Фотографии Вадима Егоровского задают вопрос, который, может быть, и не ставился на первое место автором, но в наши дни интересно наблюдать, как на обозримой исторической дистанции в фотографическом медиуме из «ремесла» выделяется «искусство», чьим верным признаком становится безразличие к жанровым границам, свободно нарушаемым художником в стремлении к максимальной выразительности. Существует ли особенный «Петербург Егоровского» — и если да, то какое место он занимает среди множества других художественных образов города за три с лишним века?

Территория, на которой ведутся поиски и разработка художественного языка, общая для Егоровского и его собратьев по фотографическому ремеслу. Это Ленинград-Петербург начиная с 1960-х, вписывающий любое авторское высказывание в сложные культурные контексты. Чтобы уйти от жесткой, как купольные ребра, структуры, можно превратить территорию в пространство. Это очень по-петербургски: около Невы глаз чувствует и сразу понимает особенную наполненность небесного свода, здесь легко заглянуть за горизонт, даже не забираясь на крышу, достаточно запрокинуть голову вверх.

Почти любой снимок классической эпохи петербургской школы фотографии оставляет впечатление особой сосредоточенности его автора. За сдержанностью фотографа не только художественный прием, но мировоззренческая позиция. То, как она проявлена (это слово подходит лучше всего), способно многое сказать о художнике, его творческих идеях и приоритетах. Внутри бесконечно тянувшегося советского времени годы были похожи друг на друга. После военных и блокадных утрат Ленинград в целом мало менялся, и всегда был ясно виден существующий внутри него Петербург. Пусть без на месте церкви Спаса на Сенной в пейзаже была дыра, но район героев Достоевского давно лишившийся своих дровяных сараев, поленниц и положенных им топоров, оставался заветным фотографическим местом еще в начале 1990-х. Егоровский снимает канал Грибоедова там, где начинается Коломна, назвав цикл «Зона Достоевского», но в сделанных им кадрах нет ни изломанности, ни ощущения катастрофического падения — собранное пространство, ведомое поворотами набережной, динамично разгоняется, подбирая по пути каждую мелкую деталь.

Фотографии Егоровского известны меньше, чем того заслуживает мастер, проделавший долгий и продуманный творческий путь, но такая сдержанность очень точно подходит сейчас к интонации его снимков. В судьбе Егоровского есть много общего с трудной и во многом трагической судьбой поколения: это люди, которые снимали всю жизнь, начиная с институтской или заводской малотиражной прессы, активно участвовали в клубном движении, устраивались на работу в фотолабораториях, чтобы, наконец, в 1990-е уверенно посвятить себя искусству и раскрыться творчески, а уже в следующем десятилетии, будучи настигнутыми возрастом, навсегда отложить камеру. На границе двух эпох, советской и постсоветской, стоит фотография, в которой автор использовал простой режиссерский ход, насыпав в лапу воронихинского каменного льва на Английской набережной мелочь с двумя купюрами, вышедшими из обращения в 1991-м.

Работа в КГИОП (Комитет по государственному контролю, использованию и охране памятников истории и культуры) начиная с 1989 года не просто позволяет Егоровскому открывать новые и труднодоступные места съемки. По сути, охрана памятников — это фиксация не сразу заметных невооруженному глазу изменений, выражающих постоянное течение времени.

В 2007 году, когда Егоровский вынужденно оставил фотографию, инфляция изображений была уже очевидным мировым процессом, но не достигла нынешней полной силы. В начале нулевых фотография, в основе которой даже более, чем у других видов искусства, лежит отбор и выбор, еще могла не пускать в кадр новую реальность, потом все равно хлынувшую через объектив. Фотографу, сделавшему главным творческим интересом вневременную красоту и настроенному на показ вечности, все чаще приходилось вычитать знаки современности из реальности.

Изгиб нынешней улицы Циолковского, снятый весной 1967 года еще с булыжной мостовой (Таракановка весной), давно заасфальтирован. Запечатленные места с тех пор неузнаваемо изменились, но смысл работ Егоровского не ограничивается «штудиумом» (в терминологии Ролана Барта). Одно из качеств, обеспечивающих растущий с течением лет интерес к этим фотографиям — их изобразительная многослойность. Всякий кадр обладает четкой формальной структурой, внутри которой проходят силовые линии, на их пересечениях рождаются те зрительные уколы или смысловые удары, что были названы автором Camera Lucida словом «пунктум», –– такие, как сцепленные руки мальчика, сфотографированного в 1980-е на Львином мостике.

2002-м датирована одна из самых волнующих фотографий Егоровского «Ангельский лик». Гипсовая отливка головы ангела с Александровской колонны была сделана во время реставрационных работ. Взирающий уже полторы сотни лет на Петербург одним своим положением исключен из повседневности и надежно скрыт высотой от сглаживающего его черты любопытства. Наверное, никто кроме фотографа и реставраторов не был в такой близости к этому существу, чтобы ощутить на себе постоянство его взгляда и лицом к лицу прочувствовать ангельскую отрешенность. Чины крылатых воинов в молитвенном экстазе, шаловливые путти и осеняющие любые шалости надгробные фигуры — в этой блаженной самоуглубленности соединены все они. Перемена скульптурного материала вместе с инверсией цвета из черного в белый дает иную светоносность и новое восприятие пластики: неоживленные зрачки, линии полуоткрытого рта, вся поверхность лица с шероховатыми следами времени на носу, губах и подбородке становятся мягкими и как будто подсвеченными изнутри, делая классическую скульптуру живой, современной, актуальной.

В работах Егоровского велика внутренняя динамика: из раза в раз варьируется стянутая дуга — от сопровождающего поворот трамвая сферического зеркала посередине фото, сделанного на тогдашнем проспекте Карла Маркса в 1960-м до озаглавленного «Безмолвный гранит» снимка 2002 года. Один из неизменных приемов фотографа, продолжающего выявлять в городском пейзаже упругие кривые, вплоть до винтовых лестниц в подъездах эпохи модерна. Кажется, недаром очертания человеческого глаза образованы двумя дугами. Свод моста, стальные фермы, едва заметная покатость гранитных блоков набережной или уходящих в небо заводских труб, профиль Гром-камня — большинство композиций закручены словно часовая пружина. Связать воедино город, снятый Вадимом Егоровским на рубеже 1960-х, с тем, в котором он завершил свою карьеру в 2007-м, можно только здесь, в Петербурге, где смыкаются архитектурные и сюжетные арки.