Настороженное приветствие, являвшееся слоганом предыдущих фестивалей, в этом году оказалось невостребованным. Основной проект был представлен в залах ЦДХ, его куратор — Катрин Беккер, немецкий искусствовед. Очевидно, что он призван показать парадную, лицевую сторону художественной жизни сообщества молодых художников, с немецкой педантичностью были отобраны работы хорошего технического качества, демонстрирующие прежде всего художественную эрудицию и хороший вкус. От презентации молодого искусства ждешь, с одной стороны, обозначения новых тенденций, а с другой — появления ярких индивидуальностей. Заглавная тема «Под солнцем из мишуры» заранее предполагает повествование об эфемерности, иллюзорности, относительности как самого актуального искусства, так и источников его вдохновения. Отбор работ проводился на конкурсной основе и носил международный характер, в нем приняли участие более 2,7 тысячи человек. В экспозицию были отобраны работы в основном иностранных авторов (из 98 участников 11 из России).

Понять, каков возраст участника и его артистический стаж, зачастую невозможно. Это можно объяснить по-разному: передачей организации и идеологии в руки профессиональных кураторов, участием государственных структур в подготовке биеннале, и прежде всего общей культурной ситуацией.

Привлечение иностранных кураторов к работе со «взрослыми» художниками, обладающими наработанным материалом и реноме в художественной среде, вполне обоснованно. Со стороны лучше видится наиболее острое и характерное для их творчества. В случае с молодыми авторами дела обстоят по-другому, тут важнее почувствовать настроения и устремления. Это сложно сделать без знания среды, в которой художник функционирует и развивается. Участник Венецианской биеннале, например, точно знает формат и представляет эффект, который он должен достичь. Молодой автор с небольшим портфелем произведений ограничен в своих маневрах.

На вопрос, что есть «молодежность» в сфере подобных выставочных проектов, Катрин Беккер говорит, что основная задача подобного рода презентаций молодых авторов — создать им возможность для артистической карьеры, ввести в мир междунардных художественных институций. В целом же куратор выступает против «сегрегации», т.е. выделения в особые выставочные проекты, скажем, этнические, гендерные и другие, разновидностей современного искусства, считая, видимо, что даже такое деление разрушает универсальность пространства современного искусства. И вот этот глобалистский дух витает над залами ЦДХ, теоретически какие-то признаки национальных, возрастных, гендерных различий присутствуют, но они отступают под давлением кураторской концепции.

В этом году помимо основного проекта была организована не только параллельная программа, но и стратегический проект «Неокончательный анализ» (площадки ММСИ и ГЦСИ), над ним работала Елена Селина. Осознанно или нет, но он стал альтернативой основному. Другой принцип отбора несколько оживил программу, организаторы как бы предчувствовали подвохи, которые могут возникнуть с основным проектом, и заранее оставили место если не для альтернативных, то по крайней мере менее отформатированных под концептуальную гребенку проектов. В своем отборе Селина не опиралась на общность концепции, а исходила из необходимости поисков индивидуальных и ярких работ. Нельзя сказать, что таких нашлось много, но эта часть оказалась живее основной, особенно раздел в ГЦСИ, где были представлены масштабные инсталляции. Если куратор основного проекта придерживается критериев отбора устоявшегося и понятного, читаемого во всем мире, то Селина — один из пионеров кураторской и галерейной деятельности 1990-х годов, практик, внимательно работающий с новыми направлениями отечественного искусства. Отобранный ею материал потребовал систематизации, и она возникла из структуры выставочного пространства. Четыре этажа ММСИ — четыре раздела выставки…

Катрин Беккер обозначает проблему молодых русских художников — низкий уровень образования, приводя в пример западную художественную среду. Как показывает выставка, повышать образование нашим художникам, по мнению куратора, надо в двух вещах. Первое — корректность (читай: политкорректность), второе и, может быть, главное — научиться ощущать мир как вместилище пустоты с растворяющимися в ней индивидами и объектами. Как иллюстрация развития тезиса Ницше о нигилизме европейского человека это безупречно, но настолько ли актуальны для нас подобного рода принципы в искусстве?

Немецкий куратор, занимавшийся русским искусством 1990-х годов, описывает позицию, в которой находились тогда художники, как зеркальное отражение ситуации нынешней. Большой интерес к нашему искусству перестроечного периода был вызван в основном политическими мотивами и стал поддержкой протестному движению в России. В ситуации ХХI века, при жесткой экономической и политической привязке к глобализованной мировой системе, эта необходимость отпадает, и начинается активное продвижение у нас моделей западного искусства, своеобразное завоевание ими местного жизненного пространства. Только куда исчезает русская идентификация?

Художественные настроения генерации 20–30-летних были представлены зачастую даже не «произведениями искусства», а своего рода архивированием и документированием явлений, возникающих прежде всего в области коммуникаций. Показательно, что пилотным проектом биеннале стала неожиданная выставка в ГТГ одного из лидеров молодого искусства Арсения Жиляева. Это любовно собранная коллекция предметов быта, житейских аксессуаров, некоторого количества художественных самодеятельных произведений, рассматриваемых как продукт общественного сознания рабочего класса на протяжении существования СССР и новой России. Это коллекция артефактов социальной окрашенности, имеющих к искусству весьма отдаленное отношение. Все это напоминает скорее науку, собрание наглядных пособий для лекций по социологии. Понятно, почему автор выбирает материал, отсылающий именно к пролетариату. Может быть, единственный шанс у этой экспозиции для утверждения своей связи с искусством — попытка возрождения ПРОЛЕТКУЛЬТА и Агитпропа, но, лишенная пассионарности (за отсутствием пролетариата в современном российском обществе), эта реминисценция тихо угасает.

В похожем духе, близком скорее искусствоведческому анализу, ностальгическому воспоминанию, исчезающему в мультимедийной игре, выполнены работы, представленные в ЦДХ. В целом остается ощущение, что основной результат биеннале — это даже не интеграция молодых авторов в мировую арт-ситуацию, а скорее импорт художественных моделей, сформировавшихся на заре постмодернизма, считавшегося новым и ярким явлением.

Как оказывается, наиболее интересные и качественные работы рождаются в поиске чистых форм. Концептуальная составляющая в ХХ веке была исследована досконально, и когда молодые авторы ставят задачи создания новых форм, это выглядит свежо и бодро. Выделяются, говорят сами за себя такие работы, как «Найденные ландшафты» Николая Алексеева, «Алхимия» Сергея Мартынова. В них привлекает отточенный минимализм формы, ее чистота. И вот, обращаясь в первую очередь к эстетическому впечатлению, пластическому образу, зритель органично выстраивает собственное восприятие.

Концептуальный проект, отличающийся выразительностью и поэтикой, создал Аслан Гайсумов (основной проект) и Питер Салаи (стратегический). Художник из Чечни на фоне общей экспозиции в ЦДХ выделяется жесткостью и бескомпромиссностью высказывания. Его инсталляция, казалось бы, касающаяся универсальных тем — войны и культуры, выросла из личного опыта, глубоко им пережита. По его признанию, самым тяжким последствием чеченских войн для него было то, что он очень поздно (после 16 лет) получил возможность читать книги. Аслан показывает процессы уничтожения, разрушения книг, их трансформацию в прах. В стратегическом проекте Салаи делает интерактивную инсталляцию «Свободная воля» в ее центр помещает включающуюся при приближении зрителя настольную лампу, вокруг которой мечется мотылек. Эта композиция огорожена деревянными оконными рамами, и мы погружаемся в далекие приятные воспоминания.

Социологические и политические концепты показаны широко и предельно корректно. Арсений Жиляев (инсталляция «Культурная единица»), представитель левой революционной эстетики, словно успокаивая истеблишмент и политиков, молча лежит, держа в руках скромный плакат с цитатой. На видео Филиппо Берто волки раздирают итальянский флаг, Миша Мост пишет статьи конституции на стенах московских улиц.

Затронуты и гендерные проблемы, проблемы адаптации разного рода меньшинств; тон их представления спокоен, временами печален, но они ощущаются не как боль (исключение — инсталляция «Война»), а как неприятный зуд.

Что же останется, если избавиться от проблем метафизического порядка? Повесть о пустоте, в которой живет современный человек, об отсутствии ярких эмоциональных реакций, интеллектуальных амбиций, потребности к движению. Пакистанец Эсан уль Хак строит огромную крепость из мешков, наполненных пылью, демонстрирующую тщетность гигантского. Чешская художница Ева Котаткова сделала геометрическую инсталляцию, выстроенную как совокупность поставленных друг к другу парт, вырастающих в пирамиду. Так автор выражает убеждение, что каждый найдет место в современном социуме. Башня из тарелок Марека Кветана (словения), готовая рухнуть и рассыпаться на кусочки, на самом деле непоколебима — ее неустойчивость иллюзорна: повседневные потребности, быт прочнее, чем может казаться. Бесконечное повторение буквы «А» Ин Чжу словно иллюстрирует невозможность прочтения текста, мы застреваем на первой букве алфавита. В экспозиции ГЦСИ была представлена характерная работа «Iron Lily» «Обнаженная»: зритель входит в темную комнату, где находится муляж бомбы, при его появлении включается табло обратного отсчета и на нуле раздается оглушающий звук. Бомба взорвалась, но ничего не произошло.

Критичным для московского зрителя оказывается небольшое число произведений, обладающих пластическими достоинствами. Это создает брешь в целостности художественного восприятия. Дело скорее всего в искусственном разрыве связи поколений, декларации тщетности исторических усилий, их конвенциональности. И кажется, художники видят эту проблему. На биеннале много проектов, которые пытаются установить эту связь. Например, пакистанец Басир Махмуд показывает видео, на котором его отец вдевает нитку в иголку.

Основной проект стремится скорее к социологическому осмыслению мира, знанию и способности к коммуникации, нежели к собственно искусству. Но способности к коммуникациям в молодом сообществе уже развиты. Так ли необходима художественная их редакция, эстетизация? Не уводит ли эта дорога от реальных проблем? Скорее происходит редуцирование художественной сферы к более узкому пониманию собственных задач, подмена искусства наукой и технологией. Этот процесс можно понять в свете общей дегуманизации, в монотонном однообразии остывающего культурного поля. Молодежная биеннале, призванная дать развитие творческим спонтанным импульсам, идущим из «горячей среды молодого социума», оказывается скорее крышкой, закрывающей готовый закипеть котел.

ДИ №5/2012