Кузнецов честно предъявляет фотографии-прототипы, будто пытаясь объяснить зрителю, чем именно он был увлечен. Дефекты, изъяны, брак — на них он сосредотачивает свое внимание, в них ищет новую пластику, особенные цветовые и световые решения для живописи. Это убедительно. Художник идет по пути наблюдения и создания новых образов, ищет нетривиальные возможности для своего инструментария.

Однако это всего лишь технический аспект, так как предмет интереса художника — содержательная составляющая работ. Кузнецов пишет о самых непритязательных вещах, о скрытой, потаенной стороне жизни, которую наблюдают только самые близкие, да и то не всегда. Художник предельно откровенен, он делает нас свидетелями частной жизни безымянных персонажей, которые даже не догадываются о чьем-либо взгляде. Для чего же он открывает нам эти ничего не значащие минуты их существования, когда они бреются, роются в шкафу или натягивают штаны?

Возможно, что-то заставляет его думать, будто мы забыли, что совершаем подобные действия, не отдаем себе в них отчета, и наша жизнь кажется нам лишенной низких, обыденных проявлений.

Глянцевые образы, выхолощенные, лощеные, лишенные жизни, надоели, вырваться из когтей жесткой суггестии прекрасного образа человек пытается со времен античности. Сегодня в подобных «совершенствах» мы увязли по самые уши. Нынешняя тяга к прекрасному (лишенному тайны и экзистенциального наполнения) становится бессознательной интенцией бесконечного выбора лучшего из лучшего.

Об этом так подробно писал в 2005 году Бодрийяр: мы все время идем по пути бессмысленного совершенствования четкости образа, по пути высокого разрешения. Сверхчеткий образ перестает быть образом, превращаясь в реальность.

Боги все ближе и ближе и улыбаются нам не только с обложек журналов, но уже и с наших собственных фотографий (если, конечно, в них предусмотрительно были уничтожены изъяны и несовершенства, ведь дефекты — удел простых смертных). Здесь правомерно говорить не только о коррекции изъянов внешности, но и формировании коррекционного взгляда на жизнь — последовательном отсечении смыслов.

В современной культуре наиболее явная и чистая трансляция ценностей происходит посредством рекламы. Она же и продуцирует образы. Чистить зубы, думая исключительно о зубах — значит быть вне контекста современной культуры. Выбор зубной пасты становится выбором мнимой жизни, с которой ты себя сопоставляешь, соответствие рекламному образу, с которым выражаешь готовность себя соотнести. С каждым своим действием мы погружаемся в мир виртуальной реальности, выдуманной не нами. Нам самим не нужно ничего додумывать и воображать — все шаблоны и матрицы готовы. Мы лишь делаем выбор, высказываем предпочтение, соглашаемся, верим.

Однако если в собственной жизни можно смело пренебречь логикой и здравым смыслом, то в искусстве существуют свои законы. Все возможно, но нужно выбирать: либо боги холодны и недосягаемы, либо — не надо лукавить — мы имеем дело с симулякрами, и это они лишают нас воображения и выхолащивают наши чувства. Но, может быть, кого-то боги и герои вовсе не интересуют, и тогда визуальная красота утрачивает свою власть?

По какому пути идет Кузнецов? Возможно, его живопись — изнанка гламура? Противоположный полюс в том же дискурсе? Желтая пресса, дискредитирующая прекрасное? Или же художник выбирает непопулярный путь, пренебрегает общепринятыми ценностями и открывает иную сторону жизни, свободную от случайных сюжетов и сладких фантомов?

Любое наше действие тонет в ворохе знаковых элементов. Каждый предмет вещного мира имеет свои имя и лицо, а если он безымянен, то ничтожен. Теперь уже страшно подумать, что останется в нашей жизни без шкафа из ИКЕА или шарфика от Пьера Кардена. Как брать в руки станок для бритья, если он «не лучше для мужчины нет», а только бреет и более ничем не примечателен? Как среди всего этого мусора даже не поставить себя на первое место, но хотя бы заметить? Хочется думать, что именно на этот вопрос Кузнецов ищет ответ, выявляя несостоятельность визуальных образов.

ДИ №6/2013