три женщины», связанные с грандиозным проектом Билла Виолы «Океан без берегов», созданным в 2007 году для венецианской церкви XV века Сан-Галло. Герои этих видео выходят из водной пелены, обретая отчетливость, цвет, плоть, чтобы затем вновь раствориться в водной ряби, превратившись в черно-белые тени. Текстура воды здесь напоминает не только проливной дождь, но и серебристый телевизионный «снег», сквозь который с трудом пробивается видеосигнал из иного мира. В персонажах Виолы трудно не увидеть призраков, стремящихся вернуться с того света к оставшимся по эту сторону экрана обитателям мира живых. Текучая стихия, переполняющая экраны на выставке в ГМИИ, — проводящая среда. И в этом очень важное для Виолы отличие природы видеообраза от живописи или пленочного кино. Видео не фиксирует образы, не спасает их от быстротечности времени, но наблюдает процесс их формирования и трансформаций, исследует течение времени. И водный поток — только одна, хотя и самая очевидная, из его метафор. На выставке Виолы в ГМИИ присутствуют и другие стихии. Это может быть пламя, как в «Горящей женщине» из проекта «Тристан», которое не более, но и не менее разрушительное, чем вода — в его языках образы точно так же растворяются и формируются. Это может быть раскаленный воздух — образующиеся в нем миражи Виола пытается запечатлеть в одноименной серии («Мираж», 2012). И даже песок — он медленно поглощает одного из героев «Мучеников» (2014), который словно оказался вечным пленником песочных часов. Впрочем, и остальные три персонажа этого четырехчастного цикла, первого произведения видеоарта, созданного специально для католической церкви, лондонского собора Св. Павла, оказываются мучениками стихий и времени. Орудиями истязаний остальных его героев становятся огонь, вода и воздух.

Вероятно, четыре стихии для Виолы оказываются метафорами собственно медиа — того самого «эфира», который в русском языке обозначает трансляцию и который некогда был «пятой стихией» алхимиков и натурфилософов, «тонкой материей» душ и духов. Художник, избегающий идентификации себя с определенной духовной традицией, тем не менее часто упоминал об интересе к разнообразным мистическим учениям. С компьютерами, по его мнению, мы так хорошо поладили потому, что человек тоже состоит из «харда» и «софта» — тела и души.

ДИ 2–2021