Граждане! Вы входите в дом свой, и волна благодарности к нему пьянит вас!

Дмитрий Алексаныч

Из «Обращений Дмитрия Александровича Пригова к Народу» (1985–1987)

Нумерологические сближения располагают к размышлениям о времени и о себе. Московский музей современного искусства, тогда еще скромный ММСИ, открылся 15 (!) декабря 1999 года, и именно в этот день 15 (!) лет спустя нынешний ММОМА, Moscow Museum of Modern Art, представил очередной выставочный вариант демонстрации своего собрания. Богатства не помещаются все сразу на трех этажах особняка на Петровке, потому музей периодически раскладывает из избранного концептуальные пасьянсы — тематические экспозиции. И вот темой нынешней, шестой стали взаимопроникновения, (не)случайные связи, отталкивания и симпатии прошлого, настоящего и будущего отечественного — и не только — искусства на фоне недолгой, но насыщенной истории самого музея и обнародования его ближайших планов.

Юбилейная ретроспекция чаще всего органично переходит в футурологию, оттого выставка называется «Музей с предсказаниями — Fortune museum» и сопровождается соответствующим аттракционом для посетителей. Его придумал Василий Церетели на основе заокеанского опыта. На Новый год в тамошних японских и особенно китайских ресторанах, блюдя национальную традицию, гостей угощают fortune cookie, печеньем с предсказаниями, песочными орешками, в которые запечатаны бумажные ленточки-прогнозы. На входе в ММОМА зрителей тоже ожидают миниатюрные «колобки», внутри которых случайные цитаты от древних китайцев и античных философов до современных художников. Занятно, что изготовитель кондитерской продукции, если верить целлофановой упаковке, московское ООО «Корпорация удачи», а это сразу обещает беспроигрышное счастье. (Как и встречающая посетителя еще на музейном фасаде зазывная неоновая надпись «Все будет хорошо» постконцептуалиста и пост-поп-артиста Мартина Крида. Но она зажигается лишь с наступлением темноты, напоминая обманчивую рекламу клуба из фильма Роберта Родригеса «От заката до рассвета».)

Впрочем, организаторы предлагают гадать не столько по печеньям, сколько по выставленным работам, в которых запечатлены «пророческие моменты напряжения художественного языка», как объясняет манифест кураторов. Напряжение должно усиливаться еще и оттого, что в каждом зале сопоставляются вещи вроде бы несопоставимые.

Мысленно воссоздавая и воображая ход арт-истории, создатели экспозиции (над ее практическим наполнением трудились сотрудники музея Андрей Егоров и Анна Арутюнян) отказались и от диахронического, и от синхронического подходов, предпочтя провокативную анахронию. Соседство произведений разных культурных эпох, направлений, стилей и техник мотивировано кураторской игрой в ассоциации. Зрителю остается лишь присоединиться к ней, получив в награду профетический дар повелевать пространством и временем. Однако эта задача, пожалуй, не всегда по силам даже профессиональным авгурам. К тому же обещанное «напряжение» обычно рождается из конфликта антагонистов (черное — белое, плюс — минус, север — юг), а непересекающиеся прямые, какими подчас являются оказавшиеся подневольными соседями произведения и их авторы, не высекают искру.

Однако правила игры сформулированы. Интрига подчеркивается уже «оглавлением» экспозиции, из названий условных разделов которой — «Гости из прошлого», «Назад в будущее», «Вечное настоящее» — уже понятно, что конкретные глагольные формы Past — Present — Future отменены, а их место оккупировал гуттаперчевый инфинитив. Уже не ясно, еще ничего не определено.

О выпадении из привычного хронотопа посетителя выставки предупреждает уже во втором ее зале видеоинсталляция Владимира Логутова «В пустоте», в одном из сюжетов которой три подростка зависают в воздухе, «выпрыгнув» из обыденной уличной жизни. А для декларации об отказе от исторической последовательности кино срифмовано с примитивистской картиной «амазонки авангарда» Натальи Гончаровой «Купающиеся мальчики» — тоже с тремя фигурами. Два времени, два мировоззрения, альтернативные техники: холст, масло — камера, компьютер. Сближение происходит по иконографическому принципу (две «троицы»), отталкивание — по семантическому (у Гончаровой дети сигают в реку, а не в Лету).

Но далее и хронология, и методология позволяют себе изрядные вольности. К примеру, коллаж 1917 года «Революция» футуриста Давида Бурлюка, картины относительно молодого Егора Кошелева и патриарха московского искусства, последнего «бубнововалетовца» Моисея Фейгина, посвященные путчам 1990-х годов, роднит общественно-политическая тематика.

Но вот делят зал триптих классика концептуализма Эдуарда Гороховского, автопортрет Казимира Малевича и инсталляция звезды новой генерации Хаима Сокола. Тут номинативная рифма (картина Гороховского называется «Красный квадрат», и собственноручное изображение отца супрематизма вроде вполне уместно) переходит в формалистическую (Сокол использует подлинные советские фотографии, Гороховский перерисовывает дореволюционные).

А сюрреалиста Льва Повзнера, метафизика-абстракциониста Эдуарда Штейнберга, певца иудаизма Григория Брускина и Владимира Янкилевского физика и лирика объединяет, возможно, ныне отмененная графа в паспорте, «андеграундное» прошлое или дискурсивные разногласия, не мешавшие дружеским взаимоотношениям.

Юбилейная экспозиция музея сознательно придумана как интеллектуальный ребус, задачник без готовых ответов в конце, перемешанная колода карт для гадания. И кураторы подчеркивают это самым спорным и интригующим разделом выставки, «Открытым хранением ММОМА». В двух залах и коридорном тупичке в ящиках, на стенах, стеллажах и металлических сетках лежат, висят и стоят работы (графика, скульптура, живопись), подписи к которым находятся в отдельном кормашке. Угадай автора, если сможешь, восстанови логику репрезентации, если хочешь.

Авторы проекта не заигрывают, а играют со зрителем как с равным, устраивая своего рода оптическую корриду, где в роли быка — искусство XX–XXI веков. Его реалии служат необходимой канвой для вышивания по ней интеллектуальных и формалистических узоров, с тем чтобы потом вырвать ниточку и оставить их в свободном плавании, сдерживаемом лишь хитроумной, но строго продуманной сценографией всего пространства.

Архитектурное решение выставки — бесспорное достижение и главное ее украшение. Дому Губина за два с лишним века пришлось претерпеть немало переделок и снаружи, и внутри. Бюро FORM отнеслось к историческим интерьерам с максимальной бережностью, однако постоянный посетитель ММОМА сначала пребывает в растерянности, ощущая себя в другом мире. Появились редуцирующие фальшстены, зато впервые задействована служебная лестница (в ее пролетах размещены «фриковые» работы, видео Влада Мамышева-Монро и неоновая квазиреклама «Ой!» Татьяны Хенгстлер). Одна комната превращена в модель будущей общедоступной библиотеки при музее, причем книги здесь настоящие (часть из них специально для выставки посвящена времени как философской категории, а также феномену гаданий и пророчеств в мировой культуре), а вот шкафы фантастические, в нечеловеческий рост (идея художницы Ольги Трейвайс). Даже формы пуфиков имеют аллегорические значения, которые зрителю предлагается обнаружить самому, ощущая себя искателем драгоценностей из романа Ильфа и Петрова.

Впрочем, самостоятельность посетителя тут не слишком поощряется: ходить по двум этажам музея следует согласно выдаваемой карте-схеме, что и к лучшему — нет опасности заблудиться. А то наиболее часто употребляемым словом у гостей вернисажа был «лабиринт». Такие ассоциации явно заложены в экспозиционный сценарий. В «Музее с предсказаниями» есть «Пролог» — маленький зальчик, в котором способом шпалерной развески показаны первые поступления в ММСИ, небольшие работы западных художников, прежде всего тиражная графика, собранная Зурабом Церетели. И небольшая бронзовая скульптурка «Минотавр» Сальвадора Дали. Здесь на выставке подчас ощущаешь себя Тесеем в гостях у Миноса. Причем лабиринт не столько топографический («нить Ариадны» в виде чертежа все-таки прилагается), сколько смысловой.

Благодаря пресловутому печенью путешествие по «Музею с предсказаниями» мне еще напомнило историю про Хэмптон-Кортский лабиринт из незабвенного Джерома К. Джерома («Гаррис и сам начал подумывать, что действительно дело неладно, но продолжал путь, следуя своей методе, пока наконец шествие не наткнулось на кусок печенья, валявшийся на земле» и т. д.). Впрочем, такое решение вполне актуально. Укажем на недавние сентенции Михаила Ямпольского или Бориса Гройса о необратимом превращении хорошего музея в «новый Диснейленд». Это и есть, наверное, итоговое предсказание, которое обещала экспозиция — хоть печенья не ешь. А к добру ли подобная эволюция, решать сегодняшним и завтрашним посетителям ММОМА.

Сами музейщики настроены оптимистично. В вестибюле перед гардеробом под потолком бегут по кругу слова Д. А. Пригова: «Граждане! Входя в дом свой, мы быстро осматриваемся, словно отыскивая кого-то, кто выйдет из угла и доложит: Все хорошо!». Хочется, чтобы применительно к Московскому музею современного искусства подтвердились и другие строки из тех же приговских «Обращений». Далее см. эпиграф.

ДИ №1/2015