Эренбург сыграл значительную роль в зачине широкого обсуждения в прессе «физико-лирического» вопроса. Cчитается, что общественая дискуссия началась с публикации в «Комсомольской правде» 2 сентября 1959 года ответа писателя на письмо читательницы Нины. В своем послании студентка пединститута сетовала, что ее друг инженер Юрий черств душой, стихи А.А. Блока для него — чепуха, культпоходы бессмысленны, он уверен, что искусство уже никому ничем не поможет, а будущее за точными науками и техническим прогрессом. Поскольку Эренбург всегда был активным культуртрегером (пытавшимся, в частности, познакомить советских людей с западным искусством), Нине он, разумеется, посочувствовал, Юрия осудил, а гражданам настоятельно посоветовал не впадать в крайности и гармонично развиваться. Очередное выступление писателя вряд ли могло получить крупномасштабное развитие, если бы на заметку не решил ответить Игорь Полетаев, автор легендарной книги «Сигнал», едва ли не первого в Союзе научно-популярного издания о кибернетике. Статья Эренбурга удивила Полетаева: он не поверил, что автор серьезно рассуждает о «душевной целине» Юрия, и заподозрил его в попытке «поддержать загнивающий авторитет писателей, философов и прочих гуманитариев дурного качества». «Мы живем творчеством разума, а не чувства некогда нам восклицать: ах, Бах! Ах, Блок! Хотим мы этого, или нет, они стали досугом, развлечением, а не жизнью», — защищал безвестного инженера Юрия инженер-подполковник Полетаев в своем письме, опубликованном в «Комсомольской правде» 11 октября.

Впоследствии Полетаев (как истинно «серьезный человек», сотрудник НИИ Главного артиллерийского управления) вспоминал об этом эпизоде весьма иронически. Однако письмо «В защиту Юрия», якобы написанное между делом, множеству людей показалось актуальным. Уже через день после выхода газеты Игорь Полетаев оказался втянут в весьма жаркую полемику: и лично, внутри коллектива своего НИИ, и заочно, во множестве газетных статей, в которых его сравнивали с Базаровым и называли нигилистом, а сторонники его точки зрения обозначались как «последователи инженера Полетаева». Ученый настолько вовлекся в водоворот дискуссий, что даже принял участие в публичном диспуте с Ильей Эренбургом. Вскоре в «Литературной газете» появилось стихотворение Бориса Слуцкого, которое и отправило в широкие массы понятие «физики и лирики»: «Что-то физики в почете. / Что-то лирики в загоне». За несерьезное произведение, завершающееся словами «величие степенно отступает в логарифмы» поэта тоже записали в «последователи инженера». Игорь Полетаев в конечном счете окрестил навязчивую дискуссию «придурковатой». Действительно, большая часть задокументированных фрагментов этого спора теперь может показаться бессмысленным сотрясанием воздуха и переводом бумаги, что, впрочем, отличало большинство советских «открытых дискуссий». Ни один публичный спор не мог поднять значимую проблему — например, по каким же причинам «лирики» оказались «в загоне» и почему авторитет «писателей, философов и прочих» загнил.

рассказать об этих причинах мог бы тот же Илья Эренбург. Человек с фантастической биографией, которому чудом не навредили ни смертный приговор, подписанный лично Гитлером, ни звание «космополита № 1», полученное от позднесталинских хранителей госбезопасности, прекрасно знал, что «лирики» в СССР находились на особом положении. «Гуманитарная сфера» была превращена в поле идеологической битвы уже в первые советские годы, особых же успехов в выработке специальных стандартов в обращении с гуманитарной и творческой интеллигенцией добился Сталин. Победившие соцреализм в искусстве и марксизм-ленинизм в философии обеспечили жизнеспособность этих стандартов на долгие годы вперед. Эренбург, занимавший уникальное положение, как мог противился изоляционизму культуры, однако выступать в качестве открытого противника официальной «гуманитарной политики» он, разумеется, не мог. Оппонент писателя Полетаев в воспоминаниях о споре 1959 года называет его хитрецом, а имена главных героев — Нины и Юрия — пишет в кавычках, явно намекая на то, что конфликт искусственно провоцирует сам Эренбург. Вполне возможно, что так и было: писатель мог обратиться фактически к притчевому жанру, поскольку не видел иных способов начать громкую дискуссию.

Положение «физиков» в обществе было действительно более выгодным. Учение Маркса распространялось на точные науки с большим трудом. Очевидные достижения физиков, а позднее грандиозные успехи участников советской космической программы превратили приверженцев технических наук в особое сословие, с ними же в первую очередь ассоциируется словосочетание «советские ученые» — гуманитарные науки в общественном сознании чаще всего остаются за скобками. Постепенно в образах «физиков» проступают черты сверхлюдей, и значительную роль в этом процессе сыграло искусство. История физиков-ядерщиков, показанная в фильме Михаила Ромма «Девять дней одного года» (1961), представляет советского физика, способного действовать не только вопреки личным обстоятельствам и интригам в научной среде, но и превышающему все разумные пределы радиационному облучению. Миф о «физиках» исследует роман братьев Стругацких «Понедельник начинается в субботу» (1965).«Сотрудники Научно-исследовательского института чародейства и волшебства (НИИ ЧАВО) были магами потому, что очень много знали, так много, что количество перешло у них, наконец, в качество, и они вступили с миром в другие отношения, нежели обычные люди». Характерно, что в телефильме «Чародеи» (1982), снятом по мотивам романа, от изначальной концепции не осталось камня на камне: в соответствии с духом времени ученые маги погрязли в потребительско-бытовых проблемах. Победы и всенародное признание далеко не всем пошли на пользу: «физики», как и положено сверхлюдям, порой позволяли себе некорректные и откровенно снобистские высказывания. Известную сентенцию Льва Ландау «Физик хоть как-нибудь да уберет улицу, а дворник никогда не разберется в курсе теоретической физики» можно считать остротой, однако помня о том, что в свое время профессия дворника стала прибежищем для многих отверженных «лириков», ее воспринимаешь как довольно мрачную шутку.

Примирить «физиков» и «лириков», казалось бы, нетрудно: найти для них общее дело (им вполне могла бы стать кибернетика), однако этот путь оказался под запретом, поскольку синтетические науки внушали идеологам подозрение. «Физики» и «лирики» мирились частным порядком. Представители технической интеллигенции нередко оказывались ценителями изящных искусств и словесности, активно включались в самиздат, любили и распространяли «неблагонадежную» музыку (в новосибирском Академгородке даже действовал постоянный музыкальный клуб «Под интегралом»). Иногда «физики» в прямом смысле давали приют неофициальному искусству. Например, в доме культуры Института атомной энергии им. И.В. Курчатова в середине 1960-х прошла совместная выставка Эрика Булатова и Вячеслава Калинина (до этого работы обоих художников участвовали только в коллективных выставках), там же была представлена «Выставка кинетического искусства» Вячеслава Колейчука и группы «Движение». Еще одним «физическим» центром современного искусства стал дом культуры Института физических проблем АН СССР — там художников привечал основатель и директор института П.Л. Капица.

Дискуссия, завязавшаяся в 1959 году, сошла на нет довольно быстро. В процессе изнашивания советской системы постепенно исчезали условия для «выращивания» технической элиты. Многие ее представители, «маги и чародеи», получили достаточно большой запас прочности: они намного легче, чем «гуманитарии», выходили на международный рынок труда, начинали заниматься бизнесом, руководствуясь заветами Ландау, спокойнее относились к необходимости сменить сферу деятельности. «Физики» и «лирики» во многом сошлись — мировая наука разворачивается от «чистых идей» к человеку и законам его существования, подобным же образом изменились и культурные пристрастия. В России «физики» и «лирики» тоже перестали спорить и пытаются договариваться, однако совместные достижения по-прежнему редки.

ДИ №3/2012