Немногословный Вадим Гущин любит предметный мир, предпочитая самый скромный его набор. Серии черно-белых снимков — конверты, папки, книжки — это уже сложившийся «гущинский» стиль. Но появилось и новое — цвет. Софистические построения автора нуждаются в развернутом комментарии.
|
Художник объясняет свой замысел, демонстрируемый на экране, процесс впечатляет скрупулезностью и выверенностью каждого шага. Искусствоведы наперебой спешат объяснить видимое: Ирина Чмырева и Константин Бохоров, Михаил Сидлин и Михаил Боде провидят сложное в простом, сакральное — в профанном. Художник предпочитает натюрмортные композиции: они представляют наибольшую свободу формального упрощения ради выявления идеи. Сложные идейные построения автору нужны для показа всеобщих связей вещей и событий. Артистическая интуиция позволяет ему оперировать тонкими аллюзиями, игнорируя такие свойства материи, как тяжесть, размер, трехмерность, верх, низ, левое и правое… Предметность интерпретируется им как чистая форма, способная терять свою предметную сущность. Автор концептуально отвергает натуралистическую имитацию изображаемого и ее производность от действительности. Но извлекая первоэлемент, он отвергает тем самым и загадки происхождения формы и материи, которая позволяет создавать вокруг вещи многочисленные толкования. Исключая рефлексию, автор оставляет только возможность любования. Потому натюрморты Гущина — утонченные и изысканные, сохранившие естественность, природное происхождение. Остается провокационный вопрос — что же здесь представляется «культурной ценностью»? Автор и не скрывает свои «творческие источники»: альбомы по искусству и записи Прокофьева, угадываемые идеи Малевича. При желании к ним можно подключить еще и идеи «новой вещественности», а также футуризм, супрематизм…
Художник словно настаивает на ценности чистого созерцания, призывает выйти из порабощения потоками информации и приобщиться к непосредственным первоисточникам «культурных ценностей».
ДИ №4/2012