На протяжении истории человечество постоянно создавало и усовершенствовало структуры, которые служили целям объединения:римские и инкские дороги, монгольская почтовая служба, железные дороги индустриального периода, телеграф и телефон, средства массовой информации, водные и воздушные транспортные системы, сонм спутников вокруг планеты, не говоря уже о множестве финансовых инструментов, религиозных и политических организаций, правовых договоренностей, языковых и культурных стандартов. В середине 1980-х, когда военные разработки применили, чтобы подключить друг к другу компьютеры в нескольких американских университетах, казалось, что родившийся таким образом интернет будет с каждым годом все крепче и надежнее связывать человечество. По мере того, как всемирная паутина становилась общедоступной (приток рядовых пользователей начался во второй половине 1990-х) и обзавелась мощными инструментами массового вовлечения (мобильные устройства, Wi-Fi, соцсети, многофункциональные платформы и т.д.), утверждение об объединяющей силе сети стало выглядеть однозначно бесспорным. Но такие слишком убедительные, слишком очевидные истины обычно таят подвохи. 

Отдельные голоса, предупреждавшие о социальных трещинах, которые пойдут по интернету, звучали еще в 2000-х, когда на страницы сети хлынул поток из миллионов новых посетителей. Правда, подобные предсказания на тот момент носили умозрительный и туманный характер. А единственный видимый конфликт тогда происходил между «первопроходцами», которые были в сети еще до того, как это стало модным, и новичками, которые, по мнению первых, ничего не понимают и все профанируют, — но это скорее курьез. Реальная конфронтация обозначилась в следующем десятилетии, с расцветом первой большой социальной сети Facebook и оживленной площадки для микроблогинга Twitter. Оказалось, что созданные ради комфорта потребителей информационные пузыри, работающие благодаря нехитрым алгоритмам (грубо говоря, пользователи видят только те вещи, которые похожи на то, что они уже лайкали), порождают удивительную слепоту. Если что-то не входило в ваши интересы, вероятнее всего, оно никогда и не войдет, потому что даже случайно вы о нем вряд ли узнаете. Но это были лишь цветочки. Самое страшное случилось дальше: тоннельное зрение коснулось не только увлечений, но и ценностей. Если у вас либеральные взгляды, вам будут предлагать в друзья либералов, а если вы за запреты и против новшеств—таких же, как вы, консерваторов. Пользователи соцсетей стали вариться в среде поддакивающих друг другу единомышленников. И либералы, и консерваторы в равной мере перестали хотя бы гипотетически представлять, что где-то рядом живут люди, которые могут смотреть на мир совершенно иначе. Впрочем, рано или поздно раздувавшиеся пузыри единоверцев, накачанные для для идеологических битв, должны были столкнуться. И когда это произошло, мало никому не показалось. Тут в дело включились другие алгоритмы, усиливающие, доводящие до состояния мировой войны любой, даже самый ничтожный, высосанный из пальца конфликт. Выяснилось, что чем более радикально и непримиримо мнение, тем лучше его слышно в сети, а разумные аргументы или спокойные попытки прояснить и урегулировать, наоборот, не видны, теряются где-то в хвосте поисковой выдачи. Ну а профессиональные популисты — политики, активисты, журналисты и знаменитости — умножили разрушительный эффект названных алгоритмов. Так интернет превратился в минное поле, по страницам соцсетей протянулись линии траншей и колючей проволоки. 

Все это безобразие, хоть и выходит потом на улицы и влияет на повседневную жизнь, первоначально происходит онлайн. Но имеется и другой, противоположный вектор разделения—тут застрельщиком выступили офлайновые акторы. Прежде всего, конечно же, государства. На заре интернета полные энтузиазма пользователи верили в скорое отмирание этих более ненужных структур. Действительно, зачем парламент и профессиональные политики, если можно организовать прямую демократию через сеть. Генералов можно отправить в отставку, ведь войны на покрытой мировой паутиной планете прекратятся. А вместо чиновников — программы (позже надежды возложили на нейросети и его величество искусственный интеллект). Как все хорошо складывалось! Но жизнь перечеркнула воодушевляющие планы. Прямая демократия столкнулась с обстоятельствами, описанными в предыдущем абзаце. Войны вполне себе успешно и не менее кровопролитно ведутся и по сей день, открылся еще и новый фронт — виртуальный. Нейросети оказались подвержены тем же предрассудкам, что и люди (учатся-то они у нас). Что касается руководителей стран и прочих территориальных образований, которые вот-вот должны были сойти с исторической арены, они провели серию ответных ударов по интернету. Где-то зарегулировали, закрутили гайки, где-то заспамили неугодные движения ботами. Но главное —обозначились так называемые национальные сегменты сети. Первым этим озаботился Китай, затем подтянулись остальные. Чем дальше, тем менее глобальным становится интернет. 

Итак, мы находимся в точке, когда после беспрецедентного сближения континентов гигантский суперматерик начал снова распадаться. Хоть разломы и велики, пока еще с одного берега виден другой, удаляющийся. Но общий ход событий предсказуем и вряд ли принципиально изменится. Континенты — правда, уже в новых формах и реалиях — уйдут так далеко, что связь между ними будет проблематичной. Внутри этих гиперпузырей будут роиться пузыри поменьше: мировоззренческие, региональные, профессиональные, конфессиональные, этнические, языковые, классовые, гендерные, субкультурные и проч. Одни сетки накладываются на другие, порождая все новые различия— и границы. Дробление продолжится, у этого процесса имеются обширные резервы и возможности для роста. Сервисы дублируются, у прежних мировых монополистов среди видеохостингов, мессенджеров и т.д. появляются успешные национальные аналоги. Особо впечатлительным наблюдателям случившееся с интернетом, да и в целом утопическими идеями недавней глобализации, может напомнить библейский миф о Вавилонской башне: люди хотели возвыситься с помощью величайшего творения, для создания которого все объединились, но в результате человечество разделилось на множество не понимающих друг друга народов. Но мы это уже неоднократно проходили —книгопечатание и радиовещание тоже казались решением всех проблем и способом объединять, но быстро стали орудием партикуляции. Так что не стоит особо горевать. Переживем очередную напасть. Правильнее будет подойти к происходящему прагматически. 

Как же быть и чего ждать? Во-первых, говорить о трагическом крушении мечты опрометчиво. Разговор о человечестве, осчастливленном интернетом, был такой же идеологической обманкой, как и утверждение, что безусловный базовый доход решит все экономические проблемы, а увеличение различия во всех сферах— социальные. Идеального лекарства не существует, а мир —чрезвычайно сложная система. Возможно, именно поэтому за такими простыми решениями следует реакция, приносящая с собой еще больший комплекс трудностей. Но мир развивается, хоть мы и окунулись в новые темные века. Во-вторых, именно в момент демонстративного разделения, а вовсе не в золотые годы единого интернета, когда на сепарацию работали скрытые алгоритмы, люди наконец то обратили внимание, что существует нечто отличное от их обычного опыта. Децентрализация—это возможность для многих, кому еще недавно, в условиях западоцентричной глобализации, не светило ничего хорошего. Правительства, одной рукой огораживающиеся от чужеродного влияния, закрывающие заграницу для своих граждан и занимающиеся протекционизмом собственных компаний, другой рукой, возможно, сами того не особенно желая, заставляют жителей думать о локальной ситуации, пытаться как-то ее осмыслить и изменить. И вот что важно: правительства эти когда-нибудь падут, а побочные эффекты их запретительной деятельности заживут своей жизнью. Ведь, по сути, теперь отдельные народы и социальные группы создают на местах каждый свой собственный интернет — словно большое дерево засохло, но дало множество семян. Не все, но многие вырастут. 

И об искусстве. Международного художественного процесса таким, каким мы его знали еще лет шесть назад, уже никогда не будет. Некоторые остаточные явления, впрочем, продолжат теплиться. Биеннале сохранятся (хотя и не все), но они больше не будут системой сообщающихся сосудов, по которым циркулируют более-менее одни и те же художники, кураторы и критики. Новые условия уже заставили ряд участников биеннального движения задуматься, в чем их отличие от коллег. Не все смогли найти ответы, но многие настроены искать дальше. И в выигрыше по итогам будут региональные площадки (Шарджа, Кванджу, Стамбул, Екатеринбург), а не зависшие на идеалах полувековой давности мастодонты типа Documenta и Венецианской биеннале. Хороший пример — Manifesta, которая стремительно, на ходу перестраивается и переосмысляет принципы своего существования. Она уже не ориентируется на концепцию единой Европы, туго стянутой ремнем современного искусства, а все более углубляется в локальные сюжеты (за пренебрежение которыми ее раньше критиковали). А Московская биеннале, наоборот, представляет собой печальное зрелище: за последние пять лет у нее случился крен в сторону более не существующей общемировой культуры. 

Другое важное изменение—медленный, но верный откат от всеобщности английского языка. Он все еще язык мирового общения, особенно в сфере современного искусства, но уже есть требование понимать другие языки. Английского больше не достаточно. Большую часть искусства зрители теперь действительно смотрят онлайн, но сама инфраструктура сети —благодаря постоянно появляющимся границам и разламыванию на сегменты— раз за разом меняет правила игры. Медиа или институции, бывшие вчерашними лидерами за счет языка и страны базирования, сегодня оказываются на вторых-третьих ролях и окружены энергичными региональными изданиями и арт-спейсами. Те, в свою очередь, хотя изначально и создавались для глобального позиционирования, начинают работать со своими локальными историями и возвращаются с полученным мировым опытом к местной аудитории. А упорствующие в следовании «международному контексту» начинают стагнировать. Такая вот диалектика. 

Выставочные фотоагрегаторы, сделавшие в середине прошлого десятилетия ставку на вирусное распространение в сети и визуальную, а не дискурсивную коммуникацию, еще недавно пожинали плоды победы. Предложенные ими способ существования и логика  художественного производства позволили поставить крест на постконцептуальной традиции, господствовавшей в сфере современного искусства в течение полувека. Фотоагрегаторы готовы были заменить собой биеннальную систему — замах был именно такой. Но трещины, которые пошли по сети, могут стать серьезной помехой для этих устремлений. Впрочем, в данной ситуации еще сохраняется интрига. Возможно, фотоагрегаторы адаптируются к новой реальности множества интернетов вместо одного. А может, уйдут в историю на наших глазах. 

В недавнем марвеловском сериале «Локи» к тайному властелину времени Кангу-Завоевателю приходят главные герои, два варианта Локи из разных таймлайнов. Он знал об их появлении и мог предугадать каждый их шаг, но в какой-то момент сказал, что они подошли к точке, когда даже ему неизвестно, что случится дальше —история тут еще не написана. Будущее стало зависеть от действий персонажей. Вот и мы оказались в такой точке. Видим примерные направления развития событий, но конкретные их формы предстоит творить нам самим. |ДИ|