Елена Ковылина (р. 1971)—художница, кураторка, искусствоведка, выпускница Суриковского института и цюрихской Kunst und Medien Schule, ИПСИ и класса Ребекки Хорн в Берлинском университете искусств. Стала известной в конце 1990-х—начале 2000-х своими радикальными перформансами. Например, художница выходила одна на весельной лодке в открытое море или предлагала посетителям выбить из-под ее ног табуретку, стоя с петлей на шее. С годами методы ведения разговоров о важном стали спокойнее, перформанс все чаще уступает место концептуальным проектам с использованием живописи. К художественной деятельности добавилась кураторская и преподавательская.

В честь пятидесятилетия у художницы Ковылиной открылись сразу две выставки. Первая — «Артефакты и гаджеты Елены Ковылиной» в музее ДПИ. Там народные сказки, мифология и предметы декоративно-прикладного искусства из собрания музея, выбранные Еленой, сопоставляются с техническими достижениями современности, данными через серию картин: космонавт встречается с химерой, Аленушка, братец Иванушка встречают в лесу ИИ, а узоры с шапки Мономаха становятся действующими антеннами, которыми чипированы все произведения художницы. На второй выставке «Избранные перформансы 1998–2002» в галерее Ilona—K, как следует из названия, можно увидеть классические перформансы художницы.

Александра Рудык: Лена, поздравляю вас с выставкой и наступающим днем рождения, он, если не ошибаюсь, только в ноябре.

Елена Ковылина: Да, день рождения у меня 22 ноября, а юбилей был в прошлом году. Но, как научил Андрей Бартенев, я праздную выставками целый год. Кстати, дата моего рождения такая же, как и у моего продюсера Сары Виниц, благодаря которой вся эта череда выставок стала возможной. Только в сентябре— октябре я открыла две персональных выставки и две кураторских. В галерее Ilona—K собраны перформансы, фотографии, видео, есть и такие, которые раньше никогда не показывали. Выставка очень тонко ранжирована, ее сделал куратор Алексей Корси, настоятельно советую сходить. Второй проект в музее декоративно-прикладного искусства «Артефакты и гаджеты Елены Ковылиной», ничего похожего я раньше не делала, он получился при содействии куратора Алины Сапрыкиной. В галерее «Ходынка» кураторский проект «Частоты 3.0: волшебство сверхтехнологий» совместно со Сколтехом, а в павильоне «Цветоводство» — «Отражающие свет» Лики Церетели и Татьяны Кочемасовой.

Рудык: Я перед интервью подняла несколько материалов, которые делала с вами в разные годы, и у меня возник ряд вопросов. Впервые я увидела вас на Арт-Стрелке. Это был 2005 год, перформанс Boxing1 в галерее XL-projects. Помню, как Яша Каждан нерешительно вышел на ринг, в то время как вы, напротив, выглядели очень решительной и даже опасной.

Ковылина: Я его побила. Но мне за него потом Плуцер-Сарно (Алексей Плуцер-Сарно — журналист, художник, составитель «Большого словаря мата». — ДИ) отомстил.

Рудык: И вы мне тогда сказали, что «боль и риск» лучшие медиа. С тех пор многое поменялось, вы родили детей и не раз говорили, что больше не можете себе этого позволить. Но мой вопрос о том, по-прежнему ли вы считаете эти медиа «лучшими», самыми действенными, наглядными, доходчивыми?

Ковылина: Нет, я в них разочаровалась. И хотя риск в моем творчестве есть, но совершенно в ином смысле: я не боюсь взяться за темы, которые могут показаться неконвенциональными с точки зрения современного искусства, смешными или нелепыми. Но это не тот риск, который я имела в виду раньше, тогда я говорила про риск для жизни.

Рудык: Искусство лечит или калечит?

Ковылина: И лечит, и калечит, такая богатая палитра возможностей. Каждый художник сам выбирает медиа, связанные с тем или иным способом проживания жизни, то же делают зрители. Кто-то хочет быть искалеченным, кто-то вылеченным, иногда периоды чередуются.

Рудык: У вас сейчас какой? 

Ковылина: Я лечусь и лечу других фрактальными антеннами. Это волновые вещи, они работают на разных частотах, одни на 19 Гц, другие на 80 Гц, что-то на 120 Гц. Частота зависит от сплавов и форм, которые используются, и конфигурации рисунка непосредственно.

Рудык: Что таким способом можно вылечить?

Ковылина: Боюсь, эффект не доказан медициной, утверждать ничего не буду.

Рудык: Вы раньше ходили с чем-то похожим на космическую фероньерку на лбу, это было оно?

Ковылина: Был такой проект, я целый год носила на себе генератор, который структурировал работу головного мозга на высокой частоте 120 Гц, так сказал человек, который мне это продал. Он оказался мошенником, но ношение прибора на меня подействовало, у меня атрофировались какие-то части головного мозга и очень многое стало пофигу. Это неплохо, я теперь на негативные раздражители не обращаю внимания.

Рудык: Хотела бы я тоже получить такую суперсилу! Возвращаясь к нашим старым материалам, в 2007-м в интервью для «Афиши» вы сказали, что перформансу нельзя научить. Шли годы, и вот вы открыли школу перформанса. Разработали собственную методику?

Ковылина: Да. Вместе с Федором Павловым-Андреевичем в 2012 году мы организовали школу PYRFYR в Государственной галерее на Солянке. Я параллельно писала магистерскую диссертацию по искусствоведению, как раз о перформансе. Очень удобно, когда что-то систематически изучаешь и тут же преподаешь, объективируешь собственный опыт. За эти годы мне действительно удалось разработать собственную систему. Как Станиславский создал школу работы актера над собой, так и я создала школу работы художника над собой, причем этот художник — женщина. Мальчики ко мне почти не приходили. Мой метод сочетает культурологический подход — я рассказываю о развитии идей и их воплощений в XX веке — с практикой. Что-то я позаимствовала из того же Станиславского, из практик работы над собой, из эзотерических учений. Мои студенты занимались развитием интуиции и некого магического (расфокусированного) взгляда на мир. Я давала много упражнений телесных, которые формируют в человеке более сенсорное, чувственное, эмоциональное, может быть, редуктивное отношение к жизни. И вот в сочетании с теорией это работает. Правда, преподавание забирало много энергии. Ученики начинали звонить по ночам, советоваться... Дружба, наставничество, приходилось быть родителем... Этакая средневековая цеховая культура учителя и ученика. И в какой-то момент я решила: хватит!.. Слишком большая ответственность. Сейчас даю только частные уроки, если кто-то сильно попросит, дорогие, по стоимости сопоставимые с сеансами именитого психолога.

Рудык: Сколько стоит урок от самой Елены Ковылиной?

Ковылина: Вам бесплатно, дам один или два. Но не советую.

Рудык: В 2010-м мы были в Турине, где вы повторяли перформанс «Не хотите ли чашечку кофе? Или сожги мир буржуазии» в рамках выставки «Модерникон». Что дают вам повторы?

Ковылина: Коммуникативная модель, которая найдена точно, при повторе меняет свои оттенки в зависимости от участников, дает новые реакции. Как музыкальный хит, которого люди ждут, просят сыграть на бис, хотят слышать еще и еще. Я делала этот перформанс раз семь, хотя можно было бы чаще. Мечтала создать театр перформанса. Пока руки не дошли. Как правило, все мои мечты сбываются, возможно, еще сделаю. Представляете, московский театр, где каждый день собираются пятнадцать, а может быть, шестьдесят человек, и им дается возможность вот так попить кофе. Они будут приходить и приходить, это кайф.

Рудык: Какие перформансы вы бы еще вставили в программу?

Ковылина: Создание универсального воспроизводимого образа — это большая творческая удача, у меня в арсенале таких работ немного. Водку я бы не стала пить, я категорически отказалась от перформанса после пятого повтора, но его до сих пор просят. Боксом я бы тоже не хотела заниматься на сцене театра, хотя... Дом держать на плечах устала. Кроме «чаепития» каждый день делала бы «Равенство». Как «Пиковая дама» ставится уже почти сто пятьдесят лет, так и «Равенство» будет идти. Вот напишу партитуру, как Петипа писал, что именно нужно делать, и люди будут приходить, им будут отпиливать каждый раз стульчик под рост, или создам галерею стульев по сантиметрам. «Равенство» я неоднократно повторяла: Париж, Петербург, Москва, Берген и Амстердам. В Голландии была шикарная акция прямо на музейной площади, там было сто человек, очень высокие голландцы и маленькие карлики, отлично исполнили эту работу. Потенциал у нее огромный. Форма документации уже себя исчерпала! Мне пора строить театр, где зрители будут сами в состоянии все это повторить.

Рудык: Я бы сходила в такое место. Сразу прошу прощения, сейчас будет длинная цитата. В 2014-м мы снимали вас полуобнаженную для Interview Russia, тогда вы сказали: «Для перформанса должна быть высокая этика, энергетика. Нужно быть на связи с высшими силами и иметь чувство долга. У меня традиционная семья: муж и двое сыновей. Это ежедневный духовный тренажер. Когда дети растут, появляется ответственность за страну, за то место, где они живут. Нужно отвечать за этот выбор, за то место, где они живут. Нужно отвечать за этот вызов, создавая произведения искусства. Иначе уходишь от своего предназначения и теряешь энергию». Какой вызов вы видите сегодня и как на него отвечаете?

Ковылина: Я так пафосно сказала? Сейчас добавила бы эстетику. В принципе, я правильно сказала, важно не потерять энергетику, а она теряется, когда ты занимаешься не тем, чем должен. Художник должен делать искусство, несмотря ни на что. Мир всегда будет не такой уж удобный, и всегда будут дети, которые будут расти. Про детей я сейчас не стала бы говорить. И мешать в одну кучу нечто, принадлежащее к бытовому, материальному, и другое, принадлежащие искусству, сейчас тоже бы не стала.

Рудык: А как быть с вызовом времени? Художник должен отвечать на жизнь вокруг?

Ковылина: Он не может, иначе жизнь разорвет его на части. Надо выстраивать свой хрустальный замок или создавать свою игру в бисер, какой-то выход из этой реальности в пространство другой реальности, которая и есть искусство. Жизнь агрессивная, если художник будет слишком в нее всматриваться, она может оказаться сильнее его и засосать. От нее лучше уйти в иные миры, но не умереть, там успеем побывать, а создать альтернативу. Интеллектуальную, художественную.

Рудык: Вроде той, что вы сейчас показываете в музее ДПИ?

Ковылина: Получается, что да.

Рудык: «Артефакты и гаджеты...» совмещает в себе сайенс-арт и историческое ДПИ. Как современная Маклюэна его известной книгой «Понимание медиа: внешние расширения человека», где он сформулировал отношения между технологией и человеческими возможностями. По мере развития технологии, например, колеса, у человека атрофируется его естественная способность к хождению. Гениальная модель, подходит ко всему. Возьмем искусственный интеллект — люди сегодня не запоминают информацию, не напрягают память, свой мозг, потому что могут все прочитать в сети, спросить у Алисы. В основе проекта лежит гипотеза о том, что все это уже было, технологии были, даже более совершенные, настолько, что мы, видя их микросхемы, думаем, что это узоры. Я беру паттерн из узоров и декора в музее, который украшает горшки и наличники, фронтоны зданий, и перевожу их вместе с радиоинженером в действующие фрактальные антенны, доказывая тем самым, что мы видим части какой-то древней инфраструктуры. В наших гаджетах есть чип, есть фрактальная антенна, которую если вы достанете, то увидите узор. Этот проект о том, что все закольцевалось. Я хочу указать на то, что все придумано до нас. Я хочу вернуть людей обратно, а обратно — значит техника возвращает нас в архаику?

Ковылина: Это же провокация. Например, есть работа с колесом. Она связана с теорией медиа Маршалла вперед. Я хочу взорвать эти традиционные представления об истории, истории цивилизации, науки и техники, и показать, точнее, навести на мысль, что все может быть не так.

Рудык: Вы в этой выставке одновременно и куратор, и художник, и часть некой системы искусства. В разные годы вы исследовали собственные границы (физические и психологические), работали с гендерным дискурсом, с проблемами культурной и национальной идентичности, социальной коммуникацией, политикой, наукой, делали перформансы, писали картины. Какова же ваша роль в истории искусства?

Ковылина: Коварный вопрос, он будто сейчас ставит точку на моем развитии. Я своего последнего слова еще не сказала. Мне очень хочется заниматься перформансом, но я пока не могу себе этого позволить. Младшему ребенку исполнится 18 лет — тогда сделаю.

Рудык: Сколько ждать?

Ковылина: Сейчас ему шесть, — двенадцать лет, быстро пролетят. Если попытаться обобщить, кажется, во всем, что я делаю, есть какой-то единый метод. Я давно работаю, пережила несколько эпох. Была эпоха девяностых ельцинская, потом двухтысячные, еще одна после четырнадцатого года, ковидная эпоха и так далее. Я трансформирую свои впечатления от жизни, адаптирую внешнюю реальность к своему вертикальному положению художника. Константа в этом, пытаться остаться художником во всех обстоятельствах.

Рудык: Остаться художником — немного абстрактно, как это?

Ковылина: Все время творить. Банально звучит, но это все время рождать какие-то мысли, идеи, образы и проекты и, что важно, реализовывать их. Мне было неудобно пойти учиться в сорок лет, стать искусствоведом, и признаюсь честно, когда я видела этих людей, которые серьезно сидят читают теоретические тексты и анализируют их, потом выходят и делают доклады, у меня были приступы истерического смеха. Потом я поняла, что неправа, и стала такой же серьезной. Педагогический проект, который длился пять лет, оставил меня на плаву в ситуации, когда были маленькие дети. Зачем я тратила столько времени на других художников? У меня была потребность осмыслить свой опыт и передать другим. Потом заинтересовалась сайенс-артом, нашла псевдоученого, но я искренне верила, что нахожусь в процессе создания новой технологии, которая возродит в человеке какие-то божественные способности, и многое за это время изучила. В итоге стала куратором. Вот уже четвертый год курирую государственную галерею «Ходынка». Работая с художниками, лучше понимаешь— какие мы все сумасшедшие люди, думающие лишь о своих безумных идеях, способные говорить только о себе. Художники люди инфантильные, как правило, за них надо принимать решения, доставать какие-то гвоздики и так далее. Это тоже полезно. Работая куратором, я поняла, что лучший художник тот, что не выносит мозги куратору, а сам со всем справляется. Получается, что каждая неудобная позиция, которую я занимала, где преодолевала свое отсутствие компетенции в чем-либо, вынуждала расти и развиваться в том числе как художник.

Рудык: Напоследок скажите, дорогая Лена, как человек, который живет в 2022 году, одновременно занимается сайенс-артом, преданиями, мифами, историческими связями и немного магией, каким вы видите искусство будущего?

Ковылина: Мы, я имею ввиду художники, должны научиться материализации мыслей и художественных образов напрямую без использования каких-либо медиа. Как это произойдет? Пока не ясно… Мысль посредством электромагнитных волн головного мозга как-то трансформируется и обретает форму в физической реальности. Я бы хотела распечатывать свои идеи в пространстве, как 10D-принтер: подумал, моргнул глазом или по-особенному головой повернул, представил образ в голубом свете, а потом переключил на зеленый — раз, все распечаталось. Хочется, чтобы переход ментального в материальное происходил волшебным путем. Как в сказке: пошла танцевать, повела левой рукой — озеро разлилось, правой — лебеди полетели, что-то такое. В общем, художник будущего — человек, который развил в себе способность мгновенной материализации собственной энергии в пространстве, вот и все.

Рудык: То есть, если перевести это в медиа, будущее за перформансом.

Ковылина: Да, это очень перформативно. |ДИ|

ДИ 5/2022