ИРИНА КУЛИК. Бойс — это, конечно, одна из самых значительных фигур в искусстве двадцатого века, но и художник, которого можно представить разными, почти взаимоисключающими способами: политический активист или шаман и мистик, художник, главным медиа которого был перформанс, или своего рода монументалист от инсталляции, благодаря которому инсталляция стала самым мейнстримным форматом современного искусства, высоким стилем. Какой аспект вам важен для выставки?

ОЙГЕН БЛУМЕ. Бойс — очень необычный художник. Я бы сказал, что он универсальный человек и универсальный художник. И все, что вы перечислили, в принципе можно к нему отнести. Я бы не стал выделять какую-то одну сторону его творчества. Бойс достаточно рано попытался изменить формы традиционного искусства, выйти за его рамки, на это повлиял ряд ключевых событий его жизни. К таким ключевым событиям можно отнести и то, что произошло с ним в сорок четвертом году в Крыму, в Советском Союзе. Война изменила его мировоззрение, которое включает в себя все духовное наследие человечества, куда относятся и христианство, и шаманизм.

ИРИНА КУЛИК. По поводу истории в Крыму есть огромное количество теорий, доказывающих, что это мистификация, что этих событий просто не могло быть. Насколько на самом деле важно, верим мы в эту историю или не верим? Или это индивидуальный миф?

ОЙГЕН БЛУМЕ. Художник обязан создавать миф, и Бойс его создал. Хотя это миф, но основанный на реальной истории. Действительно, он воевал в Крыму, и в сорок четвертом году его самолет был сбит, пилот погиб, а Бойс чудом спасся. И потом уже, десять лет спустя, он переосмыслил свое участие в войне, переосмыслил участие в ней Германии. И именно из этого переосмысления возник миф. В нем Бойс предстает солдатом, воином, которого государство направило в числе других молодых людей расширять территорию Германии на Восток, поскольку немцев представляли как народ без территории, без своего пространства, и так он попал в Россию. Там его самолет был сбит, он чудом выжил, и его спасли — дальше уже следует легенда — татары, которые натирали его жиром, заворачивали в войлочные одеяла. Татары — кочевой народ, тоже не имеющий своего пространства, но они не расширяют свою территорию за счет завоеваний других стран и народов. Они мирные кочевники. И в данном случае татары смогли его вылечить, вылечить как солдата, как воина, как молодого человека, оказавшегося на войне, переживающего личный и духовный кризис. То есть кочевая жизнь, глубинные, мифологические, «шаманские» знания, которыми владеет этот народ — все это смогло вернуть его к жизни. Таков смысл бойсовского мифа.

ИРИНА КУЛИК. Выставка называется «Призыв к альтернативе». О какой альтернативе идет речь, альтернативе художественной, альтернативе политической?

ОЙГЕН БЛУМЕ. Бойс родился в двадцать первом году, и на его юность пришелся нацизм в Германии. В пятидесятых годах Бойс переосмыслил годы нацизма. Он понял, насколько роковой смысл имеет жесткое следование какой-либо идеологии, будь то нацизм или коммунизм, где человек поставлен в жесткие рамки и где тоталитарные идеологии приводят к большим человеческим жертвам. Бойс говорил, что необходимо покончить с идеологией, необходимо обратиться к искусству. Только в искусстве он видел возможность дальнейшего развития человечества, изменения общества к лучшему, даже выживания человечества.

ИРИНА КУЛИК. Сейчас, наверное, особенно злободневно воспринимается участие Бойса в политическом активизме, ведь это одна из самых востребованных тенденций в актуальном искусстве. Но сегодняшний политический активизм в основном левый. Бойс, как я понимаю, все-таки левым в ортодоксальном смысле не был. Как можно охарактеризовать его политическую позицию?

ОЙГЕН БЛУМЕ. Что касается политических взглядов Бойса, то он говорил, что общество должно пойти третьим путем. Это путь не капитализма и не коммунизма. Он обращался к истории, к французской революции, к ее трем постулатам: свобода, равенство и братство. Те же три требования были развиты и Рудольфом Штайнером, который говорил, что это свобода духовной жизни, равенство перед законом и братство в экономической жизни. Вот именно эти моменты и составили основу политической идеологии, политических мировоззрений Бойса и привели его к идее прямой демократии. Что же касается каких-то конкретных проявлений его политических взглядов, то здесь стоит упомянуть, что он один из основателей партии «зеленых», первой экологической партии в Европе.

ИРИНА КУЛИК. Для Бойса было очень важно преподавание, учительство. Есть ли у него ученики? И если да, то кем они стали? Кто его последователи?

ОЙГЕН БЛУМЕ. Бойс очень высоко ценил свою роль педагога. Он преподавал в Художественной академии, откуда его уволили, поскольку он набрал очень большой курс студентов без конкурса, что противоречило политике университета. Бойс вступил в конфликт с руководством, и его вынудили покинуть стены университета, после чего он создал свой свободный международный университет, где у него было очень много учеников, последователей. Очень интересен его взгляд на педагогику, на взаимоотношения учителя и ученика. Он говорил, что учитель, слушая своего ученика, становится учеником. Что касается того, как сложилась судьба его последователей, то кто-то стал художником, среди учеников Бойса есть и известные художники, Катарина Сивердинг, Йорг Иммендорф, Блинки Палермо, Ансельм Кифер, а кто-то продолжил его политическую деятельность.

ИРИНА КУЛИК. Есть очень много высказываний Бойса, полемических по отношению к другим художникам, взять хотя бы знаменитый проект «Молчание Марселя Дюшана переоценивают». А с кем его все-таки можно сопоставить, кто ему был близок?

ОЙГЕН БЛУМЕ. Бойс — уникальная фигура среди художников, и тем не менее он был связан с различными культурными и художественными движениями того времени. В первую очередь следует упомянуть «Флюксус» — движение, которое и позволило Бойсу сделать международный прорыв. Это был и американский художник Роберт Моррис, который также работал с фетром, с войлоком. Это были итальянцы, представители арте повера. Но что его отличало от всех этих движений, от всех этих групп художников, это его теория расширения искусства. Естественно, он распространял искусство и на политическую сферу, поскольку считал, что художник обязан себя проявлять и как политик.

ИРИНА КУЛИК. Сочетание политического утопизма и мистицизма, которое было у Бойса во второй половине двадцатого века, − достаточно характерная позиция для исторического авангарда. Насколько он себя соотносил с традицией исторического авангарда: «Баухауз», немецкий романтизм, дадаизм?

ОЙГЕН БЛУМЕ. Бойс обращался к истории в поисках людей, которых он называл своими сотрудниками. Он был готов сотрудничать и с Да Винчи, и с культурой Древнего Египта с ее культом бога Солнца, и с Ницше, и Джойсом, Кейджем, Уорхолом. Он ставил на их произведениях свою печать. Таким образом он показывал связь с ними, утверждал историческую логику своего мировоззрения.

ИРИНА КУЛИК. А вот с Уорхолом − каким образом? В нем легче увидеть антипода Бойса.

ОЙГЕН БЛУМЕ. Они не были такими уж антиподами, как некоторые пытаются представить, поскольку оба разрабатывали критику капитализма в его наиболее ярком, высшем проявлении — американского капитализма. Ведь очень многие понимают Энди Уорхола буквально. Но если всмотреться в его работы и вчитаться в то, что он писал, то оказывается, что он довольно жесткий критик капитализма. В этом они с Бойсом совпадают, совпадают их идеологии.

ИРИНА КУЛИК. Почему для московской выставки вы сделали именно такой отбор произведений?

ОЙГЕН БЛУМЕ. Это в принципе было очень непросто — привезти сюда работы Бойса, потому что одни очень крупные и тяжелые, а другие очень хрупкие. Большинство произведений находится в частных коллекциях, и предстояло побеседовать с их владельцами, уговорить их предоставить свои работы для экспозиции за рубежом. Я привез сюда три ключевые скульптуры Бойса, между ними распределил малые формы — рисунки, фильмы, которые демонстрируют его перформансы. Таким образом, я хотел показать Бойса не только как художника-графика или только как скульптора, но и представить его как целостную личность, универсального художника и познакомить московских зрителей со всеми аспектами его творчества.

ИРИНА КУЛИК. Если говорить о коллекциях Бойса, в основном это частные или музейные собрания?

ОЙГЕН БЛУМЕ. И то и другое. Крупные произведения находятся в европейских и американских музеях, но немало масштабных работ есть и в частных коллекциях. Бойс очень много сотрудничал с частными коллекционерами, побуждая их приобретать его произведения, но и передавать их в музеи, чтобы его произведения в будущем были доступны широкой публике.

ИРИНА КУЛИК. А были ли вы лично знакомы с Бойсом?

ОЙГЕН БЛУМЕ. Я жил в ГДР, поэтому у меня не было возможности встречаться с Бойсом лично, поскольку мы были разделены стеной. Но мы переписывались, перезванивались, однако, к сожалению, наша личная встреча так и не состоялась.

ИРИНА КУЛИК. Мне недавно попалась публикация интервью Ханса Ульриха Обриста с Кристианом Болтански, в котором Болтански рассказывает следующую байку. Вроде бы кто-то написал воспоминания о Бойсе, в которых упомянул, что Бойс очень любил сосиски, и это страшно обидело вдову Бойса, которая сказала, что этого ни в коем случае нельзя было писать, потому что это разрушает образ Бойса. Чем был живой Бойс, помимо той «иконы», которая существует в культуре? Было ли у него чувство юмора? Как и с кем он любил проводить время? Курил ли он?

ОЙГЕН БЛУМЕ. В шестьдесят четвертом году Бойс написал: «Моя биография равняется моему искусству». И с тех пор он следовал этому принципу. Это означало полный отказ от частной жизни в нашем бытовом понимании. Он создал новый образ, и этим новым образом был он сам. Он хотел своей личностью также способствовать реализации своих идей. В ранние годы вся его семья участвовала в перформансах, даже дети, когда они были еще маленькие. Одна акция продолжалась экстремально долго — двадцать четыре часа, но потом его семья несколько отошла от его практики: это стало тяжело, поскольку Бойс стал в первую очередь общественной фигурой. Его день был очень плотно заполнен докладами, лекциями, выступлениями, дискуссиями, организацией выставок. На этом этапе семья несколько отдалилась от участия в перформансах.

Что касается каких-то личных привычек, пристрастий, да, наверняка у него были какие-то свои любимые блюда. Он курил, и, кстати, очень много на протяжении всей жизни. Но когда в шестьдесят четвертом году он записал эту фразу, то полностью отказался от разделения внешнего и внутреннего, частной жизни и общественной. Потому Бойс был всегда доступен для контактов, в любое время.

ИРИНА КУЛИК. Простите мое любопытство, а были ли у Бойса домашние животные? В той же акции с койотом, помимо художественных достоинств, поражает и то, как он находит с этим зверем общий язык. Откуда такое невероятное умение общаться с животными?

ОЙГЕН БЛУМЕ. Вообще, у Бойса существовала какая-то очень тесная взаимосвязь с различными животными. Рассказывали, что птицы садились ему на плечи. У него в мастерской долгое время жили зайцы. Зайца вообще можно поместить на герб Бойса, заяц имел для него символический смысл как существо абсолютно свободное, не признающее границ. В его утопии «Евразия», которую он создал в шестьдесят третьем году, зайцу отводится ключевая роль как символу свободы, поскольку заяц не знает границ, бегает там, где хочет, и может даже подкопать себе проход под Берлинской стеной.

ДИ №6/2012