ДИ. Что такое «Партизанинг»?

Антон MAKE. Во-первых, это наш сайт, где мы описываем различные формы социально ориентированного искусства. Во-вторых, сообщество активистов, художников, исследователей, иными словами, людей, использующих искусство или креативные методы для изменения городской среды, общества. В-третьих, это термин, который мы предложили для обозначения новых форм социально ориентированного искусства, можно сказать, постстрит-арта. Термин был принят и сейчас уже активно используется не столько даже применительно к нам, сколько к нашему набору тактик.

За сайтом стоят пять человек. Игорь Поносов — теоретик и практик. Игорь — известный уличный художник, а также автор серии из трех книг по стрит-арту. Это единственное издание о русском стрит-арте. Я и Соня Польская — искусствоведы. Уличный художник Кирилл Кто. И Шрия Малхотра. Она училась в Штатах, недавно переехала в Россию. Будучи специалистом в области урбанистики, Шрия предложила исследовательский подход к материалу, она также ведет англоязычную версию нашего сайта. Ну и к нам примыкают разные уличные художники, в творчестве которых произошел социальный поворот, то есть они политически ангажированы и рассматривают стрит-арт не только как комментарий к происходящему, но и как художественную практику, дающую возможность взаимодействовать с людьми, вовлекать их в деятельность по изменению среды. Это следующий этап уличного искусства. В принципе, это повальная тенденция, но в разных частях мира она по-разному преломляется. Так, в Нью-Йорке существует тактический урбанизм, течение, в большей степени связанное с архитекторами и городскими планировщиками, которые работают с местными сообществами, используя художественные интервенции как возможность диалога с людьми с целью привлечь их к участию в перепланировании городской среды. Это одна из версий партисипаторного искусства, или искусства вовлечения.

ДИ. И все происходит в русле искусства взаимодействия.

Антон MAKE. Есть хорошая книжка Гранта Кестера, где речь идет о таком повороте в паблик-арте — от объектности к процессуальности и вовлечению и работе с сообществами.

ДИ. Вы ведь не только теоретик и креатор, но и практик. Как вы, искусствовед, пришли в паблик-арт?

Антон MAKE. Стрит-артом я занимаюсь с девяносто седьмого года, в девяносто девятом выпускал первый в России журнал о граффити, делал сайт. Потом решил поработать с галереями, номинировался даже на премию Кандинского. Но разочаровался в галерейном деле, у меня появилось ощущение, что оно превратилось в небольшую тусовку и потеряло очень важный городской контекст и связь с обществом. Но возвращаться к стрит-арту не хотелось, хотелось чего-то качественно нового. Сайт мы запустили полтора года назад, а такими проектами активно занимаемся последние года три. Сделали несколько проектов и случайным образом наткнулись на новый нерв, что и заставило нас задуматься.

ДИ. Можно сказать, что «Партизанинг» стал платформой для формирования нового типа сообщества, объединившего не только художников, но и людей самых разных социальных и профессиональных статусов?

Антон MAKE. Да. К тому же кроме «Партизанинга» мы ведем еще один параллельный проект — марафон городских действий «Делай сам». «Партизанинг» — более радикальный и художественный проект, а «Делай сам» — именно фестиваль, который проходит два раза в год, и вокруг него образовалось довольно большое сообщество неравнодушных людей, не только уличные художники, для коих важна не поза и красивое высказывание, а действие и понимание того, насколько это действие полезно для общества. Основная составляющая фестиваля — саммит городских активистов, куда съезжаются муниципальные депутаты, экологи, правозащитники, блоггеры, художники, то есть это все так или иначе связано с низовыми инициативами. Образовалось дискуссионное поле, постепенно оно становится очень влиятельным и при этом в меньшей степени воздействует на художественную среду.

ДИ. А конкретные результаты есть? Или только сплошная процессуальность? Мы все время в процессе, мы движемся и движемся… Вы как бы художественно играете в социальные проблемы. Стратегия процессуальности оправдывает все, в том числе и отсутствие результата

Антон MAKE. Подобная критика часто звучит в отношении таких социально ориентированных проектов. И из последнего, например, Таня Бругера, которую много критикуют за проекты с иммигрантами, будто она использует людей для того, чтобы какое-то свое художественное высказывание сделать. Ее сравнивают с активистскими нехудожественными группами, занимающимися этим уже много лет гораздо более эффективно, но гранты получает она, будучи известной художницей. Но мы как раз считаем, что важнее небольшие победы в социальной среде, чем… Конечно, необходимо иметь общие требования того, чего мы хотим добиться, но ценны и небольшие результаты.

ДИ. Конкретнее о результатах.

Антон MAKE. Например, одно из направлений нашей работы связано с велоактивизмом. Проект я придумал как раз после премии Кандинского на почве депрессии и непонимания, чем заниматься дальше. Продавать работы мне было неинтересно, к тому же в тот период расхотелось жить в Москве: Лужков обнародовал генеральный план развития столицы. Все это мне показалось ужасным, и захотелось сделать проект в формате, близком Yes Men1. Они придумывают, как должно быть и, используя художественные средства, пытаются комплексное позитивное видение продемонстрировать при помощи поддельных газет или публичных выступлений. Их подход мне показался правильным. К тому же я очень люблю работать с картами и уже выпустил небольшим тиражом собственную велосипедную карту «Бесполезная карта города». Это несколько похоже на психогеографию, как бы заигрывание с ситуационистами, некая сатира — в городе невозможно ездить на велосипеде, но я все равно езжу. В целом небольшой арт-проект, там был фрагмент манифеста, связанный с публичными пространствами, и еще я сделал небольшой сайт. Проект получил резонанс — публикации в прессе, телевизионные репортажи, отклики обычных людей. И тогда я понял, что это работа с городом в духе стрит-арта, но по-другому, то есть действие, связанное с медиаактивизмом. Потом мы сделали со школьным приятелем трафареты с велосипедами, с какими-то призывами сначала на английском, потом на русском, со знаками, где можно ездить на велосипеде. Затем появились сатирические знаки. То есть все начало развиваться, и самое важное — наш проект многим показал, что один человек может сгенерировать позитивную программу, используя художественные методы. Именно так я познакомился с экологами, и мы начали делать совместные проекты — костюмированные велозаезды. К нам присоединились и другие люди, готовые бороться за то, чтобы город стал велодружелюбным. В итоге проект оказался точкой пересечения многих направлений: художественная составляющая, городское планирование, экология. О нас стали писать. И муниципальным властям надо было как-то на это реагировать. Они объявили тендер на развитие велодвижения в городе. Мы тоже решили участвовать в конкурсе. Но нас к нему не допустили. Тендер выиграла какая-то официальная организация. Мы через публикации раздули большой скандал — показали людей, активистов, которые «продавили» эту тему, а их оттеснили. С нами связались главы департаментов культуры и транспорта. И вот конкретный результат трехлетней работы, которая началась с художественной акции — по всему городу появились велопарковки. Есть и другие инициативы, приведшие к локальным улучшениям. В частности, я вожу сына в детский сад, и там не было наземного перехода. Мы с Игорем его нарисовали. РТР сняло репортаж с комментариями главы ДПС Северного округа. В итоге власти нашу «зебру» закрасили и нарисовали новую, уже официальную, на том же месте. Все это произошло в течение суток. Такой вот медиапроект.

ДИ. Не помню, в чьей это было пьесе — городские власти заасфальтировали дорожку возле дома, а жители упорно протаптывали свою. И один из персонажей говорит, что если бы власти были умнее и действительно заботились о людях, то облагородили бы именно эту «народную тропу».

Антон MAKE. В планировании есть подобный подход. Когда строится район, вначале он засыпается грунтом. Люди протаптывают тропы, и приблизительно через месяц власти по ним прокладывают дорожки. Действительно, народные тропы — хороший пример, как такой подход может работать. И это не многовековая подготовка к построению коммунистического общества. В чем проблема левых художников классического типа? Они сильны в теории, но очень маргинализированы. Они пребывают только в рамках своего дискурса, оторваны от людей и весьма не практичны. У нас сейчас в лексиконе самое распространенное слово «тактики». И для нас в противовес классическому авангардному подходу, когда важен оригинал, значимо репродуцирование, когда ты можешь много раз что-то сделать. Это как «Семь тысяч дубов Бойса». Не Бойс их все посадил, и вообще акция закончилась уже после смерти художника. Но если ты посадил один дуб, понимаешь, насколько легко посадить второй, третий и т.д. В Москве в трех местах мы красили пешеходные «зебры». Потом в Новосибирске художники это повторили, и еще в одном месте люди, вдохновившись нашим результатом, применили подобную тактику. Мы возвращаемся к теме — право на город. Насколько человек имеет право нарисовать «зебру» или сделать скамейку?

ДИ. Но все же «народные тропы» должны как-то регулироваться.

Антон MAKE. Потому и нужна дискуссия. Это как раз и есть гражданское общество, состояние мира, когда социальные сети не ограничиваются обсуждением в Интернете, а дают реальные плоды в городской среде. Сейчас у нас много исследовательских проектов. Мы больше занимаемся анкетированием. Например, очень простой проект. Мы вывесили пятнадцать почтовых ящиков, заблаговременно выкрасив их в ярко-желтый цвет, и предложили жителям подавать свои предложения. Мы предупреждали, что это не официальный проект, а возможность для них осмыслить, что бы они хотели сделать. А дальше зачастую мы им не нужны, они могут сами это воплотить. Подобные интервенции запускают диалог. Мы получили много писем, довольно интересных. Можно настроить кучу детских площадок, а людям на самом деле нужно что-то совсем другое. Как, например, в одном районе есть центральная аллея, по которой ездят машины, и для всех важно, чтобы эту аллею сделали пешеходной. Были и смешные письма. И хотя мы не очень приветствуем обычную документацию, но в данном случае решили сделать выставку, где показали эти письма. Мы представили исследовательский художественный проект, у нас часто скептически относятся к такому низовому планированию типа «люди не понимают». А мы как раз пытаемся показать, что они все понимают, надо просто уметь с ними разговаривать, надо быть открытым. Художественное сообщество очень закрыто, и даже социальный поворот в искусстве — во многих случаях лишь некая игра в социальность.

ДИ. Потому что люди, чьи права якобы отстаиваются, не получают голоса. Они и их проблемы — всего лишь материал.

Антон MAKE. Да, тут много этических вопросов. С мигрантами очень сложно работать. Мы к этому пытаемся подступиться, но тут зачастую можно человека и под удар подставить. Иногда даже не можешь опубликовать данные исследования. Грант Кестер пишет, что художник сегодня не контент-провайдер, а контекст-провайдер, то есть создает не содержание, а контекст. Хотя, конечно, можно использовать любые факты для того, чтобы поддержать любую теорию и убедить даже самих участников исследования в том, что это их голос… В социальной работе это ключевой момент — не навязывать свое мнение, но грамотно модерировать: выслушать и правильно интерпретировать либо акцентировать. Например, у нас был успешный проект, мы ставили лавочки оранжевого цвета с очень смешными провокативными табличками. «Эхо Москвы» в своем блоге опубликовало статью про лавочку, которая оказалась рядом с их студией. Дворники ее перекрасили из оранжевого в серый цвет. По версии «Эха», оранжевая лавочка с призывом к самоорганизации была воспринята дворниками как оранжевая угроза. Любопытно, что лавочку они перекрасили, но табличку оставили. А потом мы поехали в Петербург, где проводили воркшоп в одном из районов. И выяснилась интересная вещь: люди по ночам спиливают лавочки, потому что воспринимают их как точки притяжения для подростков и алкоголиков. Наше дальнейшее исследование привело к пониманию, что публичная среда создается для тех, кто представляет большинство. Обычно это мамы с детьми или пенсионеры. Но для подростков, маргинальных групп людей инфраструктура не создается. Скажем, у меня в районе есть около десятка детских площадок — на трех играют, а на остальных тусуются подростки или алкоголики. Возникла идея делать площадки для алкоголиков. С плевательницами, табличками. Смысл идеи — иногда людям нужно что-то другое, и работать с этими миноритарными сообществами, группами людей, которые исключены, очень важно, потому что они наиболее агрессивны. Вандализм, например, начинается во многом из-за того, что люди чувствуют, что среда для них не создана, их вытесняют, за чем следует ответная реакция — они начинают ломать то, что сделано для других и чем они официально пользоваться не могут. Иными словами, у разных групп людей разные интересы, и иногда некоторые интервенции, которые нам кажутся правильными, могут восприниматься как ущемление прав. Мы могли приехать в этот район, поставить лавочки и показать себя этакими улучшателями, Робин Гудами, которые отстаивают интересы людей, но в результате их бы спилили, и все остались в обиде, став еще больше разрозненными. В этом смысле проекты вроде «Пусси Райот» или многие акционистские проекты направлены не на сближение и начало диалога, а скорее на разобщение людей, и власти это на руку. Для меня это неоднозначный проект. Безусловно, он вызвал дискуссию, но, я считаю, за каждой провокацией должна быть какая-то альтернатива, в чем, собственно, решение. Например, один из наших автомобилистских проектов ассоциировался с «нашистами». Они цепляли на машины огромные наклейки «Я — хам, паркуюсь где хочу». Такая провокация привлекала, но они не предлагали альтернативу, а сами репродуцировали своей агрессией некое зло. Надо балансировать и понимать, что и как срабатывает, и нужно иногда скалиться и кусаться, а иногда работать с людьми и улыбаться тем, кто вроде бы из другого лагеря.

ДИ. Каково ваше отношение к тотальной институализации художественной среды?

Антон MAKE. Безусловно, мы выступаем против институций и в особенности художественных. Но, с одной стороны, мы в некотором смысле и сами становимся институцией, задавая какой-то определенный дискурс. А с другой — иногда для того чтобы найти финансирование на тот или иной проект, необходимо работать с институциями.

ДИ. И дружить с властью.

Антон MAKE. Да. Мы начали дружить даже не с художественными институциями, а с органами городского планирования. Например, со Стрелкой. Но наша дружба началась с критики Стрелки как институции: они не делают того, что должны были бы делать. А в «Арт-гиде» о нас написали, что небольшая группа активистов делает для города больше, чем институция. Эту критику они восприняли позитивно и предложили нам совместный проект — серию воркшопов в течение лета, благодаря чему мы привезли очень много интересных людей в Москву. И многие наши проекты реализовались благодаря этому сотрудничеству. Хотя были трения, но мы смогли отстоять свою независимость, свой подход к работе. При этом и мы их использовали и они нас. Но это было все же сотрудничество, а не эксплуатация. «Делай сам» — активистский фестиваль, но там присутствуют власти, департамент культуры выделяет небольшой бюджет, из которого какая-то часть денег, тысяч тридцать рублей, уходит на реализацию наших акций. Это нам позволяет поддерживать людей с идеями, помогать им реализовывать их. У нас есть небольшая мастерская в контейнере, которую мы бесплатно сдаем. Получается позитивный диалог. Что же касается его протестной составляющей, то муниципальные власти понимают, что…

ДИ. …таким образом могут продемонстрировать свою самокритичность, демократичность и вообще продви-нутость. Вы для власти штука имиджевая. Это я не с критических позиций говорю. В любом случае, главное — результат. Однако я бы не сказала, что ваши акции протестны.

Антон MAKE. Для нас важно дискуссионное поле. Вопрос не в людях, а в системе. Почему нам интересен «Оккупай», в котором мы участвовали — организовывали дискуссионные встречи? Потому что это горизонтальная структура, платформа, с которой все начинается, важный опыт, давший многим людям понимание, что это работает. Такие анархические темы стали сейчас популярными, и многие активистские сообщества, художественные сообщества все больше склоняются к такому способу работы. И я очень оптимистично на все это смотрю, потому что сейчас перемешались очень разные сообщества, которые раньше были маргинализированы, атомизированы, а сегодня они пересекаются. Сейчас некоторые галеристы закрывают свои галереи, понимая, что все изменилось и нужно по-другому действовать. Складывается впечатление, что в Москве, и не только здесь, поменялся дискурс. Результаты последних двух лет неотвратимы, и их невозможно отменить, и как раз городской активизм дает возможность их распространять. Не пытаться создать сеть «партизан», где все выстроено как политическая партия, а, наоборот, организовать десять разных движений, но чтобы все они раз в год собирались на каком-то форуме, делали совместные проекты, что, собственно, сейчас и происходит. Это вдохновляет. А что касается сотрудничества с властями и институциями, то все хорошие художественные инициативы все равно рано или поздно используются базовой культурой. Любая идея, любой термин извлекается из живого процесса и становится брендом. И в этом смысле важно заложить идею некой регенерации. Важно придумывать все время что-то новое и всегда быть впереди машины, которая все пожирает.

ДИ. То есть стратегия ускользания. Антон MAKE. Именно. Важно, чтобы, когда кто-то что-то сожрал, он понимал, что это просто шкура змеи, пустая оболочка, в которой уже нет жизни. И он, может, даже купил это за большие деньги, а мы эти деньги уже взяли, но инвестировали их во что-то новое. То есть если у тебя есть какая-то история, то ты, каждое утро просыпаясь, должен заново ее придумывать и в какой-то момент, возможно, совсем от нее отказаться, убить эту идею и сказать: все, «партизанинг» — это плохо, и нужно заниматься чем-то новым. Ты должен все время свежо смотреть на свою деятельность и усмирять собственный эгоцентризм. Эгоцентризм — одна из самых сложных проблем, его надо постоянно контролировать. Важно заложить эту стратегию ускользания, чтобы люди могли свергнуть меня или наше поколение. Как в американской конституции записано, что люди имеют право на свержение власти, если она не отстаивает их интересы. Это должна быть ключевая составляющая, что ты рано или поздно станешь тем, против кого всегда боролся.

Можно говорить — ты хочешь изменить город, чтобы помочь людям, но на самом деле ты хочешь помочь себе, создав среду, в которой будешь чувствовать себя комфортно и станешь самим собой.

ДИ 4/2013