БОРИС ГРОЙС: Современная критика искусства наследует двум различным и даже противоречащим друг другу традициям. Во-первых, это традиция критики, как она понималась в XVIII и XIX веках. Тогда критик говорил от имени публики, оценивая художественные достоинства произведений искусства. То есть критик понимал себя как профессиональный зритель. В эпоху исторического авангарда возник другой тип критика. Теперь критик критиковал не искусство от имени зрителя, а публику от имени искусства, стремясь легитимизировать новые и необычные художественные течения в глазах широкой публики. 

Сегодня критики отчасти критикуют художников, кураторов и работников музея от имени зрителей и отчасти критикуют зрителей за недостаточное понимание искусства. Впрочем, современные зрители достаточно открыты самым разным художественным феноменам, и людям нравятся самые различные произведения искусства. Легитимация непривычного искусства оказывается излишней, а критика во имя зрителя вызывает раздражение, поскольку зритель не хочет, чтобы кто-то говорил от его имени. Можно сказать, что сегодня единственная успешная форма критики— это критика той большой роли, которую в художественном мире играют большие деньги, поскольку складывается впечатление, что владельцы этих денег диктуют, как сегодня должно выглядеть искусство.

АННА ТОЛСТОВА: Я не занимаюсь критикой общества, я занимаюсь художественной критикой— судить о том, в чем нуждается или не нуждается общество, не рискну. История искусства подсказывает нам, что задач у художественной критики, в сущности, две, и они не менялись на протяжении всех трех столетий ее существования, несмотря на все институциональные и идеологические перемены в ее судьбе. Одна задача связана с тем, что эта практика имеет непосредственное отношение к искусству, другая — с тем, что она осуществляется в словесной форме. Что касается первого, то критика служит зеркалом, в котором искусство, как современное, так и классическое, видит свое сегодняшнее отражение— относительно точное или искаженное, это не столь принципиальный вопрос, ведь важна вся сумма отражений. Отсюда напрашивается вывод, что критику необходим глаз. Что касается второго, то критика— это особый род словесности, и какой бы ни была критика, «поэтической» или «академической», она должна быть облечена в соответствующую тому или иному способу письма литературную форму. Отсюда следует, что критику необходим литературный стиль. И глаз, и стиль— вещи сугубо индивидуальные, к тому же они возникают не сразу, а приходят с опытом— в процессе смотрения и писания, в отличие от мнений «общества мнений», которые, как правило, являются copy-paste мнениями и никакого зрительского и писательского опыта не требуют. Когда мнение приобретает эту индивидуальность взгляда и стиля и начинает основываться на опыте, оно становится профессиональным — сегодня социальные сети сделались той площадкой, где профессиональный зритель может превратиться в профессионального критика.

АНАСТАСИЯ ВЕПРЕВА: Задача критики — подсвечивать едва заметные явления и развенчивать очень уж монолитные, чтоб они там не особо застаивались. Без критики не всегда возможно адекватно оценить ход художественного процесса на макро- и микроуровнях, а также получить качественный фидбэк для самих участников этого процесса.

АРСЕНИЙ ЖИЛЯЕВ: Российский контекст нуждается в профессиональных критиках. Доминирующей тенденцией в нашем новом искусстве является посткритическая афазия, которая вроде бы концептуально (парадокс) отказывается от слов, но по факту становится легкой добычей любых спекулянтов от теории. Все это происходит под аккомпанемент кислотных дождей, идущих в любую погоду по ту сторону наших мониторов. Вместо питания нашей плодородной, но мало ухоженной почвы эта форма критики засушивает в гримасы иронии то немногое живое, что у нас стремится расти вопреки всему.

ИЛЬМИРА БОЛОТЯН: Любая публикуемая критика — это ответ автору и предложение для читателя обратить внимание, согласиться или сформулировать другую позицию о чем-то или о ком-то, а значит, ее задача — вести адекватный диалог. Желательно, проясняющий какие-то мутные вещи в работе художника. Легко представить себе, что будет, если в ответ на каждую вашу реплику кто-то будет отвечать: «говно», «позор», «кошмар». Такого человека посчитают не способным к коммуникации и будут обходить стороной. Другое дело— развернутая интерпретация или хотя бы общая передача впечатления (некоторые работы только так и можно описать). Такая критика формирует общественное мнение о художнике и его деятельности, делая его более видимым. 

Благодаря профессиональным суждениям разные явления попадают в определенные контексты и приобретают символическое значение. Пример из смежной области: в начале 2000-х на московской сцене появились документальные спектакли, исследующие маргинальные социальные группы и самое важное— позиции авторов в работе с ними. Сначала появляются журналистские ругательные, критические тексты в прессе с большой аудиторией. Потом театроведы и литературоведы пишут спокойные и более осмысленные статьи в научных журналах с аудиторией поменьше. Они же обычно выступают с этими текстами на конференциях и вводят явление в научный дискурс. Наконец, появляются одна-две диссертации, анализирующие тему и обосновывающие, почему это — явление, чем оно ценно, что производит и почему. Все последующие исследователи и критики, если они профессиональны, так или иначе ориентируются на то поле, которое сложилось вокруг, и предлагают свои интерпретации, подтверждая или критикуя уже написанное. В любой критической статье видно, чей автор последователь, с кем он спорит и что утверждает. Однако есть и такой тип «критики», которую стоит назвать журналистикой, где автор занимается обзорной деятельностью и старается не производить своих смыслов. Такая работа тоже важна, потому что другие авторы могут использовать ее как рабочий материал. Если критик использует произведения художника исключительно для иллюстрации своих идей, то он утверждает свое бытие. И это продуктивно, если за мнением стоит интересная личность. Но, вообще, пусть растут все цветы.

ВАЛЕНТИН ДЬЯКОНОВ: Задача художественной критики в том же, в чем задача письма — в литературной обработке впечатлений. Задача не меняется, меняется контекст: делиться впечатлениями можно с разными людьми, и если требуется связность сообщества, на первый план выходит ангажированная критика, которая у нас, в общем-то, представлена лучше всего (круг Spectate, AroundArt и другие). Общество, тем более современное, меня мало волнует, ничего хорошего от него я в принципе не жду, и уж тем более — уважения к профессиональным суждениям в какой угодно области.

ИВАН СТРЕЛЬЦОВ: Художественная критика должна заниматься ведением летописи. И такая речь о конкретном произведении искусства имеет очень интересный археологический потенциал. Когда, например, я пишу статьи, постоянно смотрю, кто и как описывал искусство до меня, спрашиваю, почему именно так. И такие описания существуют вместе с искусством, дополняют его, формируют знание вокруг этого объекта, ведь ты не всегда можешь посмотреть какую-то выставку, видео или перформанс. 

За последние десять лет критика изменилась очень сильно, сегодня простой ответ о необходимости коммунизма уже сложно принять. Это не критика, это чревовещание. Требуется интеллектуальный труд, чтобы не только описать произведение искусства, но и понять, почему и в каких условиях оно создается. Именно поэтому нельзя быть больше фундаменталистом.

ИЛЬДАР ГАЛЕЕВ: Не уверен, что современная художественная критика зависима от постановки каких-то задач. Это ведь не профсоюз перед лицом мира алчного капитала. Вопросы интерпретаций, трактовок отошли на периферийный план, критик уже не выступает медиатором между художником и публикой, которой уже не нужно разжевывать, в чем состоит месседж автора произведения. Если критик не исполняет роль заказного киллера художественной инициативы или не нанят для роли образцового декоратора сомнительного таланта, тогда, скорее всего, его будет больше заботить собственное эго. Критический анализ будет работать не на художника и его творчество, а на его — критика — перманентную торговлю собственным вкусом и мнением. Как способ и метод обогащения, как механика автоматического удовлетворителя. Я знаю одного маститого критика, который признался: если надо— от художника не оставлю пустого места или, наоборот, объявлю его мессией. 

Институциональная критика уже давно— мираж в пустыне, вместо нее сейчас конкретные амбиции вполне конкретных людей. Особенно когда они подменяют собой целые институции. 

Профессиональные суждения — очень приблизительное определение того, чем переполнено пространство, где происходит взаимодействие искусства с его потребителями. Они будут всегда — под разным соусом, там, где чепуха может успешно мимикрировать под экспертную оценку. Нужно ли это обществу? Конечно да. В нем работают системы саморегулирующихся фильтров: ненужное забудется, яркое — останется.

АННА БОРИСОВА: Мне кажется, слово «задача» уже не звучит, тем более применительно к художественной критике. Задачи существуют там, где есть некий диктат, запрос и четкие цели, а критика сейчас—хобби искусствоведов, культурологов, журналистов, самих художников и других близких к этой сфере. Это желание смотреть искусство, думать о нем, анализировать и писать, это дает более глубокое понимание того, что происходит вокруг плюс эстетическое или интеллектуальное удовольствие. Довольно маргинальное занятие, если честно, но бесспорно нужное. 

Главное изменение это соцсети. Порой комментарии к тому или иному небольшому посту дают гораздо больше материала для размышлений, нежели критические статьи. Показательно кстати, что многие критические статьи и пишутся с подачи интеллектуальной склоки в соцсетях.

ДМИТРИЙ ГУТОВ: Я живу в полной отключке: нет ни радио, ни ТВ, на телеграм-каналы не подписан, Instagram не смотрю. Оставил себе дырочку во внешний мир— Facebook. Так вот, на Facebook я в последние годы не встречал, чтобы кто-то обсуждал хоть что-то из выставок или работ. 

В советское время в журналах «Юность», «Юный художник», «Творчество», «Декоративное искусство» периодически писали— это вот удачная работа, и давался ее разбор с точки зрения цвета, композиции и политически-культурного содержания. За идейность и мастерство, так сказать. Был еще журнал «А–Я», попадание в который ставило на тебе знак качества. Содержательные рецензии в «Коммерсантъ» писала Катя Дёготь, сейчас читаю Аню Толстову, кроме нее никого не могу вспомнить. 

Критике не хватает знаточества. Мы живем в эпоху, когда академическая культура в области искусствознания куда-то делась. Даже если вы придете посмотреть на выставку художников Ренессанса или школы Караваджо и купите академический каталог, прочтете как создавались работы, исторический контекст, цитаты — бешеное количество гарнира, вы не увидите разбора, в котором бы шла речь о том, что называется «смысл». Это не брюзжанье, а констатация факта, люди живут другими энергиями. Увидел, понравилось — премия, награда, не понравилось — на помойку, два слова в Facebook и помчались дальше. Это прекрасный новый мир, и его надо принять таким, а критический разбор доверить искусственному интеллекту. 

Вот недавно открылась выставка Никиты Алексеева в МАММ, все переглянулись понимающе, да, потрясающий художник, явление! Но чтобы разобрать аналитически, почему явление, время потратить, может, несколько дней, а то и недель,— так нет. Да и кто потом этот текст читать будет, в нем же много букв.

АНАТОЛИЙ ОСМОЛОВСКИЙ: Сейчас тексты критиков это самостоятельные артефакты, призванные вдохновить или, наоборот, остановить ту или иную художественную активность.

СЕРГЕЙ ХАЧАТУРОВ: Полагаю, что критик не медиум, а медиатор, такая мембрана, что резонирует в пространстве и соединяет потоки звуков, смыслов, информации разных систем, от зрительских ожиданий до философских парадигм новейшего времени. Критик сегодня не доминантная фигура, который знает, «как», не ментор, а профессиональный собеседник, помогающий в навигации к чужим материкам образов и смыслов. Различных сообществ сегодня огромное множество. Поэтому считать, что ты имеешь презумпцию критериев качества, как это было в девяностые с самонадеянными «экспертами», это олдскульно, неловко и жалко. Бережное уважение к разным системам языка и гибридному, то и дело разрушающему даже недавно выработанные правила подходу в образной событийности — критерий профессионализма критика сегодня.

АНДРЕЙ КОВАЛЁВ: Нуждается ли современное общество в арт-критиках? Нет, не нуждается. Критику-аналитику, который препарирует свежачок, в нем места нет. Сегодня безумно разрослась инфраструктура, которой художественный критик мешает, как кость в горле. Всем удобнее обделывать делишки без постороннего надзора. Многие галеристы так и говорят: нам нужен только пиар. Художник тоже критиков не особо любит. Художник ведь уверен в своем величии, а критик скажет: «Нет, ваш новый проект — фи». У нас, критиков, все фи. Бывает, что и похвалим, но художник все равно скажет: «Не за то похвалил». Анатолий Осмоловский, которого я столь много прославлял, постоянно недоволен: «Почему ты, Ковалев, про меня такую ***ню пишешь?» Художник обычно хочет завоевать весь мир. Критик согласен, но только, говорит, все по ходу запишем. Критик, как Лепорелло, слуга Дон Жуана, — везде ходит с блокнотиком и на карандашик ставит. Когда в опере возникает донна Эльвира и начинает претензии выкатывать, Дон Жуан вопрошает: «Кто эта женщина?» А Лепорелло достает блокнотик: та-ак, донна Эльвира, Барселона, такой-то год, все было. Художник, может, и хотел бы что-то забыть, но критик не даст. 

Много лет назад я был академистом, год писал статью, сдавал в журнал «Вопросы искусствознания», через полгода она выходила, еще через полгода кто-то ее рецензировал и обсуждал. У полевых критиков другая скорость. Я могу написать еще ряд статей, но активной художественной критикой они уже не станут. А ругаться в туалете или в курилке, как в телеграм-каналах, мне как-то скучно.

МУЗЕЙНЫЙ СНОБ: На наш взгляд, отечественная художественная критика находится в крайне плохом состоянии. Российский мир искусства — при всем разнообразии его ландшафта— так и не перешел от условного феодального строя к постиндустриальному, он состоит из множества кланов и групп интересов и мало кто рискнет пойти против, например, истеблишмента или коллег в горизонтали: самосохранение важнее. 

Специалистов, которые рано пришли в профессию и ей не изменяют (и тем самым имеют опыт и оптику, чтобы взглянуть на ситуацию в искусстве со стороны, оставаясь при этом инсайдерами, и могущие определить системные ошибки), критически мало— назовем Анну Толстову («Коммерсантъ Weekend») и Марию Кравцову («Артгид»), принципиальность (не будем добавлять «и независимость») которых мы очень ценим. 

Да, есть телеграм-каналы, но их функция информационно-развлекательная: немного анонсов, немного мемасов, немного яда в сторону коллег («ты сегодня такой пепперштейн», «богема через г», «Павильон Россия» и др.). 

Любое медиа, в котором работает больше одного человека, может выжить либо за счет рекламы, либо за счет мецената. А меценаты хотят получать за свои деньги не только лояльную редакцию, но и почет и уважение (со)общества. А как их получить, если каждая публикация будет обличающей? ДИ — карманное издание Московского музея современного искусства. Мы все очень любим и уважаем Василия Зурабовича, но знаем, что он совершенно неконфликтный человек. И поэтому ДИ никогда не напишет ничего критического о выставках ММОМА, да и в целом будет обходить острые углы и прятать проблемные вопросы, просто потому, что это правила дома. Где, например, номер об ЛГБТКИАПП+? Так что это вопрос не к обществу, нужна ли ему критика, а ко всем нам: готовы ли мы критиковать?

ЕКАТЕРИНА ВАГНЕР: Нужна ли критика широкой публике? Похоже, что сегодня— уже нет. А может, и раньше не была нужна, и читали ее поневоле. Для обычного читателя нет разницы между рецензией и анонсом, поэтому жанр рецензии в СМИ, рассчитанных на широкую аудиторию, отмирает. Рецензии не выгодны ни издателю — ведь они обходятся дороже, чем анонсы, ни самому их автору— ведь на них могут обидеться представители институций и художники, то есть те люди, с которыми критику необходимо поддерживать хорошие отношения, чтобы вовремя получать от них информацию и комментарии. В результате обессмысливается сама профессия. Критик, который боится критиковать? Это что такое вообще и зачем? В то же время художественная критика очень нужна самому профессиональному сообществу — в первую очередь художникам и кураторам. Они страдают без обратной связи и часто сетуют на то, что про их проекты никто не пишет. Были даже попытки организовывать секретные группы в Facebook, где участники художественного процесса честно высказывали бы свое мнение о выставках друг друга. Но из этого ничего не вышло. Вся обратная связь сводится к обсуждениям в том же Facebook, а там активнее всего высказываются не те, кто лучше разбирается в искусстве, а те, у кого больше эмоций и свободного времени. Аргументированное профессиональное высказывание о том, почему тот или иной художественный проект плох, вторичен, беспомощен или, наоборот, хорош,— сейчас редкий и умирающий жанр. Налицо парадокс: технические возможности для критики сегодня велики как никогда, но при этом практически не используются. На сайте или в Telegram можно публиковать хоть десять, хоть сто рецензий в день с фото и видео— но покажите мне хоть одну. Если бы появился онлайн-ресурс с лозунгом «никаких анонсов, пишем только о том, что сами видели», но не самоорганизация, а построенный по принципу профессионального СМИ, с нормальным бюджетом, вменяемыми авторами и охватом всех важных событий, художественное сообщество ему бы искренне обрадовалось. (Как это будет монетизироваться? А никак. Меценаты в нашей стране дают деньги и на куда более странные вещи. Меценаты, это был вам намек, если кто не понял!) 

Но ситуация может измениться в любой момент, поскольку искусство тоже меняется. Не секрет, что в эпоху «экономики впечатлений» на выставку идут не просто, чтоб на картины посмотреть, а за неким необычным опытом — повсюду сплошная иммерсивность, перформативность, процессуальность, партисипаторность и прочий интерактив. Тут по анонсам уже ничего толком не поймешь и по картинкам в Instagram тоже: хочется узнать непосредственные впечатления очевидца, желательно профессионала, а не анонимного автора отзывов. Так что, возможно, жанр рецензии публике еще понадобится. А пока художественной критике не мешало бы выработать язык для описания всех этих иммерсивных практик, доступный непосвященным.

ВИКТОР МИЗИАНО: В настоящее время институт художественной критики существенно отличается от того, чем он был даже в недавнем историческом прошлом. Но это не значит, что суждение об искусстве сегодня лишено своего адресата. Напротив, оно затребовано более чем когда-либо. Изменения же связаны с тем, что за последние десятилетия система искусства существенно усложнилась и в формировании художественного дискурса принимают участие разные акторы и выражают они себя в разных формах. Суждение об искусстве — это не только его оценка, но и теоретическое обустройство. Высказываются об искусстве не только дипломированные критики, но и мыслящие художники, философы, социологи и проч. Да и само искусство сегодня— это не интуитивное взыскание возвышенного, а артикулированная рефлексивная работа. Из этого можно сделать вывод, что художественной критике противостоит сегодня художественная теория, но не менее оправданным будет сказать, что критика сегодня обогащается новыми формами и типами письма. Впрочем, суждение об искусстве сегодня осуществляется не только письмом, но и устным словом — на так называемых панельных дискуссиях, симпозиумах, онлайн-выступлениях и т.п. Кроме того, бытует мнение, что общественный авторитет критики узурпирован сегодня кураторством, но и этот тезис можно вывернуть наизнанку. И дело здесь не только в том, что куратор чаще всего пишущий человек, но и в том, что кураторство— это ведь тоже форма суждения об искусстве. Куратор — носитель позиции и критического видения искусства, и это, собственно, и отличает его от других куторов, занятых организацией выставочного показа (менеджеров, функционеров, дилеров и т.п.). Более того, кураторство сегодня принимает формы так называемого кураториала, то есть поворота к процессу, к междисциплинарной работе, к примату дискурса над зрелищным показом. 

Нуждается ли современное общество в профессиональных суждениях? Раз современной художественной сцене присуще все, что было описано выше, ответ должен быть утвердительным. Здесь, впрочем, есть две ремарки. Во-первых, оправдано задаться вопросом: раз современное общество так охотно стимулирует так называемый критический дискурс, то не значит ли это, что его подрывной потенциал нормализован, встроен в интеллектуальную и художественную индустрию? Во-вторых же, в системе искусства сегодня существуют сектора и сферы, которые свободны от ориентации на критические суждение и оценку искусства. Это особенно характерно для стран с еще недостаточно развитой системой искусства. Не трудно заметить, что российский художественный рынок по большей части игнорирует оценки критического сообщества, опираясь на суждения дилеров и медиакратов. Думается, рано или поздно, но ошибочность подобной стратегии станет очевидна...