Ирина Кулик: Господин Мартен, какие произведения из собрания ГМИИ стали отправными точками для вашего проекта?
Жан-Юбер Мартен: Сложно сказать. Прежде всего мне было важно увидеть коллекцию Пушкинского музея целиком и подчеркнуть именно живопись — самое значительное, что в ней есть. Поразительно, что большинство полотен здесь, как и во многих больших коллекциях европейской живописи, — о любви (за исключением религиозной живописи). Поэтому я посвятил им отдельную главу «От возлюбленной к колдунье».

Хотя, может быть, отправным стало большое полотно Никола Пуссена, «Пейзаж с Геркулесом и Какусом» (около 1660 года). Я давно интересуюсь двойными и скрытыми изображениями, а в этой картине как раз есть такой образ. И чтобы обнаружить его присутствие, я поместил рядом античный ритон с головой козла — он позволяет разглядеть в очертаниях вершины холма в ландшафте Пуссена голову оленя. Но аналогии могут быть и более сложными. Так строится, например, глава выставки «От яблока к земному шару». Она начинается с поразительного караваджистского полотна «Продавец фруктов» (круг Бартоломено Манфреди. Второе десятилетие XVII века). У торговца на этой картине невероятный взгляд. Он смотрит на зрителя и показывает ему то ли яблоки, то ли весы. В этом полотне есть нечто загадочное и весьма впечатляющее. Далее мы переходим к «Адаму и Еве» Кранаха (1537), а затем — к портрету мужчины, держащему в руках шар со статуэткой Венеры («Мужской портрет», круг Конрада Фабера, прозванного Фабер фон Крёйцнах. 1536). Потом Мадонна с младенцем Иисусом, тянущим руку к яблоку в руках матери («Отдых на пути в Египет», круг Мастера Блудного сына. 1555), а рядом «Спаситель», который держит уже не яблоко, а земной шар (Salvator Mundi. Джампетрино (Джованни Педрини или Джан Пьетро Рицци. Первая половина XVI века). Таким образом мы проверяем гипотезу — может быть, в эпоху Возрождения яблоко символизировало, кроме всего прочего, земной шар. 

Кулик: Какие еще сближения доставили самое большое удовольствие?
Мартен: Все, действительно, начинается с удовольствия. Важно вернуть зрителям способность видеть своими глазами, настроить их взгляд так, чтобы они сосредоточились на произведениях, а не на том, что им говорят в аудиогиде. Поэтому так важен принцип аналогий — повлиять на восприятие произведений, разместив их рядом, объяснить визуальное через визуальное же. И еще для меня очень важен юмор. Музей — не церковь, перед произведениями искусства не нужно падать на колени. Если вы встречали живых художников, вы знаете, что это люди с чувством юмора. И такими они были во все времена. Но юмор и легкость сложнее вписать в историю искусства, нежели его трагические аспекты. 

Кулик: Какие работы в собрании Пушкинского музея могли бы стать его эмблемой, символом — как Джоконда является символом Лувра?
Мартен: Может быть, те картины, которые я поместил в центры глав? «Вакханалия» Рубенса, «Продавец фруктов», о котором я уже говорил. Потрясающие полотна Гогена. «Пейзаж в Овере после дождя (Пейзаж с повозкой и поездом)» Ван Гога — ландшафт, в котором почти нет неба, железная дорога проходит почти по верхнему краю картины. Но сама идея произведения-эмблемы, вообще идея шедевра меня не то чтобы очень занимает. Вкусы так часто меняются, и то, что некогда казалось шедевром, может потом показаться второстепенным. Помните, как в XIX веке благоговели перед Рафаэлем? Сегодня мы, конечно, признаем, у него блестящая живописная техника, но не думаю, что большинство зрителей может испытать экстаз перед этими картинами. Портреты еще куда ни шло, но вот религиозная живопись… Но меня и интересует именно эта эволюция, изменения вкусов.

Кулик: У вас есть любимые «плохие» картины в коллекции ГМИИ?
Мартен: Меня, конечно, интересует «второй ряд». Вот «Царь Кандавл» Жан-Леона Жерома, например…

Кулик: Можно ли сказать, что на смену «шедеврам» приходят «диковины»? Вы же включили в экспозицию экспонаты из петербургской Кунсткамеры.
Мартен: Я очень люблю тлинкитскую маску-шлем из их собрания, этонастоящий шедевр, невероятной красоты произведение. Задача выставки заключалась в том числе и в том, чтобы разрушить привычную иерархию ценностей. Кулик: Что вы думаете про собрание слепков ГМИИ? Мартен: Мне очень интересно, останутся ли залы слепков в музее после реконструкции. Большинство европейских музеев уже от них избавилось. Слепки очень полезны для студентов, но выглядят странно в музеях, где есть подлинные шедевры живописи. Думаю, эти белые гипсы будут представлять большой исторический интерес после того, как мы наконец решим показать греко-римскую скульптуру цветной, какой она и была на самом деле. 

Кулик: Как искусство ХХ века изменило наше восприятие музеев и старинного искусства?
Мартен: Сегодня модернизм интереснее показывать не как разрыв с традицией, а как эволюцию традиции. Новая эстетика, появившаяся в ХХ веке, заставила нас во многом изменить взгляды на старину, но меня удивляет скорее то, что она изменила их не так сильно, как можно было ожидать. Мы остаемся привязанными к шедеврам прошлого, казалось бы, совершенно не вписывающимся в современные представления о красоте. Именно об этом я стремлюсь делать выставки. Я смешиваю разные эпохи, отказываюсь от музейной линейной истории. Так, в главе «От складки к геометрии» можно увидеть, что складки в живописи ХV века не так уж отличаются от кубистических полотен. 

Кулик: Какое из направлений модернизма больше других повлияло на наше восприятие истории искусства?
Мартен: Наверное, каждое по-своему. Кубизм. Сюрреализм — он и сегодня продолжает оказывать влияние на нас. Дада сыграло огромную роль, совершенно перевернув всю проблематику искусства. Но дада это, наверное, даже не период в истории искусства, а возраст, через который проходят многие художники в своем становлении. В юности они переворачивают все иерархии и конвенции, но потом многие потихоньку к этим самым правилам возвращаются — такое часто бывает.

Кулик: Можно ли назвать ваш кураторский подход сюрреалистическим? Не похожи ли «странные сближения» на пресловутую встречу зонтика и швейной машинки на прозекторском столе из «Песен Мальдорора» Лотреамона, столь любимых сюрреалистами?
Мартен: «Встреча зонтика и швейной машинки» — ни разу не про мою выставку. Она не работает на жестоком, насильственном столкновении двух совершенно разнородных объектов. У меня вы видите вещи, принадлежащие совершенно разным областям с точки зрения привычных классификаций, но их встреча никогда не случайна, между ними всегда есть связь, аналогия, которой не существует в случае зонтика и швейной машинки. Конечно, я во многом вырос на сюрреализме. Но то, что я делаю, идет дальше сюрреалистических сравнений.

ДИ 6-2021

ЖАН-ЮБЕР МАРТЕН (р. 1944) — искусствовед, куратор в том числе революционного проекта «Маги земли» (1989). Возглавлял парижский Центр Помпиду (1987–1991), был директором Национального музея Африки и Океании в Париже (1994–1999). Курировал основной проект 3 Московской биеннале (2009).