Гридчин-холл — исключительно частная инициатива, предпринятая владельцем «не корысти ради», а исключительно из любви к искусству. За два года в резиденции Гридчина прошло много интересных выставок, в числе которых «Рисунки Рембрандта» Дмитрия Гутова, «Red People. Арт-конструктор» группы «Professors», «волос кулика» Дмитрия каварги и др. Во время подготовки проектов художники живут и работают в специально оборудованной мастерской, находящейся над выставочным залом. Одни ориентируются на особенности выставочного пространства, другие на природный ландшафт, а кто-то вообще всем этим не озабочен, просто радуется возможности реализовать задуманный проект. И вот 17 декабря в Гридчин-холле открылась выставка, автор которой, похоже, попытался не только поделиться личными рефлексиями и творческими озарениями, попутно продемонстрировав креативное мышление в отношении к экспозиционному пространству, но и вступить в диалог именно с «гением места», подключиться, так сказать, к его энергетике. Речь о проекте Никиты Алексеева «Бумажные часовни». Ведь если задуматься, Гридчин-холл и есть часовня для московской художественной публики. И территориально, и экзистенционально. Место спорадического паломничества, отдаленное от центра, но значимое для него; институция, находящаяся далеко за пределами садового кольца и вместе с тем «близко к сердцу» ее владельца — этакая домашняя «молельня», куда приглашаются «отслужить литургию» представители нашей артистической «братии». Все это, разумеется, метафорически. И так сказать, бэкграунд, который, собственно, и есть genius loci Гридчин-холла.

Однако одновременно «Бумажные часовни» — очень личный проект, своеобразный пунктир творческой биографии, акцентирующий во временном интервале между двумя «куликами» («Кулик» (1959) — «Кулик, 50 лет спустя») отнюдь не в хронологическом или иерархическом порядке какие-то ее вехи, а равнозначность и драгоценность случайно врезавшегося в память не самого события, а того, что находилось на его обочине и запомнилось тенью. Импрессионистические нюансы человеческого бытия, которые со временем сакрализировались, обрели самоценность ни к чему не отсылающего знака, упивающегося своей пустотой и свободой, сопротивляющегося любым попыткам оплодотворить его содержанием. И вплетающийся в некоторые работы текст здесь не помощник, ибо соткан из слов, подобных подхваченным ветром листьям. Итак, следуя архитектурному минимализму выставочного пространства, Никита Алексеев обустраивает вдоль стен двадцать тематических ниш — часовен, разделенных между собой бумажными занавесями. «Раньше — лучше», «летние рисунки», «Дни и труды репчатого лука», «коммунизм — в окошко! (по Мило Манара)», «средиземноморские вопросы и ответы» — оторвавшиеся листки из серий разных лет ткут полупрозрачную материю «несущих» стен «Часовни фотосинтеза», «Часовни красных крестов», «Часовни чебуреков», «Часовни ненужных денег», «Часовни зимнего листопада», «Часовни любви и смерти» и т.д., в которых художник совершает «краткие службы» бесплотным призракам всего и Ничего. В каком-то смысле проект Никиты Алексеева ассоциируется с часовником, персональным, в каждом случае непохожим на прочие, домашним молитвенником для мирян. Своей сжатостью, личностной интонацией, незримой маркировкой «Избранное». Но избранное, не исходя из принципа «самое» (популярное, значимое), а следуя логике розановских «Опавших листьев». Некогда владение часовником считалось делом столь престижным, что не только грамотные, но и некоторые из неумеющих читать стремились приобрести эту книгу. Рукописная, она могла стоить столько же, сколько половина городского каменного дома. Так что Сергея Гридчина можно поздравить — до 4 марта 2012 года — финала экспозиции он «обладатель» весьма эксклюзивного экземпляра. Здесь еще интересно то, что на Руси часовники, кроме своего прямого назначения, использовались для обучения детей грамоте. И стилистика большинства представленных в экспозиции работ отсылает к этой «детскости». Однако «парящие» в пространстве страницы никак не складываются в букварь…

«Часовни» Алексеева заставляют вспомнить и фильм Питера Гринуэя «Книги Просперо» — вольную интерпретацию пьесы Шекспира «Буря». Ведущую роль режиссер отдает магическим книгам, при помощи которых изгнанный законный герцог Миланский и собирает на зачарованном острове множество героев (кстати, еще одна возможная ассоциация с Гридчин-холлом). «Книга воды», «Книга зеркал», «Книга мифов», «Атлас Орфея», «Книга геометрии», «Цветовая книга», «Весалиева анатомия рождения», «Книга усопших», «Книга рассказов путешественников», «Книга архитектуры и иной музыки», «Книга Земли» и т.п. — всего двадцать три книги, в которых заключены все знания, накопленные человечеством за время существования. Не правда ли, есть какая-то ритмическая перекличка с часовнями Алексеева? Однако в финале Просперо ломает свою волшебную палочку и сжигает книги (кроме одной). Слишком много знаний, ни на йоту не приблизивших к истине. Время все забыть и начать с нуля. Знаки Алексеева — это мир после того, как книги уже сожжены, и нет необходимости в алтаре — жертва принесена. Остается лишь скользить по поверхности знака и, не имея никаких подручных средств, уповать на собственное чувствование в попытке сочинить новую интерпретацию… Одновременно с выставкой в Гридчин-холле с 8 декабря по 27 января фонд «Эра» представил «Зимнюю коллекцию-2011» Никиты Алексеева. Еще один новый проект художника, где все та же игра смыслов, игра слов, игра знаков.

ДИ №2/2012