Творчество Валерия Кошлякова хорошо знакомо широкому кругу московской публики, признано за рубежом. Создаваемые в его произведениях образы — призрачные и ускользающие — прочно оседают в памяти. Мотив вечного идеала, явленный сквозь толщу бытия, неизменно апеллирует к архетипам сознания и порождает множество параллелей и ассоциаций.

Формирование уникальной творческой манеры художника шло плавно и последовательно, складываясь из случайных бытийнных фрагментов и вектора личного поиска. Уже в натурных этюдах 1980-х годов можно наблюдать пластическое переформирование пространства посредством цвета и фактуры плоскости. В этих работах наряду с внутренней перспективой «окна» живописная поверхность становится активной и полноправной частью картинного пространства.

Артикулированная фактура, двузонность и двупространственость поля произведения, включение в композицию работы посредством коллажа широких массмедийных и историко-культурных образов, их наслоения, просвечивание одного сквозь другое, а также применение в качестве основы легкодоступного, готового, «бросового» материала, который у Кошлякова сквозь свои слои, сколы и срывы начинает «транслировать вечность», возникают в работах еще в его бытность в составе товарищества ростовских художников «Искусство или смерть».

Обращение автора к классическому архитектурному, часто античному сюжету в сочетании с современным утилитарным разрушающимся материалом формирует запоминающийся образ работ Валерия Кошлякова. Архитектурный пейзаж может воплощаться многообразными буквальными «цитатами», заимствованными из архитектурных изданий, когда привычно сходящаяся перспектива делает образ натурным и правдоподобным при нарочитом смешении масштабов. А может возводиться непосредственно живописными средствами — темперными красками на старом картоне, словно рождаясь сквозь пелену времени, представая как видения-воспоминания и навевая мысли о традициях каприччо. Отсекая лишние детали, художник воссоздает историческую романтику античного архитектурного образа.

Кошляков виртуозно работает с картоном. По словам художника, этот материал чрезвычайно «архитипичен» — желтый, как глина или песок, он повторяет цвета природы и может иметь фактуру и глубину. Картон позволяет выстраивать гигантские вещи — вплоть до написания архитектурных пейзажей масштабом 1:1.

Живопись, исполненная на листе картона распластанной коробки, приобретает иное качество: она не картина в привычном восприятии, не станковая работа, предназначенная для экспозиции в салоне, на вернисаже, не объект для коллекционирования. Написанная темперой во внушительном масштабе, она, как фреска, не подчиняется картинным задачам, законам построения и восприятия. Эти картоны Кошлякова мыслятся как «некие отпечатки, кусками оставшиеся от того другого незримого и неизмеримого мира». То есть произведение «есть, и его в то же время нет». Ложащиеся на картон фрагментарные образы словно обречены погибнуть окончательно.

Этот эффект свойственен и двум работам из серии «Головы героев», представленным в коллекции Московского музея современного искусства. Архитектурные античные портреты выполнены темперой поверх объемных картонных коробок и представляют собой практически монохромные изображения скульптурных голов, огромных по масштабу.

Головы, как остатки титанических статуй, ложатся в мифо-логему руин утопических городов. Они бесстрастны и бесчувственны, отстранены и неконкретны. Как фресковая живопись, утратившая свой цвет и принадлежность, эти образы, проступающие поверх обрывков временного материала, парадоксальным образом являют вечность идеи и идеала, которым не страшны бренность.

Античность неотвратимо притягивает автора. Возможно, гениальностью и плавностью выверенных линий, легкостью интуитивного восприятия и естественностью воплощения формы в камне или краске. Валерий Кошляков видит в античном искусстве живую легкость искусственных форм, цельных и абсолютных в своей гармоничности.

Романтизм классики строится на том, что некогда созданное «великое» произведение оказалось разрушенным. Здесь можно вспомнить мощную европейскую традицию писания античных «руин», впечатляющих, питающих традицию романтизма. Напомним также о времени, когда Кошляков начал разрабатывать свою тему, осознавать и иные ассоциации зрителя, связанные с крушением, казалось, незыблемой глыбы, от которой сохранились лишь фрагменты. Речь не только об остатках и наследии советской империи, среди которых мы живем, но и о том, что когда-то и Европа составляла мощный остов Римской империи, теперь уже чуждой и неясной.

ДИ №6/2013