История петербургской «документальной сцены» насчитывает всего два года — с 25 мая 2011-го, когда состоялась премьера спектакля «Адин», созданного силами театра-фестиваля «Балтийский дом», актеров Этюд-театра (выпускники мастерской В.М. Фильштинского), молодых драматургов Ольги Стрижак и Константина Федорова и режиссера Алексея Забегина. С тех пор появилось еще два полноценных спектакля в жанре вербатим — «Свои» Семена Серзина и «Baby blues» Татьяны Прияткиной. Долгозапрягающий Питер с десятилетним отрывом от Москвы взялся за новый театральный жанр, и взялся, насколько мог, энергично. Петербургская сцена, очарованная вечной классикой и позволяющая себе смелость в рамках разумного, не склонная отдавать себя во власть эксперимента, благосклонно позволила документальному театру сделать несколько первых шагов. Хотя «первых» не означает неуверенных: показы «Своих» собирают полные залы молодежи, «Baby blues» заявлен на участие в ХХ «Золотой маске», о спектакле «Адин» с уважением отзывается сам мэтр Фильштинский…

В согласии с законами жанра дадим слово автору. Таня Прияткина говорит о своем спектакле: «Не так давно мне стал интересен документальный театр. Скорее всего, я просто устала от чрезмерной театрализации, вычурности и недостоверности драматического театра, где все, конечно же, не так, как в жизни. Так я придумала спектакль о выборе, который делает каждая женщина. Спектакль о том, быть матерью или нет». На сцену выходят женщины, рассказывают свои истории, настоящие, поражающие фантастичностью обыденности, например: любимый сидит в «Крестах», она стоит со свечкой в ближайшем переулке, так что ее видно из его камеры — вместе встречают Новый год. В спектакле Серзина другая героиня (в исполнении Натальи Логиновой) произносит: «В этой жизни меня уже ничего не волнует. Этот город подарил мне массу впечатлений, неудачный брак и рак». Материал «прихватывает» так, что не вывернуться: просто, достоверно, драматично. Среди рассказчиков историй подавляющее большинство — женщины, и дело не только в том, что они разговорчивее, активнее, дольше живут и проч. Как записала в своем дневнике еще в 1933 году художница Лидия Тимошенко, «основная проблема — это героиня нашего времени, а не герой». Если бы можно было поговорить с ней, получилось бы отличное интервью для спектакля. Документальное интереснее художественного, недаром последнее часто примазывается, выставляя вперед ремарку: «основано на реальных событиях». Театр-doc вроде бы не основан на документальном, он само реальное событие. Непреходящая популярность ток-шоу, бесед с очевидцами, документальных и псевдодокументальных репортажей, фильмов-реконструкций и подобных востребованных форматов подтверждает: мы не хотим фантастических героев с их подвигами, нам интереснее свидетели происшествий. До известного возраста соблазнительно стать подругой супермена на фоне спец-эффектов, подрастая, все интереснее узнавать, что у соседа с женой было ничуть не лучше, чем у тебя с бывшим. Сценическое оформление обыденности укрепляет неискушенного зрителя во мнении: «Трех сестер» не читал, а теперь тем более не буду: истории женщин, например, продающих БАДы, не менее увлекательны и более жизненны. В Питере благодатная почва для сбора материала — количество городских сумасшедших, фриков, мар-гиналов, полубезумцев, богемной пены, рефлексирующих одиночек опровергает нормативную социальную статистику. А образованность и словоохотливость любого пешехода с Невского проспекта даже способна удручить, тем более что предмет первой необходимости для одинокого человека — это чужие уши на незлобивой голове.

Не скрою, мне было интересно опознать среди персонажей «Своих» женщину по прозвищу Снежка, уже много лет играющую на Невском на некоем подобии там-тама. Получается обновленный эффект присутствия — такие общеизвестные, хорошо к нам приглядевшиеся незнакомцы увлекают, как взгляд через незашторенное окно на чужую жизнь. Но это только стартовая площадка для работы. И если ученики В. Фильштинского в «Адин» лепят яркую типажность, дублируют глубину образа, демонстрируют увлеченность этюдом, то в «Baby blues» почти половина возможностей отдается хореографии — монологи сменяют пластические этюды (Галы Самойловой, Лили Бурдинской, Ани Будановой). Прямая речь незнакомого человека, оформлением сюжета служат традиционные театральные приемы, и эта крепкая актерская школа оказывает двоякое действие. С одной стороны, персонаж укрепляется в своем многомерном, порой трагикомическом статусе, его «прямая речь» подцвечивается и герметизируется одновременно, с другой — общность сценического действа очень условна, голоса из хора не сливаются воедино, сценарий бежит от заорганизованности, финал не становится итогом. Актерам есть над чем работать: характерность, бэкграунд, физический рисунок, голосовые реверберации и т.д. — все по школе. Режиссеры позволяют себе стилистические вольности, переходят границы «комильфо». Так, в «Baby blues» в конце спектакля сцену занимают две пятилетние девочки в нарядах маленьких принцесс (дочери героинь-персонажей) и в свое удовольствие «красиво танцуют», а зритель сдерживает непрошеные слезы и междометия. Собственно, формат вербатим привлекает тех, кто утомлен избыточностью режиссуры, ее брендовым напором.

Общая тенденция размежевания современного искусства с областью энтертеймент формирует основные особенности и нового театрального формата. Интрига как традиционная основа развлекательного театрального продукта почти исключена в новых историях-монологах, складывающих в повествование жесткое и не слишком комфортное. Конструкция пьесы упрощена до линейности, порой до «концертного монтажа», где элемент важнее целого. Сюжеты развиваются в режиме реального времени их рассказа, в режиме самого простого и действенного коммуникационного канала — в режиме задушевной беседы, в которой российский человек, как никто другой, умеет перегибать палку и доводить монолог до беспринципной, жестокой по отношению к случайному собеседнику откровенности. Зритель вовлекается в человеческое приключение, которое скорее подавляет своей подлинностью, чем требует сочувствия и катарсического финала. Изначальная рассудочность и сухость в построении такого спектакля оборачиваются для публики беспокойством социального толка: здесь не сказка-ложь с намеком, а мучительные факты. Отдельная тема — социализация самих актеров при постановке таких спектаклей, когда приходится самим добывать острый материал и вовлекаться в чужие подлинные истории на уровне контакта первого рода, что неизбежно травмирует человеческое и формирует профессиональное.

Возвращаясь к питерскому контексту, заметим, что он добавляет в «документальную сцену» свою северо-западную специфику. Убирает коммуникационные преграды, позволяя познакомиться с тем, с кем интровертная жизнь не сводит — нигде, никогда и никак. Раскрывает новый рецепт социального коктейля — современные петербуржцы принципиально отличаются от предыдущего поколения оторванностью от истертых городских стереотипов. Напоминает, что одиночество не изживается, особенно на этих широтах.

ДИ №4/2013