Только на страницах ДИ закрытое собрание ММОМА становится открытым.
ОЛЕГ ЦЕЛКОВ. ЧУЖОЙ
ММОМА
Гоголевский, 10/1
Партнер: Tsukanov Family Foundation
2 МАРТА — 8 МАЯ
|
|
Художник Олег Целков (1934–2021) был мастером ускользать от определений и какой-либо конкретики. В не слишком многочисленных интервью он противоречил сам себе, запутывал следы, отшучивался, мгновенно менял регистр разговора, представая то шутом, то пророком. В официальную советскую систему искусства он не вписывался, почти из всех учебных заведений был выгнан за формализм, хотя сегодня только самый искушенный зритель углядел бы в его вполне реалистичных ученических работах опасные заигрывания с формой. В 1960-м нашел свой образ, по которому стал узнаваем. Эмигрировал во Францию 1977-м, перед тем счастливо женившись. Не получал гражданства так долго, как мог, и российское вернул только в 2015-м. Не признавал официального ни в чем, предпочитал наличные деньги. Купил с женой старый сельский дом в 200 километрах от Парижа, где жил и работал, там же и похоронен. Всегда подчеркивал, что «я нездешний, я чужой» (Александр Шаталов так назвал фильм о Целкове 2015 года).
Энергичный, радушный, закрытый и непроницаемый. До последних дней у мольберта: «могу пить или работать». Из пунктов законченной земной биографии, разговоров, воспоминаний складывается миф о художнике, его цельный образ, без которого трудно работать со сложившимся корпусом произведений.
В собрании Московского музея современного искусства хранятся два полотна Олега Целкова «Двое» и «Семья», оба 1985 года, времени творческого расцвета и признания. Произведения поступили в разное время и из разных источников, но образуют диалектическую пару, быть может, даже сюжет в развитии. При всей обобщенности образов пугающее сходство персонажей и их творца не дает усомниться в авторстве. Морды (как он сам называл своих героев) Целкова прошли ряд трансформаций от конфетно-букетных композиций 1960-х со множеством аккуратно выписанных деталей, одетого, конкретного, хотя и гротескно измененного тела, все еще не обобщенного, и потому не жуткого, а смешного.
Совсем не смешны «Двое», они наги, вооружены и опасны (нож в руке правой фигуры, бутылка и стакан у левой). Еле намеченные тела выступают из ультрамариновой небытийной тьмы, словно ее порождения, горячечные галлюцинации. Так могла бы выгля- деть смерть: почти бесформенная, двухголовая и безликая, молчаливая, с черными дырами вместо глаз. Нож и бутылка — важные орудия в арсенале художника: атрибуты радости жизни, застолья и агрессивного непредсказуемого конца. Двое вроде бы сидят вместе, держатся за руки, но непо- нятно, чем закончится ночь: напряжение разлито по полотну, опасность исходит и от мира, которому пара противостоит, но не менее опасны они друг для друга.
На картине «Семья» персонажей уже трое. Здесь образ сравним с иконо- писным: все конкретное растворено, троекратно умножено и лишь масштабировано. Напряжение исчезло, «морды»-лики родителей и ребенка словно клонированы, в них нет ни тени эмоции, чувства или присутствия духа. Слипшаяся в бесформенный ком фигура с тремя головами неподвижна, словно каменный идол, подчиненная внутренней телесной логике своего триединства. Телесность здесь, как и в полотне «Двое», антиэротична, рав- на первобытной наготе. Живописание родительства кажется предлогом для попытки решить вопрос человеческой природы, наследственности, оставле- ния своего следа, отражения творца в творении. Композиция организована светом, и не из тусклой голой лампоч- ки, свисающей с невидимого потолка. Свет исходит из плоскости перед картиной, словно от зрителя, своим взглядом придающего смысл произведению. Того, кто смотрится в зеркало художника.
Трудно удержаться от попыток интерпретации образов Целкова как сатирического изображения чело- века советского или антисоветского, маргинала или порождения алкого- лического бреда. Художник охотно подтверждал любую догадку спраши- вающих. Ускользание общего, которое вытекает из вроде бы пойманного, конкретного, свойственно поэтике нонконформистов. Простые образы, малые числом, доведенные до чистоты символов, эксперименты с цветом. Очерченная рамка и вариации внутри нее не только повышали узнаваемость художника, но дисциплинировали процесс работы.
Цвет в работах Целкова чрезвычайно важен. Большинство полотен выпол- нены в радостных кричащих тонах, противоположных изображенному. Яркие сиреневые, розово-оранжевые, изумрудно-зеленые, ярко-голубые.
В середине 2000-х на некоторое время колорит работ изменится, тьма снова победит. «Двое» и «Семья» построены на тональных нюансах внутри выбран- ного цвета. Мерцание зеленого похоже на северное сияние, визуальную обманку. С этим природным явлением роднит еще одно свойство картин Целкова: взгляд вязнет в живописной поверхности и видит меньше, чем цифровая камера. Процарапанный контур фигур неразличим невооружен- ным зрением, но отчетлив на снимках, и кажется, что они выламываются из плоскости, словно буквально понятый объем. Правда, скульптурные опыты 2010-х в бронзе и камне лишили персонажей магии, в трехмерной форме и камерном формате они оказались карикатурой на самих себя. Все же холст — их дом родной, послание художника, создавшего мир, где противоположности слились до почти полной неразличимости, характерный признак настоящего момента. Так художник оказывается более современным, чем его зрители, — сейчас и, вероятно, еще долгое время.