Внеконкурсная программа спектаклей «Маска плюс» проводится с 2009 года, на фестивале этого года показано свыше 20 спектаклей. Один из разделов «Маски плюс» — программа «Новая пьеса», посвященная современной драматургии (российские и зарубежные спектакли, читки пьес, ссеминары, обсуждения, круглые столы), другая часть — «Эдинбургский фриндж в Москве. Продолжение». Напомним, что Эдинбургский фестиваль — один из культовых и эталонных для современного театра. Мост «Эдинбург — Москва» обещает обновить палитру российского театра. «Золотая маска» и Британский совет, развивающие проект, впервые проведенный три года назад, на этот раз представили спектакль «LOL / Lots of Love/» (театр «Protein» Луки Сильвестри, Кингстон-на-Темзе, Великобритания), участвовавший в Edinburgh Showcase.

Программа «Легендарные спектакли и имена» проводится с 2005 года и объединяет театральные постановки, вошедшие в историю мирового театра.

За эти годы зритель увидел драматические спектакли-легенды «Братья и сестры» и «Бесы» (Санкт-Петербургский Малый драматический театр — Театр Европы; пост. Лев Додин), «Карьера Артуро Уи» (театр «Берлинер ансамбль» / Германия; пост. Хайнер Мюллер), «Арлекин, слуга двух господ» («Пикколо театро ди Милано» / Италия; реж. Джорджо Стреллер), оценил хореографию фламандского Королевского балета «Impressing The Czar» (хореогр. Уильям Форсайт), французской танцовщицы Сильви Гиллем «Push» и звезд нидерландского современного танца Иржи Килиана «Last Touch First»… Театральной публике 2012 года посчастливилось посмотреть спектакли Кристиана Люпы «Персона. Тело Симоны» и «Персона. Мэрилин» (Драматический театр, Варшава).

Проект «Премьеры Мариинского театра в Москве» проходит в рамках фестиваля «Золотая маска» с 2006 года. На этот раз московская публика получила возможность познакомиться с оперой «Мертвые души», балетами «Парк» и «Вечер одноактных балетов» («Simple Things» ,«Without», «Лабиринт») на Новой сцене Большого театра.

В начале апреля 2012 года «Золотая маска» впервые представила проект «Михайловский театр в Москве». В течение последних сезонов санкт-петербургский Михайловский театр (бывший Малый театр оперы и балета им. М.П. Мусоргского) обратил на себя внимание новой художественной политикой. Одним из итогов кардинальных изменений стало выдвижение на премию «Золотая маска» сразу трех его постановок в 2011 году и столько же в 2012-м («Спящая красавица», «Богема», «Вечер одноактных балетов» /Прелюдия, Дуэнде, Nung Dimittis»).

Наконец, программа «Russian Case» проводится с 2000 года, и адресована она в первую очередь иностранным гостям «Золотой маски»: директорам фестивалей, продюсерам, менеджерам и критикам, число которых ежегодно составляет 80–90 человек из 25–30 стран. Афиша «Russian Case» включает и спектакли, участвующие в конкурсной программе «Золотой маски», и наиболее яркие премьерные постановки текущего сезона. Результатом программы «Russian Case» становятся международные проекты самой «Золотой маски», реализуемые в сотрудничестве с зарубежными партнерами фестиваля. Так, фестивали лауреатов и номинантов премии «Золотая маска» с 2004 года ежегодно проходят в Эстонии и Латвии. Осенью 2010 года программа лучших российских спектаклей представлялась в Беларуси, а весной 2011 года в Израиле.

В этом году афиша программы была сформирована из 16 московских и петербургских спектаклей. В нее вошли такие конкурсные работы как «Чайка» (театр «Сатирикон», Москва); специально привезенные из Санкт-Петербурга спектакли «Депо гениальных заблуждений» (Русский инженерный театр АХЕ), «Три сестры» (Небольшой драматический театр) и «Лир. Комедия» (театр «Приют комедианта»), а также московские премьеры «Жара» (театр «Практика»), «Таланты и поклонники» (Театр им. Вл. Маяковского) и многие другие...

Номинация «Драма. Спектакль большой формы» — «Счастье» (Александринский театр, Санкт-Петербург; режиссер А. Могучий)

Из массы призов, конечно же, самый значимый — приз за спектакль большой формы, Его завоевал питерский режиссер, создатель легендарной независимой театральной группы «Формальный театр» (1989), культовая фигура современной российской сцены Андрей Могучий.

Могучий выбрал известный сюжет — пьесу Мориса Метерлинка «Синяя птица», которую режиссер по своей известной всем привычке самому создавать тексты для постановки кардинально переписал, практически написал новую пьесу, оставив публике только несколько знаковых примет Метерлинка. Это «Счастье» привлекательно, зрелищно, театрально, но далеко не вся критика, да и простой зритель приняли его (интернет-среда на сей счет разразилась большой дискуссией профессионалов и публики).

Канун Нового года. Семейство, состоящее из огромного толстого папы в оранжевой курточке (Сергей Паршин), высокой мамы (Елена Зимина), их маленьких детей — Митили (Янина Лакоба) и Тильтиля (Павел Юринов), энергичного деда (Николай Мартон), зеленых собак Тобика и Бобика (Виталий Коваленко и Андрей Шимко), ждет прибавления. Однако из-за нелюбви к новому человечку оказывается под угрозой жизнь мамы, отдавшей свою Синюю птицу (душу) не родившемуся по желанию Митиль существу. Дети отправляются спасать маму в мир предков, где живут их прабабушки, затем в царство Ночи — Смерти, которой предлагают свои домашние сокровища. Вернуть мамину птицу Царицу ночи заставит лишь готовность детей отдать своих птиц в обмен на мамину. В спектакле есть и персонажи из пьесы Метерлинка «Слепые», торжественно передвигающиеся по залу и сообщающие всем: «Души мы, и нам известны тайны жизни, тайны смерти…»

У нас есть два пути — либо аплодировать решениям жюри, либо все-таки обдумать увиденное. Отдадим должное монументальному роскошеству действа, однако эта постановка вызывает двойственный эффект.

Непонятно главное, с какой целью так кардинально переписан сюжет, ведь основная мысль Метерлинка, если ее упростить до слогана — счастье не на краю мира, а в родном доме, под носом у искателя счастья — сохранена. Повторив идею первоисточника, постановщик оказывается в сложной ситуации. Не придумав ничего нового, он активно, с нажимом умножает формы эталонного высказывания. То есть на традиционный сюжет накладывается свое, как уточнялось в драматических пьесах в конце XIX века, приноровленное. По большому счету здесь талантливо и броско наслаивается эксперимент на имя Синей птицы Метерлинка, однако это имя носит другой персонаж, и интерпретируется он в другом эстетическом регистре. Можно было бы понять эти усилия, если бы Метерлинк отрицался ради новой идеи, но в программке указано, что «в спектакле интерпретированы сюжетные мотивы произведений Мориса Метерлинка». Остались только имена персонажей Тильтиль и Митиль, остальное — деятельность Андрея Могучего и его соавтора Константина Филиппова.

Насилие над замыслом и смена интимной авторской интонации, смена духа ар-нуво на барочный хаос, отказ от визуальных находок драматурга, обнаженность сцены, внедрение современной театральной лексики было бы оправданно в случае полемики и контрапункта с бельгийским автором. Тотальное отрицание «метерлинковщины», затеянное ради повторения его же заветной мысли о природе поиска счастья, удивляет (кто-то, увы, не досмотрел, ушел с ребенком после первого или второго действия).

Стиль рога изобилия все же противопоказан духу этой нежной мистической сказки, адресованной детям, святой банальности морали (люби близких) и милой интонации сказа (дружок, все вовсе не такое, каким хочет казаться, и хлеб, собака и кошка — всего лишь маски божественного).

Протестантский лейтмотив драматурга режиссер превращает в сюрреалистический хоровод на краю бездны: визуальный ряд Гулливера, гиперобъемы, куклы в высоту сцены. При этом визуальные манифестации натиска подкреплены слай-довыми текстами, уточняющими место действия спектакля. Налицо тотальная отмена задушевной эстетики детских персонажей автора — утрированные, угловатые, крупных размеров, грубоватые монстрики. Здесь красочная попытка разговора с детьми о бытии в знакомой им современной стилистике и эстетике. Неслучайно за этот спектакль художник Александр Шишкин получил премию в номинации «Драма / Работа художника».

Однако самая сильная сцена — в третьем акте, среди пустой темной сцены на трубе крематория, в царстве Ночи, когда маленький человечек готов отдать жизнь, чтобы мама и братик остались живы. Оголенное пространство действует эффектней и сильней, нежели сценографическое изобилие… Одним словом, не отрицая решения жюри (это и не нужно), позволим себе все-таки оценить увиденное зрелище, в котором с размахом (кто спорит) могучий режиссер демонстрирует победу взрослого над ребенком.

Номинация «Драма. Спектакль малой формы» «Отморозки» («Седьмая студия», Москва; режиссер Кирилл Серебренников)

Мировая премьера спектакля проходила в Берлине на международном фестивале новой драмы F.I.N.D. под названием «Frost-people» — «Люди-морозы» — молодое обнаженное тело и бескрайний зимний лес — Россия, морозы, нагота… Плохо освещенное сценическое пространство, пустота и заградительные решетки, как в метро, на вокзалах, в переходах, и больничные кровати, столы, скамейки, бункер…

Инсценировка писателя Захара Прилепина по повести «Санькя» разбавлена текстами с элементами verbatim. На сцене условные противники — молодежь и кордон спецназовцев. Типичная сегодняшняя ситуация: ораторы, скандирование, потасовки; этюдно выхваченные сцены — рассказы прохожих: циничный монолог шофера, монолог фотографа из Англии (от удара его спасла шапка), рядом традиционный монархист, тут же певица с вызовом поет арию...

«Отморозки» родились из этюдов, сочиненных студентами — Александром Горчилиным, Филиппом Авдеевым, Александрой Ревенко, они существуют в игровом пространстве в состоянии ярости, срыва, клокотания. Два взрослых артиста (Татьяна Владимирова и Дмитрий Комов) удерживают эту беспричинную злость, ищущую выхода вовне, агрессию, инвективную лексику. Спектакль своим правдоподобием расширяет границы людей, еще отчаянно цепляющихся, но уже выброшенных из жизни. Их борьба убога, революционность профанна, но других троп им не оставлено.

Трогает только одна сцена — похороны отца героя. Завяз похоронный автобус, и близким нужно тащить тяжелый гроб до неблизкого кладбища — ожившие на сцене трагические русские проводы. В спектакле звучат правильные слова, верные мысли, но на сцене некая параллель к спектаклю «Околоноля» — ребята вышли против полиции, ничего не понимают и только заварушки устраивают…

Прилепин в повести защищал радикализм и бунт своих героев как форму бытия молодости, осторожная позиция режиссера идет где-то рядом с бунтарским духом молодых людей… Возможно, поэтому игра актеров выглядит холодной и рассудочной, юноши как-то робко играют повзрослевших людей. Когда год назад ставился спектакль, у студентов был запал, юношеская энергия, но актерское мастерство требует постоянного тренинга, а ребята порой технически показывают слабину, и спектакль начинает «выдыхаться».

Поддерживать на должном уровне пламя игры может только профессиональный артист; без опыта закрепления чувства итог плачевен, нет жесткой конструкции психологического каркаса, но основной просчет в работе — все-таки скрытый конформизм посыла.

Номинация «Драма. Работа режиссера» — Юрий Бутусов («Чайка», театр «Сатирикон», Москва)

Этот спектакль посвящен актрисе Валентине Караваевой, пережившей в молодости триумф главной героини в фильме «Машенька» и трагедию автомобильной катастрофы, изувечившей ее. Дома перед любительской камерой из года в год актриса доигрывала свою «Чайку»… Спектакль о театре, в котором фальшь может стать искренностью, и наоборот. Зритель наслаждается актерской игрой, испытывает драйв, чувство свободного полета, парения… С текстом канонической чеховской «Чайки», ее привычной образной системой режиссер Бутусов поступает не менее радикально, чем Андрей Могучий. Почему же совсем иной результат?

Бутусов не изгоняет Чехова из «Чайки», а волшебным образом увеличивает его присутствие. Тут красота и печаль, любовь и зависть, жизнь и смерть переплелись с магической нежностью, как качели из канатов, годные для нехитрого удовольствия и неожиданно похожие на угрожающую петлю. Примеры режиссерского произвола исполнены такой внутренней деликатности, что отторжения не возникает, наоборот, ты еще прочнее врастаешь в переживание.

Бутусов страстно и изобретательно следит за тем, как вырастить у публики сопереживание с чеховским миром, вот почему все детали слагаются, как в калейдоскопе. Здесь все замешано в порыве — изгибы женских тел; белая ткань, черная ткань, красная лента, словно струйка крови исцарапанной души; Юрий Бутусов, ломающий микрофон и прорывающий полотно с рисунком озера, дерева; стена, на которой режиссер пишет слово «ужо» и хулигански перепрыгивает через забор… Эти удивительные детали можно перечислять и смаковать долго.

Сопереживание (вместо отторжения) порождает удивительную реакцию зала. Режиссер создает в «Чайке» рисованный мир мечтаний и планов, который так хрупок, так легко рвется (бумага), что чуткий зритель не может не задуматься о себе, о хрупкости собственных бумажных корабликов...

Бутусов бросает пушкинское «ужо», как бросил его безумный Евгений Медному всаднику, и наблюдает за тем, как бессильна угроза человека, решившего бросить «ужо» в лицо смерти.

Номинация «Драма. Женская роль» — Светлана Замараева (Елена Ивановна Кручинина — «Без вины виноватые», Театр юного зрителя, Екатеринбург)

Удивительным образом спектакль по пьесе А.Н. Островского «Без вины виноватые» дополнил бутусовскую «Чайку», оказавшись и прямо противоположным (эстетически), и одновременно созвучным единой теме — театр. Казалось бы, сегодня такая преданность театру — анахронизм, наши российские дарования легко отказываются от шекспировских ролей в театре ради третьесортной рольки на телевидении, но с привлекательным гонораром… Уральский режиссер Георгий Дитятковский нашел сценическую краску, заигравшую в пьесе Островского во всю силу.

Светлана Замараева играет Актрису с большой буквы, талантливую, способную увлечь своей игрой, потрясти душу, и в то же время актрису, у которой в плоть и кровь впиталось наваждение сценой, это «тигровой наркотик». Тут говорить об искренности не приходится. Речь о сценической маске, которая остается и после спектакля.

С удивительным чувством правды перед нами протекает жизнь театра с его заштампованными провинциальными приемами — придыханием, акцентированной экзальтацией… Дурные приемы, манеры, ухватки сменяются искренностью, а постоянная игра и на публику, и для себя вдруг приобретает привкус горечи, которая почти помимо воли героини проскальзывает в позах и жестах, словах и слезах, проникает в артистические замирания, в автоматизм поз.

И происходит невероятное — актерская искренность/игра, как только исчезает рампа, превращается в фальшь.

В этом перетекании игры в игру драма Актрисы, которую Елена Кручинина играет с предельной выразительностью, порой с перебором… Актриса заигрывается в этом лабиринте эмоций, доходит до того, что даже ее обморок при известии о выжившем сыне — скорее средство прийти в себя (от счастья ли?).

В итоге Островский становится современным противоядием от всеобщей тотальной фальши, и игра уже не героини Кручининой, а исполнительницы Светланы Замараевой — тому яркое доказательство.

Номинация «Работа художника в музыкальном театре» — Зиновий Марголин («Мертвые души», Мариинский театр, Санкт-Петербург)

По легенде, Гоголь родился в пути, Мария Гоголь-Яновская рожала мальчика в коляске, не успев доехать до дома. Вот почему, наверное, дорога для писателя — знак жизни, а любая остановка подобна смерти…

В основе сценографического решения спектакля у художника Зиновия Марголина — дорога и катящиеся по российским колдобинам колеса чичиковской брички. Тут эффектно работает декорационный «великанский» масштаб, дорожный сундук да два колеса в полсцены, да видеоряд — пейзаж, который видел Павел Иванович Чичиков из окна брички, направляясь от московских нечерноземов к херсонским далям. Видеоряд насыщен визуальными деталями, это музыканты, литавры, похоронная процессия, в которой сопровождающие не поделили венок, тут же завязнув в грязи, несение креста пьяным персонажем…

Художник тонко передает чувство омертвления, пиршество тлена и смерти… По фактуре это гербарий, в котором есть все: и сургуч, и бумага для прошений, и ручка, и обрывок афиши... И сама Россия тоже. В этих «Мертвых душах» сценографически емко передана модель русской империи, которая вечно мчит сломя голову — цокают копыта лошади, мелькают деревья, версты, города, почтовые станции, бабы, телеги, проселки — мчит, оставаясь на месте.

Если подвести черту, «Золотая маска» по-прежнему остается самым престижным смотром современного российского театра, хотя зачастую неясны решения Большого жюри (как, например, с не доставшимися никому премиями в номинации «Оперетта / мюзикл»). Интернет-сообщество хорошо демонстрирует эту чересполосицу мнений, «Маске» отчасти не хватает идейного и эстетического стержня. Ее роскошь мало «подстрижена» и недостаточно отфильтрована. Переизбыток спектаклей, отобранных как событие сезона, отчасти аннигилирует, уничтожает друг друга, отчасти задвигает в угол что-то важное, лишая панораму главного — отбора. Перед публикой проходит достойное и рядовое, элитарное и китчевое, поверхностное и серьезное… Что ж, такова, видимо, театральная колесница России. Кто-то видит ее стремительный бег, кому-то кажется, что она порядком увязла и движется рывками, с трудом, но в гору. Но никто не скажет, что она стоит на месте…

ДИ №3/2012