Итак, Атлантида. Не просто исчезнувшее государство, но – по легенде – государство, «удивительное по величине и могуществу», значительно более развитое, чем все соседи и современники. По каковой причине Атлантида является неисчерпаемым источником «тайн» и «загадок», и именно ей чуть ли не всерьез приписываются, помимо прочего, любые непонятные (и оттого, по-видимому, совершенные) исторические артефакты. Михаилу Карасику в этом отношении много легче и одновременно сложнее. Его Атлантида, безусловно, существовала, более того, существовала в определенное время и в определенном буквально, предметно обозначены красно-зелеными столбами государственной границы месте. Соответственно художнику не приходится ничего доказывать, да и полевыми археологическими изысканиями ему заниматься не нужно: весь материальный мир «Атлантиды СССР» можно отыскать в пределах собственной квартиры, в недрах архивов и библиотек и на не слишком большой глубине. Но находки
от этого понятнее не становятся. Как и в настоящей Атлантиде, чем более совершенным представляется артефакт, тем он более замкнут, тем менее ясно его назначение, его связь с другими, уже найденными и еще не найденными, его роль и место в общей картине мироздания. Этот мир требует комплексного изучения, и из всех возможных лабораторных методов исследования Карасик выбирает самый трудоемкий, но зато и самый убедительный. Подобно Туру Хейердалу, воссоздававшему древние плоты и папирусные лодки и отправлявшемуся на них в путешествия, художник заново собирает свои находки в единое непротиворечивое целое, проверяя каждую деталь на возможность функционирования. И поскольку Михаил Карасик — художник именно книжный, главным инструментом своих исследований он делает книгу.

В его руках книга оказывается инструментом, не универсальным, конечно, но все же необычайно, неожиданно гибким. С ее помощью удается проверить на сочетаемость и взаимозависимость не только такие изначально «книжные» вещи, как тексты и иллюстрации, но и практически любые самостоятельные, не предназначенные для книги изображения – плакаты, чертежи — и даже материальные объекты. Их собственная предметность, чаще всего вступающая в конфликт с обычной, тиражной книгой, укрощается сугубой предметностью книг Карасика, огромных, тяжелых, демонстративно сложных в изготовлении, с вырубками и высечками, с использованием каких-то невиданных, хотя все же, за редкими исключениями, полиграфических материалов. Последнее особенно важно: при всех чудесах, доступных малотиражной и тем более уникальной печати, художник ни на секунду не забывается, не позволяет книге перестать быть книгой, превратиться во что-то иное и тем самым встать в один ряд с объектом исследования. Очевидно, что здесь сыграли свою роль результаты его ранних, 1990-х годов, опытов по определению границ книжной сущности, когда он включал в свои книги предметы принципиально им чуждые вроде водопроводных кранов или дамских подвязок. Теперь же, уже твердо зная, насколько в этом направлении можно продвинуться и где именно следует остановиться, художник позволяет себе эксперименты не только с формой, но и со смыслами. Впрочем, и в отношении формы он продвигается достаточно далеко. Помимо прочего, его книги выполнены лучше – в прямом, качественном смысле, – чем то могли себе позволить аборигены «Атлантиды СССР», не имевшие таких материалов и не владевшие современными способами верстки, монтажа и печати. За счет этой разницы каждая деталь их ископаемого мира становится в той или иной мере преувеличенной, акцентированной. Проще всего было бы принять это за пародию, за насмешку, но насмешка не стоила бы таких усилий. Тем более неверна и противоположная установка — оправдание, реабилитация этой жутковатой Атлантиды путем ее эстетизации. Конечно, Карасик – прежде всего художник, и эстетика для него важнее идеологии; но и эстетика – по крайней мере здесь – превращается в исследовательский инструмент. С помощью художественных приемов – выделяя, укрупняя, фрагментируя, накладывая на цветной фон или фактуру, любой объект, от небрежного архитектурного наброска до знакового произведения искусства, от клочка газетной, с крупным растром, фотографии до самого настоящего противогаза, — художник преподносит этот объект зрителю как на лабораторном стекле: очищенным от контекстов и исторических наслоений, открыто демонстрирующим самую свою суть. Результат оказывается, мягко говоря, парадоксальным. Увиденная с точки зрения эстетики, Атлантида предъявляет себя как мир мифический в прямом значении этого слова, мир нереальный, мир проектов не просто неосуществленных, но и в принципе неосуществимых и не предназначенных к осуществлению. Только в виде проектов, в виде чертежей и фото-коллажей они и могут, и должны существовать, но зато в этом качестве они поистине прекрасны, сколько ни испытывай их на прочность с помощью новейших полиграфических технологий. (Заметим, что на этой выставке художник делает еще один, вовсе рискованный шаг: увеличивает некоторые свои вроде бы абсолютно книжные композиции до размеров целого большого выставочного листа, но они и это испытание выдерживают с честью.) Зато по контрасту еще более унылой и пугающей представляется реальная, невымышленная сторона этого мира. Чем проще и вещественнее сущность, тем менее – как ее ни раскрашивай – она поддается эстетизации. Напротив, все более очевидно невкусной становится еда в мисочках, рядами уходящих в бесконечность, все явственнее испуг на бледных, некрасивых личиках школьников. Даже безобидные чугунные крышки канализационных люков превращаются в грозную броню каких-то неведомых танков, а уж те самые противогазы просто намертво прирастают к лицам ни в чем не повинных – или все же повинных? – жителей Атлантиды. Сомневаться в добросовестности художника, подозревать его в тенденциозности нет причин: слишком последовательно он шел к этой выставке, и, возможно, совершенное ею открытие могло оказаться неожиданным даже для него самого. Однако его Атлантида, как и любая измышленная сущность, неисчерпаема в принципе; возможно, нас ждут еще и новые открытия художника Михаила Карасика.