Эта выставка, под кураторством, между прочим, Виктора Мизиано, открылась незаметно, так как ее вернисаж затмила новость о снятии Зельфиры Трегуловой с поста директора Государственной Третьяковской галереи. Впрочем, проект четы Коржовых и без того оказался спрятанным: чтобы добраться до нужного зала, нужно пройти насквозь всю постоянную экспозицию, посвященную искусству ХХ века. К тому же внимание обычных посетителей Третьяковки скорее сосредоточено на открывшемся в конце января блокбастере «Великое княжество. Сокровища Владимиро-Суздальской земли». И наконец, Коржовы — фигуры, крайне важные для современной самарской сцены, — в Москве воспринимаются совсем иначе: здесь об их заслугах и провалах не всякий знает. А без понимания, кто они и чем знамениты в родном городе, смысл этой выставки сильно меняется.

Экспозиция состоит из картин и видео, причем последние похожи на короткие зарисовки или гифки, а первые — на раскадровки для кино (иногда это буквально перерисованные и дополненные планы из кино, в частности из фильмов Микеланджело Антониони и Бернардо Бертолуччи). Такое взаимопроникновение живописи и экранных искусств, их перетекание друг в друга, позволяет Мизиано говорить о перекрестке или встрече языков. Причем за картины отвечает Неля Коржова, а за видео — Роман Коржов. Их творческий и жизненный союз показан одновременно динамичной и статичной системой: они постоянны в своих увлечениях, но на микроуровне все время изменяются благодаря обоюдному влиянию. Это абсолютно понятная самому рядовому посетителю музея, жизненная история, которая усиливается названием выставки — строками из стихотворения американского поэта Джона Эшбери. Двойная биография, с одной стороны, превращенная в фильм (что подчеркивает зал, затемненный подобно кинотеатру) и, с другой, разложенная на отдельные эпизоды, чему в большей мере способствует живописная часть экспозиции. Картины не просто демонстрируют некий момент, в них аккумулируется определенный миф. Так, собака художников попадает в кадр с разлетающимися фрагментами взорванной виллы из «Забриски пойнт», над столом в их комнате нависает загадочный красный кристалл, а на другом холсте сами Коржовы, вместе с теми же любимыми борзыми, оказываются в декорациях рая, явно намекающих на ренессансное искусство. Короткие видео, в свою очередь,

выхватывают мельчайшие движения — дуновения ветра и изменения телесных поз. Реальность показана через шевеления, обычно упускаемые за незначительностью, но именно из них, как из крошечных кирпичиков, построена история, цивилизация и культура. Однако такой максимально гуманистический нарратив составляет лишь часть того, что можно увидеть на выставке. За предъявленной экспозицией обнаруживается еще один слой.

Долгое время чета Коржовых руководила Средневолжским филиалом ГЦСИ, который пережил объединение с РОСИЗО, но, уже оказавшись в структуре ГМИИ имени А.С. Пушкина, был ликвидирован. В чем обычно винят героев настоящей выставки. Среди самарских культурных деятелей можно услышать претензию, что, дескать, дали все карты в руки Коржовым, а они все потеряли. Третьяковка забрала площадку — Фабрикукухню; сотрудники, не найдя общего языка с руководителями отделения ГЦСИ, разбежались кто куда; город лишился организационной структуры, которая связывала бы местное новейшее искусство с остальной Россией: у пришедшей в Самару ГТГ все-таки несколько иные задачи, а отчасти работающая в том же направлении галерея «Виктория» не имеет федеральной сети. Претензии эти во многом оправданы, но упускается важный момент: Коржовы скорее визионеры, чем менеджеры. Там, где нужны были жест и атмосфера, а не повседневное скрупулезное администрирование, они преуспели — а вместе с ними и вся самарская сцена. Речь идет прежде всего о созданной Коржовыми Ширяевской биеннале — событии, проводившемся с 1999 года и ставшем по-настоящему международным. Характерно, что это всегда было по сути однодневное действо, в какой-то момент получившее наименование «номадическое шоу». Не то что на выставку, это даже не фестиваль не было похоже — скорее хеппенинг. Даже явные оплошности по организационной части в итоге работали на благо проекта (возникали проблемы с таймингом, шествие распадалось, люди терялись по дороге, открывая для себя что-то другое, случайное в Ширяеве), становились очередным сюжетом художественной мифологии Самары.

Если посмотреть на проект в Третьяковской галерее через призму этих данных, то выставка предлагает к осмыслению также и другой миф — о свойствах творческих людей. Об их мечтательности и наблюдательности, но также о непостоянстве и порывистости. Они видят все мироздание в неповторимом оттенке неба, увековечивают спонтанное действие в художественном произведении, но совершенно теряются перед рутиной повседневности. Среди картин на выставке есть не сильно похожий портрет Мизиано, с которым Коржовы говорят в зуме, — своеобразный знак суровой реальности. Куратор помог собрать им выставку, как и множество работников Третьяковки. Такие вещи ведь с наскока, одним настроением не решаются. И в этой точке проект Коржовых фактически возвращает нас к логике античных поэм и трагедий: героям, несмотря на душевные порывы, приходится мириться с неизбежностью судьбы. Но в этом, казалось бы, поражении и проявляется героическое. |ДИ|

ДИ 2-2023