Концепция выставки в ММОМА питалась, конечно же, не этой закономерно возникшей полемикой. Вновь мощно и сильно обнажилась пластическая экспрессия искусства первых десятилетий ХХ века, которую в последние годы настойчиво пытаются представить как умиротворенную классику. Вопреки этому музей раздвинул свое эстетическое и психологическое пространство, не побоявшись ни динамичных акцентов, ни ярких разворотов основных тем, ни сосредоточенной фокусировки на отдельных работах. Сказались и экспрессивный тон искусства Бориса Мессерера, и творческая инициатива возглавляемой Людмилой Андреевой группы сотрудников музея, и в особой мере эрудированность и ясность мышления куратора выставки Георгия Коваленко, отстаивавшего представление об Экстер как о художнике европейского масштаба.

Схожее впечатление возникает при чтении книги Георгия Коваленко. Производит впечатление уже ее структура. Рассказ о неизвестном в творчестве Экстер тактично прерывается теоретической идеей исследователя, всесторонняя аналитика — краткой формулой эволюции художницы в разные периоды. За богатым фактами повествованием о ее жизни следуют лирические и исторические отступления, документальные экскурсы, помогающие понять постоянные и меняющиеся интересы мастера. В такой структуре нет громоздкости. Неспешно, избегая какого-либо форсирования, но с ощущением глубокой приобщенности к экспериментам Экстер создает Коваленко образ талантливейшей художницы, известной ныне в Европе и Америке больше, чем в России. Много талантливой аналитики посвящено в двухтомнике постижению энергетической насыщенности искусства Экстер, различных форм и вариантов ее динамической активности.

Анализируя различные типы и формы динамических построений Экстер, автор наблюдает, как сочетаются или спорят между собой различные потоки движения, как соотносятся конфликтные ситуации, каким смыслом наполняется скрещение или размежевание линий и плоскостей цвета. Речь идет не только о зрелищности, хотя о ней никогда не забывается, фор-мотворчество художницы в этом смысле — антитеза цветовому минимализму конструктивистов. Это взаимодействие форм под знаком ярких колористических доминант сливается в поэтическое многоголосье картины.

Представление искусства Экстер как философско-поэтической картины — одна из сквозных идей книги Коваленко. Вопреки господствующему у нас убеждению, что живописная картина — это так или иначе связанная с реалистической изобразительностью реакция на социальные проблемы, историю и повседневное бытие человека, автор обнаруживает ее у Экстер в пространственном сопряжении кубистических форм и отвлеченной знаковости абстракции. Неоднозначно соединяются в этих художественных решениях темы радостного порыва и драматического сопротивления, увлеченности и неожиданных альтернатив.

Меньше всего картины Экстер, как это было заметно на выставке и отчетливо показано в книге, ассоциируются с музейным спокойствием, паузами, пассивным переложением увиденного. В этом она художник ХХ века. Впрочем, и ныне ей далеко не все оказывается близко, как, например, механические ритмы ее любимого Леже позднего периода или раздумчивая статика голубых полотен Пикассо. Восхищаясь различными гранями искусства этих несомненно выдающихся мастеров, она ищет в живописи свой тип динамической процессуальности. Что-то существенное в этом процессе, как свидетельствует Коваленко, импульсировано тщательным изучением увиденного, обретающим под влияниям фантазии художницы стереофоническую широту... В пейзаже Экстер «Мост (Севр)» не скрывается, что это «пейзаж с натуры», и натура здесь не просто импульс к созданию пространственной композиции, она объект пристального и настойчивого изучения. «Экстер важно было не “перереконструировать” подлинный объект городской реальности, но открыть в нем пропорции, проявить ритмы. И рассмотреть взаимодействие движущихся форм (облака, клубы тумана, потоки света) и форм неподвижной архитектуры» (Т.1. С.82).

В то же время картина, которую она творит, обращаясь к пластическому языку кубизма, по-своему универсальна. В отличие от тех, кто ограничивал свое понимание кубизма формотворческой стилизацией, используя известный набор приемов для поэтизации скрытого изящества вещей, Экстер — художник другого плана — увидела в нем повод для творчества впечатляющих предметно-пространственных структур. Так же характеризует ее автор монографии. Французские новации, как уже говорилось, сыграли тут первостепенную роль. Правда, Экстер в меньшей мере восприняла творческий пример создателей кубизма — Брака и Пикассо. Что касается традиций, то, как убедительно демонстрирует Коваленко, кубизм ее возник не без помощи старых мастеров, прежде всего Пуссена. Без этого едва ли утвердились бы в ее искусстве этих лет логичные и романтические отношения между строгой продуманностью форм и обращенным в глобальное пространство динамическим выплеском.

Впрочем, научная аналитика часто обнаруживалась у Экстер не только в ее художественном творчестве, но и связанных с ним теоретических размышлениях. Интересно пишет исследователь о поразительном опережении Экстер в анализе концепций французского кубизма на фоне российского художества. Речь идет о ее статье в киевском журнале «Искусство» (1912). Убедительно дифференцирует Коваленко ставшие ее основой пассажи Роже Аллара и собственные рассуждения киевской художницы о возрождении в живописи элементов пластического. Исследуется также ее отношение к исканиям парижских кубистов, среди которых она выделяла А. Ле Фоконье, Ф. Леже, Р. Делоне, Ф. Метценже и А. Глеза. Конкретно и точно выявляет ученый привлекательные для Экстер качества каждого из этих живописцев.

Такой подход отличает весь текст книги. Ее автор вносит ясность в освещение ряда проблем. К их числу относится осмысление связи Экстер с украинским народным искусством. Рассматриваются многие аспекты этого приобщения — совместные экспедиции с Натальей Давыдовой по украинским деревням, позволившие расширить представление об этом замечательном искусстве, его страстная пропаганда киевской художницей, талантливое и смелое сочетание в ее творчестве «вроде бы несоединимого: рациональных схем кубизма и раскованной эмоциональности крестьянских росписей». Особо подчеркивает Коваленко отсутствие в этом процессе пассивного подражания. Речь идет о контрастном синтезе как проявлении таланта Экстер.

Отчасти именно с этой позиции осознаются произведения кубофутуристического периода Экстер, когда она была увлечена идеей создания единой материи. Репродуцированный в книге натюрморт «Виноград» (1913—1914), хранящийся в американской частной коллекции, — один из примеров того, как воспоминание о колорите народных костюмов и вышивок способствует осуществлению этих стремлений. Переход Экстер к кубофутуризму прослеживается Коваленко в серии натюрмортов, красочная активность которых преодолевает очерченность предметов или совмещается с ней под знаком цветовых вспышек. Не упрощается в монографии и вопрос о творческом взаимодействии Экстер с А. Соффичи, их общностях и отличиях, стадиальных особенностях их искусства.

Впрочем, не всегда важны только стилистические дифференциации, хотя Коваленко тонко проводит их. Как отмечает исследователь, в названиях работ Экстер все чаще встречается слово «синтез». Что здесь порождено практикой и теоретическими установками футуризма, что более глубинными авторскими предпочтениями, настойчиво обозначавшимися накануне Первой мировой войны не только у Экстер, но и у других живописцев новых направлений, еще предстоит выяснить. В каком-то смысле то, что создавалось ею в эти годы, отражало меняющиеся отношения целого и его составляющих в пользу известной самостоятельности последних. Формула картины, которую вырабатывает Александра, обогащается в ту пору еще одной гранью, по-иному обнажая красочный оптимизм ее искусства.

В этом случае, как и в других разделах книги, обращенных к творчеству Экстер, Коваленко талантливо и по-своему открывает образный смысл ее сочинений. Особое впечатление производит его аналитика абстрактных композиций художницы. «Самое вдохновенное в искусстве Александры Экстер — ее беспредметная живопись. Кажется, все предшествующее ей неминуемо ее предвещало. Она как будто виделась художником всегда, предчувствовалась и предощущалась. Такое впечатление, что Экстер странным образом дано было знать: именно в беспредметной живописи она обретет самое себя, свой мир, свою истинную свободу». Каждый, кто посетил выставку в Московском музее современного искусства, имел возможность ощутить это вдохновение, эту свободу. Именно в абстрактных композициях неотразимо проявили себя красочная и формотворческая фантазия Экстер, ее артистическое чувство, позволяющее превращать комбинации цветных геометрических блоков в нечто праздничное, полное феерических всплесков.

В 2002 году в Третьяковской галерее состоялась выставка современной московской абстрактной живописи. Из-за отсутствия зрелищности и эмоциональной энергии это выглядело весьма уныло. Блеклость колорита соединялась в большинстве работ с пластической расслабленностью. Господство успокоенности и статических решений было далеко от гармонии. Абстрактная живопись Экстер принципиально иная. Как напоминает Коваленко, выход в беспредметность идет у Экстер через усиление ритмического строя.

Снова приходится констатировать единство выставки и книги. Подбор экспонатов и в первых залах, и театральном разделе московской выставки Экстер таков, что сгущение, разряжение, сосредоточенность ритма видятся как что-то организующее, шокирующее, вселяющее радость. Все это присутствует в книге. И в самой концепции искусствоведческого текста, в котором, как рефрен, звучит тема порыва, увлеченности Экстер созидательным движением материи, и в прекрасном подборе данных «преимущественно крупным планом» цветных композиций.

Абстрактные решения в обоих случаях доминируют. Трудно найти в нашем искусствознании человека, который бы так свободно и убедительно анализировал их, как это делает Коваленко. Целеустремленно и многопланово характеризует он роль цвета в известной серии Экстер. «В каждой из форм любой композиции из серии “Цветовых ритмов” мы видим своеобразное струение цвета, отчетливо различаем потоки цветовых струй. При первом взгляде кажется даже, что такие струения разновременны и аритмичны. Всмотревшись и ощутив композицию как целое, оказываешься перед потоком цветовых звучностей. Потока, сопровождающегося не просто цветовым гулом, но такого, где постоянно рождаются и гаснут цветовые созвучия, где то и дело на первый план выходит главная цветовая мелодия, поддерживаемая изменчивым аккомпанементом, где в какой-то момент действительно цветовые высоты и интервалы кажутся неразличимыми и вся композиция воспринимается как единая цветовая звучность». Порывистое, азартное искусство Экстер в разных гранях воспринимается как интеллектуальное. Интеллект, размышление о мире, научная энергетика ощущаются во многих ее картинах, а порой и подготовке к ним. Не раз демонстрирует Коваленко, что творческая одержимость этого яркого живописца получает мотивированную поддержку в продуманной пластической логике, системном единстве художественных решений, возникшем не без влияния высокой математики. Отбор элементов в разновекторной динамической композиции происходит благодаря чувству пространственной геометрии и стереоскопическому мышлению. Не случайно еще в ранние годы Экстер увлекалась математикой, органически вошедшей впоследствии в ее образ мира. Последний в немалой мере зарождался, как показано в первых главах монографии, и под влиянием гуманитарной киевской среды, больше всего атмосферы в доме Давыдовых, где не только можно было увидеть произведения Врубеля, Васнецова, Нестерова, но и слышать философские споры между Н. Бердяевым и Л. Шестовым, с которыми Экстер продолжала встречаться и после отъезда во Францию, проводились заседания Литературно-артистического общества. Эта линия в жизни и творчестве художницы оказалась одним из ориентиров ее развития как личности, для которой проблемы мироздания обретали бесконечную притягательность.

Эстетическая мысль Экстер неотделима от одного из ее главных увлечений — театра. Это остро ощущалось на выставке в Московском музее современного искусства и обрело артистическое воплощение в книге. Один из фокусов экспозиции, а также зрительного ряда монографии — эскизы костюмов Экстер к драме Уайльда «Саломея» в постановке Камерного театра. Это поразительный синтез возрожденной древности, экстазности символистской драмы, танцевальности как предельность эмоционального высказывания. Смело, широко обобщенные по своим формам, эти костюмы являли собой оригинальное соединение кубизма и барокко, превращаясь благодаря своей декоративности и монументальности в эпицентр всего художественного ансамбля спектакля.

Чтобы подробно представить книгу Георгия Коваленко, пришлось бы рассуждать о его реконструкции парижского периода Экстер, ярких страницах ее артистической жизни в Одессе, ее переписке с Верой Мухиной и многих других явлениях и фактах... Но, как мы пытались показать, это не только авторская эрудиция, но и блестящая самостоятельная аналитика, сопутствовавшая исключительно успешной первой персональной выставке Экстер в России.

ДИ №3/2012