В Русском музее прошла ретроспектива петербургского художника Леонида Борисова «Это все». Временные рамки экспозиции — 1960—2010-е годы – позволяют взглянуть на эволюцию творчества художника и познакомиться с ранними и редко выставляемыми работами. «Я тяготею к геометрии, — определял свои творческие пристрастия художник. — Она наименее ассоциативна в абстрактном искусстве. Если художественная идея выражена геометрически, сложно с чем-то ее сравнить. В  искусстве мне нравится наличие художественной идеи, что в ленинградской традиции отсутствует». Однако волею судеб он родился именно в Ленинграде, здесь же окончил электротехнический институт связи, работал инженером и начал заниматься живописью. Первые опыты «казались необычными не как живопись, — вспоминал Борисов в одном интервью, — а просто как что-то странное, что валяется, когда проходишь по улице». Но непонимание коллег не помешало Леониду Константиновичу в числе первых из практикующих ленинградских художников удостоиться персональной выставки в Русском музее (1995) и заработать серьезную репутацию.

В стилистике геометрической абстракции он искал собственную творческую концепцию, предельно упрощал композиции, тяготел к серийным вариациям фигур и мотивов. Этими принципами он руководствовался, когда обратился в конце 1980-х годов к фотографическим техникам. В своих композициях «для пленки» безбоязненно сочетал объекты реальные с начертательными фигурами, их субстанциональные связи он улавливал почти на физическом уровне. Проведенный сквозь призму субъективизма предмет парадоксальным образом обретал черты объективной реальности. Познавая мир в абстрактных категориях, Борисов был далек от технократического пафоса конструктивизма, его захватывала «красота идеи», осмысленность и постижимость закономерностей геометрических форм.

От главного героя геометрического абстракционизма — Казимира Малевича — «отца супрематизма», последовательного адепта чистого эстетизма, идет творческая родословная Борисова. Он «впитал» супрематизм опосредованно через Александра Леонова, а тот от Владимира Стерлигова, непосредственного ученика Малевича. Однако живописная и творческая манера Леонова, последователя филоновской линии в искусстве, стала для Борисова способом изучения незнакомых законов и принципов и вывела художника на собственный метод.

Его причисляли к конструктивизму и даже к дадаизму. Но в противовес спонтанному и бессознательному дада и презревшему композицию в угоду структуре конструктивизму Леонид Константинович чем дальше, тем больше тяготел к отображению мысли и даже скорее к идее-мечте…

Сегодня, когда опыты закончены, слова сказаны, остается возможность заново проникнуть в сущность творчества этого художника, постигая его смыслы и красоту точности выражения мысли, переводя конечное «все» в бесконечность.

ДИ №4/2013